Бывшие

Красное полусладкое немного ослабило тетиву напряжения — нервы больше не звенящие струны, и жалеть себя перехотелось. Я смотрю на него все чаще и все открытее, и кажется, его пассия это заметила, по крайней мере я поймала на себе пару ее любопытных взглядов.

Нет, не может быть, чтобы она о нас знала. Это было так давно, да и вряд ли наша связь это то, о чем хочется рассказать новой подружке. Но факт остается фактом — она на меня периодически смотрит. А вот Саша нет, хотя я чувствую, что ему некомфортно в моем присутствии — все сидят расслабленно, а он напряжен, спина прямая, движения скованные. И чем дольше я сверлю его затылок, тем ему словно становится все более не по себе — ерзает на месте, молчит, то и дело отхлебывая из стакана минеральную воду. Конечно, чуть-чуть пригубил в начале вечера крепленого и хватит, он же спортсмен, здоровый образ жизни и все дела. Не то, что я, на моей морали все давно уже поставили жирный крест.

— Сейчас вернусь, — доносится его голос и, поставив стакан на журнальный стол, Саша выходит из гостиной, демонстративно избегая смотреть в мою сторону. Впрочем, на свою подружку он тоже не смотрит, что оставляет ее в легком недоумении — я вижу, как она проводит его вопросительным взглядом. Даже вроде как собралась подняться и пойти вслед за ним, но почему-то в последнюю секунду словно передумывает.

Синдром наседки? Или просто сторожит своего мужика?

Кто он для нее вообще — последний шанс построить семью или действительно большая любовь?

А она для него?

Впрочем, зачем гадать, если можно спросить.

Не давая себе и секунды на раздумья, поднимаюсь с кресла и выхожу из гостиной следом за ним, ощущая лопатками взгляд его подружки. И это не остановило меня, наоборот, словно прибавило азарта.

Что, волнуешься за свое сокровище? Боишься, что уведу? Почувствовала конкуренцию, наверняка. Женщины такое всегда чувствуют.

Куда он мог пойти выбор не так велик, квартира хоть и не маленькая — современная четырехкомнатная — но все-таки не безразмерные хоромы Тиграна. Нахожу я его быстро — стоит на лоджии, гипнотизируя взглядом светлячки горящих окон из высотки-муравейника напротив.

— Неужто курить начал?

Он резко оборачивается и, судя по глазам, он точно не ожидал меня здесь увидеть. Но мне плевать — встаю рядом, поставив локти на подоконник.

— Или просто свежим воздухом дышишь?

— Второе, — роняет он и отводит глаза.

Ему некомфортно, я знаю, но мне плевать и на его комфорт, я сюда не за этим пришла.

Пододвигаюсь еще чуть ближе, ожидая, что он отойдет на полшага, но он по-прежнему стоит на месте, руки спрятаны в карманах брюк.

Красивый, статный. И невозможно холодный.

Кем я была для тебя? Думал ли ты обо мне хоть немного после расставания?!

— Да ты расслабься, дядь Саш. Я не кусаюсь.

Он снова оборачивается на меня и взгляды-пули мелкой картечью решетят мое лицо. Глаза, шея, губы…

Все он помнит. По крайней мере то, что я забыть вот уже пять лет не могу. Как бы не старалась я и не старался Тигран — бесполезно. Он такой один. И Так у меня было только с ним одним.

— Говорил же, что не сможешь без приключений, — голос низкий, с хрипотцой. Вдоль позвоночника маршируют мурашки, но совсем не от недружелюбного ноябрьского ветра.

— Ты о Тигране?

— Ты знаешь, кто он?

— Конечно.

В серых глазах сквозит… разочарование? Осуждение?

Наверняка думает, что я продала себя с потрохами, купилась на цацки от взрослого обеспеченного дяди. Что, может, не так далеко от истины. Только вот гналась я не за его деньгами, а новой жизнью, которую он мог мне подарить. Я бы загнулась там, в своей глухомани, там даже воздух пропитан безнадегой. А Тигран вытащил меня, встряхнул… и посадил в клетку. Только об этом Саше знать совсем необязательно.

— А ты, смотрю, тоже определился в жизни, — киваю себе за спину. — Красивая женщина. Наверное, и хозяйка хорошая — пирожки-вареники и мозг не выносит, да? — сунув в рот фильтр, щелкаю зажигалкой. Глубоко затягиваюсь, не сводя с него изучающего взгляда, а потом выдыхаю густой клуб дыма: — Любишь ее?

— Прости?

— Я спрашиваю — любишь ли ты ее. Понятный вопрос, по-моему.

— Нам хорошо вместе, — увиливает.

— Не любишь, значит… Ну вообще, удобные браки, говорят, самые крепкие. Эмоции только мешают. И взрывные чувства тоже. Каждый день словно по острию, потерять человека до смерти боишься. А тихая гавань — это перспективно, молодец.

— Ты накидалась.

— А ты все такой же — до тошноты правильный, — скривившись, осматриваю его с головы до ног. — Прагматичный, весь такой с иголочки.

Начинаю заводиться. Стоп! Я сюда не за этим пришла. Но словесный поток не остановить, слишком долго я молчала. Пять гребаных лет!

— Ты бросил меня тогда на вокзале. Кинул! Ведь знал, как я по тебе сохла, на коленях была готова перед тобой ползать. Я любила тебя до сумасшествия! Дура набитая.

— А теперь поумнела?

— Теперь — поумнела, — судорожно выдыхаю через нос. Дрянь дело, не надо было этого всего. Но ведь… болит. — Ты даже не попытался мне тогда поверить. Я же говорила тебе, что та фотка…

— Ты действительно думаешь, что я уехал только из-за того, что было на той фотографии?! — перебивает он, тон голоса становится ниже. Напускная холодность мгновенно забыта, он словно ожил. — Нам было сложно вместе, Вика, да мы поубивали бы друг друга к чертовой матери! Ты же была абсолютно чокнутая. Да и сейчас…

— Но тебе же это нравилось, — делаю еще шаг. Теперь мы стоим практически вплотную и, глубоко дыша, смотрим друг другу в глаза. И словно не было этих пяти лет, мы снова там, на тесной кухне маминой хрущевки… — Нравилось, когда я почти обнаженная забиралась к тебе под одеяло. Нравился мой грязный язык. Ты сам говорил, что таких безбашенных у тебя никогда не было. И тебя это заводило. Заводило же, да?

В пепельной дымке глаз напротив пляшут обезумевшие черти. Он тоже сейчас там, на той кухне, а может, за обшарпанной дверью спальни…

Не контролируя глупые эмоции встаю на цыпочки и глажу рукой его затылок, шею, плечи. Клянусь, что слышу, как бешено заколотилось его сердце. Да что говорить — мое сходит с ума не меньше.

— Ты же скучал по мне? — прикрыв глаза, шепчу ему на ухо. — Скучал. Я все чувствую.

Он шумно выдыхает и, положив руки мне на талию… отодвигает от себя, моментально возвращая обоих с небес на землю.

— Прекращай, твое поведение отвратительно.

— Твоя ширинка думает иначе.

— Хватит нести чушь!

— Я проверю?

— Пять лет прошло, Вика. Пять! — нажимает. — А ты ничуть не изменилась. Все такая же! Хотя нет, цинизма стало больше. И тебе не идет.

— А чего ты хотел? — завожусь буквально с полоборота. — Чтобы я превратилась в безмолвную монашку, лелеющую твой светлый образ? Что буду наматывать сопли на кулак до старости? Я хотела стать счастливой!

— Стала?