Бзик в кратком
Шрифт:
Пока мне все это думалось да казалось, мы вместе с Екатериной Павловной преодолели первый квартал совместной ходьбы. Так бы на работе эти самые кварталы незаметно перешагивать, но нет же. К слову, я сразу заметил, что «замша» куда-то торопилась. Обычно скользкие сапоги на внушительном каблуке не позволяли ей поспевать за моими бегущими домой ногами. Но в эту пятницу она прямо-таки, как олениха в поисках ягеля, неслась по заснеженным тротуарам следом за мной. Говорить она перестала, видимо почуяла в этом бессмысленность. Только слышались мне чуть позади приглушенные вздохи да охи и бесконечный снежный хруст.
Еще помню, подумал, что проблема во мне. Будто бы не «замша» стала быстрей в эту пятницу, а я сам замедлился. И ведь действительно могло так оказаться. Я этому даже успел найти какое-никакое объяснение.
Вдалеке стал виднеться мясной ларек. Из себя он представлял небольшой белый вагончик, в котором пожилая женщина ненецкой наружности, опираясь на электрообогреватель, целыми днями торговала сырой олениной и может быть чем-то еще. Я туда не часто захаживал, поэтому об ассортименте говорить не возьмусь. В целом цивильнинько, как для пристанища традиционной кухни кочевого народа. Встреча с мясным ларьком стала для меня роковой. Именно это пытался показать хвост, скрючиваясь передо мной в ужасных судорогах, разбивая все картины, круша в щепки тяжеленный шкаф.
Из двери ларька, пригнувшись, вылезла мать в красной болоньевой курточке, за ней выпрыгнул ее ребенок – мальчик лет четырех, укутанный в огромный зеленый шарф из-за которого торчали лишь ноги в горных ботинках снизу и головеха в дурацкой шапке-ушанке сверху. Парнишка радостно подпрыгивал и кружился вокруг своей матери, которая пыталась, перекладывая наполненный пакет из одной руки в другую, надеть кожаные перчатки. Как вдруг парнишка обернулся в нашу сторону и быстро, как козлик, поскакал к нам навстречу. Тут то я уж допер, что преграждаю своим больным телом дорогу семейным узам Прокошевых. «Триганде». Свернул по тротуару правее, уступил место запыхавшейся бабушке, которая, кажется, успела за недолгий путь подвернуть ногу, и теперь заметно прихрамывала.
Екатерина Павловна чуть нагнулась и распахнула объятия для внучка. Тот нехотя в них вошел.
– Суслик, ой да, суслик, не замерз? – поинтересовалась «замша» у невинного дитя.
– Неа, ба, ты мне купила, о чем договаривались?
– Ах ты какой, негодник, сразу про подарки. Не гоже? Тут между прочим юноша с мой работы. Глянет, какой ты хитрый, сразу за подарками лезешь, подумает, чего не то…
– А, это твой пёс что ли?
Мальчик глядел на меня своими четырьмя глазами и лыбился во все свои без малого десять зубов. А я же просто хотел пройти мимо. Пролезть по узкому тротуару через выросшую из людской плоти, норковой шубы и зеленого шарфика гору тщеславия. Зайти в продуктовый магазин и купить парочку «дошираков» и молочный коктейль. Хотел быть может ужраться в усмерть можжевеловой настойкой, охлаждающейся у меня в холодильнике. Но нет. Меня назвали псом. Оскорбили так, как никто и никогда. Оскорбил ребенок. Повинное ныне дитя, у которого не было ни единого шанса сказать что-то иное или же просто промолчать, ведь его бабушка сука. Его бабушка – лицо своего еще несмышленого внука. Не повезло Суслику обзавестись таким хитрой, подлой мордой, которую сразу же приняли бы в моем дворе.
Я закипел как чайник, загудел как паровоз, хоть этого никто и не услышал. В общем то я и не хотел, чтобы кто-то почувствовал мое нетерпение. Я не Магомет-демонстратор и никогда им не был. В целом, я не сторонник ни одной религии. Если уж и хотелось, чтобы меня наградили амплуа, то я бы согласился именоваться «человеком дела» или стахановцем, если бы предстояла личная встреча с Владимиром Ильичом. И да, мам, да, пап, коверкаю я это понятие, которое вы оберегали во мне с пеленок, которое телами защищали и в восьмидесятые, и в девяностые, и в нулевые. Которым вы укрывали меня от проливного дождя на запутанных улицах. В каждом твоем поцелуе, мама, я прекрасно вижу то, что значит
для тебя эти два слова: человек дела. В каждом кулинарном шедевре твоего приготовления, будь то салат «Подсолнух» или макароны по-флотски, я чувствовал значимость этого выражения. Ты словно бы подкармливала меня своей верой в будущее России. Отец, теперь о тебе. Пускай мы не так часто общались, лишь единожды вместе скатались на озеро порыбачить, хоть ты, как и я, любил изловить ротана покрупнее и обматерить его за внешнюю убогость. Я тебя боялся, и ты меня, кажется, тоже. Я ценю твоипопытки, и я определяю их как очень важное дело, с которым ты, если и не справился, то уж точно был близок.
Дорогие родители, я ценю все, что вы для меня сделали. Помню каждую копейку, которую вы вкидывали в мою свинку-копилку, чтобы я освободился и наконец вдохнул воздух свободной грудью. Но нежданно-нагадано чужие люди посадили меня на цепь. Очень просто взяли и прижали меня детской рукой к вонючей будке и указали, что именно мне делать и как поступать. Но я-то уже не малыш и сам способен искривить свое лицо, как пожелаю. Смею скорчить гримасу, которая защитит мою родню и всех предков от пятничного позора. Это маска чекиста к столетию годовщины основания комиссии.
Я разделил гору на пушистое и зеленое. «Триганде». Она в неожиданностях податливо развалилась и упала на белый снег поближе к своим. Я поднял ничего не понимающего мальчонку, а он в свою очередь пустил сопли на свой подбородок. Он мелкий и жалкий, но я, черт возьми, такой же – человек жалкого дела. Мальчик полетел из моих рук спиной на бордюр или поребрик, кому как удобнее. Шлепнулся, как вылитый на сковороду желток, и завопил, как сформировавшийся цыпленок. К нему уже с тяжеленым пакетом спешила мать в красном одеянии, и я ни за что не стал бы ее трогать.
Тут на снегу начала шевелиться «замша», но я ее, такую бедненькую, быстренько успокоил. Пнул по спине, чтобы оставить на семействе Прокошевых родовой синяк. А затем я сквозь сдержанные запахи оленины трусливо и крайне по-деловому побежал в бар «Мюнхен», чтобы на вынос закупиться сангрией и провести ночь в компании испанских танцовщиц. Или французских, мне особо не важно, главное – получить экстаз. Бездумный. Своевольный.
Спасибо, бармен, ты так добр. Ты добавил вдвое больше грейпфрута, чем мог бы. Спасибо дверной засов. Ты поддался намного быстрее, чем я ожидал. Я благодарю от всей души эту холодную пятницу, ведь она чудесно закончилась и не прервалась, да уже никак и не прервется, черным понедельником. Наконец, я поблагодарил бы тебя, мой дорогой пушистый хвост. Ты нарисовал великолепный мой портрет в формате А1, и я с новой силой полюбил этот картинный жанр. Как величаво изобразил ты образ двадцати четырехлетнего ленивца и возможно, что альфонса. Пририсовал к моим бледным плечам погоны, как мечтал сделать мой боязливый отец.
Но не проси, пожалуйста, не проси обернуться меня и посмотреть на то место, откуда ты растешь. Я право боюсь осознать, что за время сна ко мне в квартиру прокрался безумный доктор и пришил тебя к моей заднице. Я лучше допью сангрию, поглажу голодную Маруську закрою глаза и продолжу верить в то, что это просто странно протекающий экзистенциальный кризис. «Триганде».
Бзик в Кратком
Посвящается солнышку, которое светит только для меня
Посвящается тучке, которая громом отдается в ушах
Объяснение
Данная книга хранит в себе один лишь вымысел. Правда. В ней нет реально существовавших людей, а еще ее повествование не поддается никакому логическому объяснению, как бы вы, дорогие читатели, этого тайно не желали.
Но, если отбросить логику, оставить ее, так сказать, на задворках чудного остроумия, можно запросто догадаться до того, что алогичный сюжет «Бзика в кратком», хоть и имеет нелинейные составляющие, по своей сути выстроен в форме замкнутого коридора с односторонним движением, где события и вопросы дополняют друг друга. Рассказчик (у него есть имя), как бы не пытался перевести тему или же сделать вид, что увлечен разными персоналиями, все равно продолжает кружиться с одинаковыми формулировками, как белка в колесе.