Бывшая для мажора. Она не уйдет
Шрифт:
Наконец, я призналась кому-то в том, о чем никому не говорила. Ни маме, ни подругам, ни Игорю. Потому что та авария изменила все… и при этом не изменила ничего между нами с Альдо. Великосветские друзья сочувствовали ему - его жена попала в аварию, впала в глубокую депрессию, исчезла из мира. И только мы с ним знали, что произошло в тот день.
Может быть, он был не виноват в самом несчастном случае, но моих чувств это не меняло. Он больше не был моим мужем. Не по-настоящему.
– Вы с ним больше не вместе?
В голосе Давида прозвучала какая-то новая интонация - словно напряжение или пораженное
– Нет, не вместе…
Какое-то время он молчал, и на его лице была внутренняя борьба.
– Я знаю, что не могу… я не должен спрашивать тебя…
Но тут он снова сжал мою руку в горячей ладони.
– Ника, если ты скажешь мне, что хочешь быть со мной… - проговорил он, - что сможешь быть со мной, после всего, что я сделал… Ника, я пойду на что угодно, чтобы мы были вместе!
В его голосе было столько убежденности, силы, страсти и нежности… Я вгляделась в знакомое лицо, пытаясь понять, искренен ли он. Ведь мы так долго ненавидели друг друга, столько сделали. Ведь для нашего разрыва были причины… Неужели он имеет в виду то, что говорит?
– Но как… а как же Паша? Неужели ты… сможешь принять его? Он ведь не твой сын, - пробормотала я.
– Ника, Боже мой, конечно, смогу. Он же твой сын, твой ребенок. Мой младший брат. Братишка… - улыбнулся Давид.
– Такой славный мальчуган. Тебе и спрашивать об этом было не нужно. Он мне уже родной.
В этот момент в моей груди что-то перевернулось… и по моим щекам полились слезы. Неужели это правда?.. Я почувствовала, что вот-вот поверю ему… поверю в то, что я значу для него столько же, сколько и он для меня.
Наклонившись к моей руке, он прижал ее к губам.
– Моя непослушная девочка… - прошептал с нежностью.
– Именно этого я всегда хотел больше всего на свете. Быть с тобой. Для меня всегда существовала только ты.
Давид так свободно говорит о своих чувствах - а ведь недавно мы молчали, боясь открыться друг другу, даже чуть-чуть. Неужели он так сильно изменился?
Но почему я продолжаю искать подвох в его словах? Неужели я все еще боюсь ему открыться?..
«Конечно, боюсь», пронеслось в моей голове.
Боюсь… Ведь на моем сердце и на теле было столько чудовищных ран.
– Но я видела тебя с другой девушкой.
Он поднял голову и посмотрел на меня.
– Мы с ней уже расстались. Сразу, как я снова увидел тебя. Да у нас с ней и не было ничего серьезного.
– Значит… ты тогда увидел меня?
Тут мое сердце снова на мгновение покрылось льдом.
Возможно, меня это беспокоило? То, какой я теперь буду в его глазах? Будет в них прежняя страсть… или одна жалость? Кого он увидел в тот день перед собой? «Увидел женщину в инвалидном кресле. И едва узнал ее», подсказал внутренний голос.
– Но ведь я… очень изменилась, - опустила голову.
– Мое лицо…
– Что я слышу?
– чуть усмехнулся Давид краешком губ.
– Неужели это говорит Ларина, эта самоуверенная девчонка? Ника… - продолжил уже тише.
– Ты всегда будешь для меня самой красивой. Самой лучшей.
Он ласково провел рукой по моей щеке. По этим шрамам. По чертам, утратившим свой вид. И в его глазах было столько нежности…
Неужели он действительно
так сильно любит меня?.. Неужели больше не будет этого скрывать?– И я полюбил тебя, даже раньше, чем ты думаешь, - признался Давид.
– Если совсем честно, я влюбился не только в Нику Ларину, королеву красоты. Ты не поверишь… но глаза Веры Тучиной с самого детства преследовали меня во сне. Вот эти глаза цвета молочного шоколада. Вот они, передо мной. И ничуть не изменились. Я люблю тебя любой,-прижался щекой к коже моей руки.
– Люблю такой, какая ты есть. Со всем хорошим и плохим. Люблю тебя… - шепнул еще раз.
– Люблю…
Его тепло волной разошлось по моему телу, придавая мне сил. Вливая в меня желание жить.
– Я тоже люблю тебя, Давид, - наконец, открыла ему свое сердце.
– Таким, какой ты есть. И я тоже… больше всего на свете хочу быть с тобой!..
Я увидела трепетную радость в его серо-зеленых глазах, и в этот момент поняла, что снова… снова вернулась к жизни и даже больше.
Я почувствовала себя живой, как никогда!..
***
Наконец, я смогла посвятить всю себя физиотерапии - удивительно, но как только ко мне вернулись душевные силы, сразу начали прибывать и физические. Уже к концу второй недели я уверенно стояла, держась руками за поручни тренажера.
Давид регулярно заходил ко мне в реабилитационный центр, поддерживал меня, мотивировал своими фирменными шутливыми подколками - я так по ним скучала, так скучала по нему, именно такому, что даже злиться не могла!
Когда-то мне казалось, что наше самое счастливое время осталось в прошлом. Что, как школьные годы, эта радость уже не сможет к нам вернуться. Но сейчас, даже несмотря на все трудности, с которыми мне приходилось бороться, я чувствовала себя… на своем месте. По-настоящему счастливой. И для того, чтобы чувствовать себя именно так, мне не нужен был подиум, не нужны были тысячи восхищенных глаз.
Только его любящий взгляд.
– Ты слишком самокритична, - Давид убрал волосы от моего лица, глядя на наше отражение в зеркале физиотерапевтического кабинета.
– Не так уж ты и изменилась. Шрамы со временем совсем исчезнут - их уже и так почти не видно. Как была красоткой, так и осталась.
– Ну, да. Если тебе такое нравится, - скептически хмыкнула, отворачиваясь в сторону.
– Знаешь, когда в свое время я делала пластику, больше всего я боялась, что не смогу вовремя остановиться и превращусь в силиконовую куклу. Вот и превратилась…
– Да что ж ты так на внешности зациклилась?
– мажор насмешливо прищурил глаза.
– Блин, Ларина, неужели ты думаешь, что парни всю жизнь хороводы вокруг тебя водили только из-за красоты? Красоток на свете полно. А ты… это ты. И неважно, как ты выглядишь.
Всякий раз, как он говорил что-то такое… от счастья и восторга у меня начинала кружиться голова!
Наверное, я так и не смогла до конца привыкнуть к тому, что мы больше не молчим, не притворяемся безразличными, не орем друг на друга, как ненормальные. Не пытаемся любой ценой победить и уничтожить друг друга. Но от этой войны действительно остались одни воспоминания. Пусть грустные и болезненные - но они не давали нам забыть, как было ценно то, что мы имели, и я не стала бы вырывать из книги своей жизни ни одной ее страницы.