C первого взгляда

Хорошо, пусть говорит подольше. Когда она наконец вспомнит о своем намерении убить его, тогда он... Сойер не знал, что он тогда сделает, но пока надо было тянуть время.

– А почему вы не едите своих кур?

– Мы ели, когда их было много. Но сейчас их у нас осталось только восемь. Конечно, курицу можно сварить или пожарить, но это еда на один раз. Зато живая курица постоянно несет яйца.

– И Марипоса не трогает курятник?

Сафиро покачала головой. Марипоса-то не трогает, а вот Педро за считанные секунды завалил курятник своим «метким» выстрелом. Девушка пыталась сама сделать птичий домик, но ее шаткая постройка простояла недолго.

– Когда я только нашла Марипосу, я обрызгала кур уксусом и дала ей их понюхать. Запах ей не понравился, и с тех пор она не подходит к моей птице.

Сойер мысленно похвалил девушку за находчивость.

– Значит, вы едите мясо, только когда Марипоса приносит вам дичь? А почему ты сама не охотишься?

– У меня нет оружия. Тот револьвер, из которого я хотела тебя застрелить, чужой. Я пыталась ставить капканы на кроликов, но эти ушастые только смеются над моими капканами. Это ужасно неприятно!

– Да, мне приходилось слышать, как смеются кролики, – серьезно отозвался Сойер. – Ты права, у них довольно противный смех.

Сафиро сдвинула брови и мрачно взглянула на Сойера.

– Это не смешно, – сказала она с укором, – нас здесь шестеро человек. Окрестные фермеры платят сестрам-монахиням за их молитвы продуктами и вещами, а те делятся с нами своим скудным добром. Иногда они приносят мясо, иногда – сахар, муку, фрукты и соль. Бывает даже, сено и зерно для животных. Монахини очень добры, но того, что они нам дают, хватает ненадолго. Да они и сами живут очень бедно.

Она взяла поднос с едой и поставила его на столик у кровати.

– Вот. Рыба.

В животе у Сойера заурчало. Однако он с подозрением покосился на миску. Девушка вполне могла подсыпать туда яд.

– Сначала ты съешь кусочек.

– Я уже поела.

– Я не прошу тебя съесть всю миску, только попробуй.

– Зачем?

– Э... Я хочу, чтобы ты проверила, не слишком ли горячо. У меня и так болит все тело, еще не хватало обжечь рот.

Сафиро вдруг поняла, чего боится Сойер, и усмехнулась:

– Ты думаешь, я отравила еду?

Яркая улыбка озарила лицо девушки. Сойер невольно залюбовался ею. Такая красавица – а ума ей явно не хватает. Жаль.

– Я спрашиваю: ты думаешь, что я отравила тебе еду? – повторила Сафиро.

– Ты шутишь? С какой стати мне так думать? Ты предлагала только застрелить, зарезать, повесить, удушить или утопить меня. Отравление не входило в этот список. У меня нет причин полагать, что ты...

– Я передумала. Ты понравился Марипосе, и я не буду тебя убивать.

Девушка смотрела на него абсолютно честными глазами, но Сойер не спешил успокаиваться.

– И я должен поверить тебе на слово?

Сафиро начала злиться. Как он смеет ей не верить? Она же сказала, что не будет его убивать!

– Ладно, я докажу, что не обманываю тебя, но это в последний раз, учти! Впредь ты будешь верить моему слову.

Девушка взяла ложку и зачерпнула похлебку.

– А хлеб?

Сафиро проглотила рыбу, отломила себе хлеба, потом надкусила яблоко и отпила молоко.

– Вот, – сказала она, вытирая ладонью молочные усы, – теперь садись и ешь.

Сойер сесть не мог. Марипоса все еще лежала у него на животе, но дело было не только в ней. Израненное тело невыносимо болело. Черт возьми, как отвратительно чувствовать себя слабым и беспомощным!

– Ты должен поесть, Сойер Донован.

– Почему ты все время называешь меня полным именем? – раздраженно спросил он.

– Но это же твое имя?

– Да, только зачем произносить его полностью?

– А чего ты злишься?

– Я не злюсь.

– Нет, злишься!

– Ну хорошо, я злюсь.

– Почему?

– Потому что хочу есть, черт возьми!

– Ну так садись и ешь!

– Не могу! Послушай, женщина, меня растерзала горная львица, которая сейчас лежит на мне, как пуховое одеяло. – Он толкнул Марипосу.

Потревоженная Джинджибер проворно вскочила и клюнула его в руку. Сойер потер это место.

– Я плохо себя чувствую, – заявил он, уставясь в потолок, – У меня все болит, – он глубоко вздохнул, – я не могу есть, – он закрыл глаза, – не могу есть, потому что меня растерзала горная львица. Мне так больно, что я не в состоянии даже сидеть. И вдобавок ко всему у меня в постели завелась курица-людоедка.

– Мужчины прямо как дети. – Он открыл правый глаз.

– Прости, пожалуйста. Конечно, глупо жаловаться! Подумаешь – исполосовали до костей...

– Но тебе зашили раны, и ты будешь жить.

– Только потому, что растерзавшая меня львица вдруг воспылала ко мне любовью. Если бы не Марипоса, я бы сейчас был мертв. Ведь ты собиралась меня убить!

– Но не убила же. – Не дав Сойеру возразить, Сафиро сунула ему в рот ложку с похлебкой и усердно кормила до тех пор, пока не опустела миска. – Ну вот, – сказала она, – теперь ты наелся. Больше не злишься?

Сойер чувствовал, что весь его подбородок вымазан в рыбной похлебке.

– Я грязный, – буркнул он, сердито глядя на девушку.

Сафиро оставила эту жалобу без внимания. Она знала, что Марипоса позаботится о его чистоте. Пума и в самом деле быстро вылизала подбородок Сойера.

– Я рада, что не убила тебя, Сойер Донован.

– От души разделяю твою радость.

Сафиро отрезала кусок яблока и протянула Сойеру.

– Интересно, как это – жить и не знать, кто ты такой? – спросила она.

Меньше всего Сойеру хотелось говорить об этом. Он попытался перевести разговор на другую тему.

– Сколько я здесь лежу?

– Восьмой день. И все-таки что чувствуешь, когда ничего не помнишь?

Она не собиралась сдаваться, а он не собирался отвечать.

– А почему ты не хочешь открыть свой сундук? – спросила Сафиро. – Монахини говорили, что ты даже близко к нему не подходишь.

Сойер сжал кулак. Сундук... Молодой человек и сам не знал, почему этот сундук ему так неприятен. Просто каждый раз, когда он смотрел на него, отчаяние охватывало его. Это было странно, непонятно.