Бывшие. Я тебя отпускаю
Шрифт:
— У меня были основания полагать, что ребенок не от меня, — сознаюсь.
— Какие еще нафиг основания? Можешь поговорить со мной нормально, как мужик с мужиком? — скатывается в истерику и размазывает слезы по щекам.
Мужик. Разве этот разговор соответствует его возрасту? Именно поэтому я тщательно подбираю слова.
— Я послушал людей, которые оклеветали твою маму. Ей не поверил, поверил этим дебилам.
— Тебе что, сказали, типа, она спит с кем-то еще? — боже, какой же он взрослый.
— Саш, — прокашливаюсь.
— Ну ты и мудак, — шипит.
Киваю.
— Как давно ты знаешь, что я твой… я твой…
Он не может закончить. Ничего. И это мы тоже исправим.
— Я узнал, что ты мой сын, пару дней назад.
— Значит, все, что было до этого, не показательные выступления блудного папаши?
— Нет.
Он больше ничего не спрашивает. Да ему и не нужно. Все, что было интересно, он узнал.
Мы сидим на лавочке, между нами остается расстояние. Молчим, каждый думает о своем. Потихоньку успокаиваемся. Сашка быстро вытирает слезы и отворачивается от меня, смотрит в сторону, но сидит рядом.
— Прости меня, Саш, — говорю твердо.
Сын оборачивается и глядит на меня холодно:
— Это ты у матери прощения проси. За то, что бросил. За то, что предал. За то, что она тянула все сама столько лет. В лепешку расшибалась, на себя забивала, не видела ничего хорошего — за это проси.
Сашка бьет больно, но заслуженно, и я могу только порадоваться тому, что он за Ингу стоит горой. Пусть меня ненавидит, я сам разберусь с этим, но во всей этой ситуации Ингу рикошетом не должно задеть.
— Просил и буду просить еще не раз. А сейчас прошу у тебя, Саш.
Сын смотрит на меня внимательно, а после улыбается кривой, слишком знакомой мне улыбкой, которая не предвещает ничего хорошего.
— Прощаю. А теперь пошел нахрен.
Да, я бы ответил так же.
Сашка встает и идет обратно, но я перехватываю его за руку и дергаю на себя:
— Ненавидь меня, посылай нахрен и рассказывай всем, какой я мудак, но знай: что бы ты ни сделал, я больше никогда не исчезну из твоей жизни.
Он вырывает руку:
— А ты спросил, нужно ли мне это? — спрашивает с вызовом.
— Нет. Потому что мне нужно это, Саша. Мне нужен мой сын.
Он открывает рот, хочет что-то сказать, но ничего не получается. В конце концов разворачивается и быстрым шагом идет обратно. Я иду рядом с ним, шаг в шаг. Он меня не гонит, но и не разговаривает со мной.
Возле кафе стоит Инга, на руках у нее Женька, которая, видно намаявшись,
уснула.Разина смотрит на нас испуганно, но на ее лице появляется облегчение, когда к ней подходит Саша и сухо говорит:
— Все хорошо, мам, — а после отводит глаза, чтобы она не увидела, какие они заплаканные, а потом вообще отходит в сторону и рассматривает витрину магазина, будто там есть что-то очень интересное ему.
Но Инга, конечно же, замечает красные глаза сына.
Я подхожу к ней и забираю спящую Женьку:
— Давай ее сюда, она же тяжелая.
— Женька навпечатлилась и вырубилась, я ничего не могла поделать, — переводит взгляд с Саши на меня и обратно.
— Спасибо тебе, Инга, — говорю тихо.
— Как все прошло?
— Я пока не понял, — поджимаю губы. — Но я хотя бы объяснил ему, кто настоящий злодей в этой истории.
Инга кивает. Не спорит и не переубеждает.
— Никит, мы сейчас уедем в новый дом, — она что-то недоговаривает, но я не требую. Пока. — Дай мне время, я поговорю с ним. Да и Сашке остыть надо.
— Я понимаю, — соглашаюсь. — Пожалуйста, я хочу знать, где вы, я хочу видеться с Сашкой. Вы нужны мне.
Разина тяжело вздыхает:
— Дай нам время. И мне, и ему.
— Инга, я буду звонить. Обещай отвечать, пожалуйста.
— Хорошо, — соглашается устало и уходит, оставляя меня наедине со спящей дочерью.
Которой тоже предстоит объяснить все.
Глава 41
Инга
— Саш, рано или поздно тебе придется это сделать.
— Я не хочу, — закатывает глаза лезет в рюкзак за наушниками.
Сейчас он ожидаемо снова засунет их в уши и будет делать вид, что не слышит меня.
Кладу свою руку поверх его и прошу мягко:
— Поговори со мной.
Сашка замирает, начинает кусать нижнюю губу, а после роняет на пол рюкзак и поднимает на меня уставший взгляд. Его глаза воспалены — мой сын неважно спит, стал плохо есть, скатился по учебе и без всякого интереса ходит на тренировки.
И так на протяжении двух недель. Ему нужно было это время, но пора возвращаться в реальный мир, где есть обязанности и обязательства.
Сын садится в кресло, а я на его кровать.
Саша выбрал себе самую дальнюю спальню, полагаю, неспроста. Неосознанно он хочет отодвинуться и закрыться.
Беру его руку в свою и начинаю перебирать его пальцы.
— Ты так делала, когда я был маленький, — грустно улыбается и говорит, не поднимая взгляда от наших рук.
— Ты всегда будешь для меня маленьким, — произношу тихо, проглатывая ком в горле.
— Эй! — наигранно возмущается он, но сдается и расслабляется.
— Хочешь меня спросить о чем-то? — задаю вопрос.
Сашка снова закусывает губу, смотрит куда угодно, только не на меня.
— Расскажи, как так получилось.