Бывший-босс

— Дедуль… — жалобно пищу я. — Ты только, пожалуйста, билеты раньше времени не покупай и никому про беременность Саши не говори. Даже мама с папой еще не знаю…

— Так конечно не знают, — хмыкает он. — Сначала-то курица была, а потом уже яйца.

— Наседушка наша. — Приобняв, Люба легонько подталкивает его к кухне. — Давай я тебе чая налью с липой. А то ты что-то разволновался сильно, Игореш. Давление, не дай бог, скакнет.

— Ты лучше вискаря мне налей. Повод-то охренительный. Да хватит трястись, Мария. На первый раз прикрою.

— Спасибо. — Я с благодарностью ему улыбаюсь.

— А, Саня, между прочим, тоже поначалу в Бургерную от мамонта съебалась. — Дед смотрит на меня со значением. — Но вернулась под моим чутким руководством. И как хорошо все обернулось в итоге. Прожорливого мамонтенка скоро родит.

— Такой сентиментальный стал. — Люба тепло улыбается. — За всех вас радуется и переживает.

— За Машу не переживаю. Наша травоядная всех с костями сожрет и не поперхнется. Карлсон от нее уходил в соплях, а эта даже бровью не ведет. Вещи в чемодан покидала — и адьес, мясоеды.

— Это неправда, — возражаю я, опустив взгляд. — Просто во мне развито принятие.

— Принятие — это когда сидишь на жопе ровно и ждешь, когда труп твоего врага мимо проплывет? — кривится дед. — Так ты дождешься, Мария. Погорюет полгодика Карлслон твой долговязый и найдет себе новую Фрекен Бок. Будет ему борщи с пампушками ебашить и чай с липой заваривать. Как тебе такой расклад? Если не шевельнулось ничего, то значит, все ты правильно делаешь. Пошли чаю выпьем на дорожку, и погнали в аэропорт.

Glava 59

Тимур

Вдавив газ до упора, я еду в аэропорт. Откуда-то есть уверенность, что встретиться с Машей я непременно успею. Вера в милосердие и справедливость Вселенной докатилась и до меня.

Всю дорогу в голове крутятся слова Марианны о том, что если я не нужен Маше «с прицепом», то, скорее всего, не нужен и вовсе. А ведь что-то в этом есть. В своих-то чувствах к ней я уверен. Был уверен четыре года назад, и сейчас тоже. А вот что она испытывает ко мне, мы не обсуждали. Быть может, для нее я остался все той же интрижкой на лето, которой суждено было закончиться к концу августа. Вдруг все остальное я просто себе придумал?

От такого паршивого инсайта я испытываю легкий приступ тошноты. Если так, то лучше выяснить это прямо сейчас, чтобы не мучиться и не терять время. Четыре года достаточный срок, чтобы отгоревать несостоявшуюся любовь и продолжить жить дальше.

Дзынь! Дзынь! Дзынь!

Взглянув на телефон, я измученно прикрываю глаза. Звонит Эдик.

— Слушаю, — с наигранной бодростью отвечаю я.

— Ну что, Тимурка без команды, готовь ладошки, чтобы аплодировать, —слышится в трубке его самодовольный голос. — Нашли мы твоего крысеныша. Сидит сейчас обосанный у дяди в кабинете и сдает своих корешей. У них там целая банда, прикинь. Дядя мне еще спасибо сказал за наводку. Такое дело размотали.

Не поверив своим ушам, я едва успеваю вовремя затормозить на светофоре. То есть мое агентство спасено? Было бы несказанно глупо разбиться после такой новости.

— А деньги?

— Вернутся ко мне с процентами, — снисходительно хмыкает Эдик. — Дядя и не таких разводил. Короче, с тебя вискарь и карамельки.

— Карамельки? — переспрашиваю я, стараясь не звучать чересчур подобострастно. Хотя чего уж тут? Был бы этот хмыреныш рядом, я б его расцеловал. Даже неудобно немного, что Римма Марковна ему в кофе слюней напускала.

— Ну да. Только без сахара. Я со вчерашнего дня на диете. Ты, кстати, крестного для своего пупса выбрал уже? Если что — я готов.

— Отцом я не буду, по крайней мере, не в ближайший год, — говорю я, чувствуя невероятное облегчение, что мажористому алкашу Эдику не быть крестным Тристану. Потому что будь Марианна по-настоящему беременной, я бы вряд ли сумел ему отказать.

— Бывает, хуль, — понимающе вздыхает Эдик. — Так та красотуля жопастая получается без икры ходит?

— Совершенно верно, — подтверждаю я, вдруг ощущая безудержный приступ веселья. Если Марианна замутит с Эдиком — это будет феерично.

— А у вас с ней типа все, коннекта нет? Тропка свободна, я имею в виду? Ты конечно лох, но ты мой бро, а я телок своих братанов не трогаю.

— Мои отношения с Марианной закончены. Если она тебе нравится, то ты можешь пригласить ее на свидание, — великодушно сообщаю я.

— Свидание, аха-ха. У тебя дома случайно шпаги и парика нет? — заливается шакальим смехом Эдик. — Ты как будто в прошлом веке родился. Ладно, давай, Тимурка. У меня дел по горло: на стрижку надо заскочить, а потом в кальянную. Набирай, как что. Я считай, теперь твоя крыша.

— Спасибо большое, — от всего сердца благодарю я. — При случае обязательно позвоню.

Вернув телефон на консоль, я ловлю себя на том, что улыбаюсь. Последние пара недель стали насыщеннее, чем несколько лет моей жизни. И даже в неприятностях обнаружилась своя прелесть. Я, наконец, смог по-человечески закончить отношения с Марианной и обзавестись крышей в лице министерского сынка. Если бы с Машей все решилось в мою пользу, я без преувеличения стал самым счастливым на свете человеком.

Бросив машину на парковке аэропорта, я со всех ног припускаю к входу. Чувствую себя героем розовой соплепускательной мелодрамы, который под музыку несется толкать пафосную речь о вечных чувствах к любимой, надумавшей от него съебаться.

Только речи я никакой не заготовил. Просто хочется знать, что я сделал все возможное, чтобы уговорить девушку, которую люблю, быть со мной. Последняя, можно сказать, попытка.

Взгляд обшаривает длинный зал аэропорта в поисках знакомой фигуры. Сейчас я почти жалею, что Маша не красит волосы в зеленый, по которому я бы легко ее найти. Народу здесь хуева туча и разглядеть ее самому нет ни единого шанса.

Поколебавшись немного, я несусь к стойкам регистрации и, не найдя ее там, бегу к зеленому коридору. Пока с уверенностью можно сказать лишь одно: пора добавить кардио-нагрузок в зале. Всего пять минут беготни, а уже готов выплюнуть легкие.

— Извините… Извините, пожалуйста… — Оттолкнув плюгавого гнома с чемоданом в руках, я пробираюсь к очереди, выстроившейся к стойке досмотра.

И тогда случается чудо. В пестрящей толпе я вижу ее. Убрав за ухо прядь волос, Маша протягивает пухлой тетке за стойкой билет.

— Маш! — ору я так громко, что поворачиваются даже глухонемые.

Она поворачивается тоже. Терпеть не могу всю эту показуху, но что мне еще остается делать? Нас разделяют метров двадцать людей, которые хера с два пропустят меня к ней без очереди. А если она минует тетку, то все… Наш вагон, набитый презервативами и валентинками, уйдет.