Царь Борис и Дмитрий Самозванец

Показания Петрушки Колобова и его товарищей подтвердили Марья Колобова, мамка Волохова и кормилица Тучкова. Свидетельство кормилицы отличалось удивительной искренностью. В присутствии царицы и Шуйского она назвала себя виновницей несчастья: «… она того не уберегла, как пришла на царевича болезнь черная… и он ножом покололся…».

Спустя некоторое время нашелся восьмой очевидец гибели царевича. Приказной царицы Протопопов на допросе показал, что услышал о смерти Дмитрия от ключника Толубеева. Ключник, в свою очередь, сослался на стряпчего Юдина. Всем троим тотчас устроили очную ставку. В результате выяснилось, что в полдень 15 мая Юдин стоял в верхних покоях «у поставца» и от нечего делать смотрел в окно, выходившее на задний двор. По словам Юдина, царевич играл в тычку и накололся на нож, а «он (Юдин. — Р. С.)… в те поры стоял у поставца, а то видел» ¹¹. Юдин знал, что Нагие толковали от убийстве, и благоразумно решил уклониться от дачи показаний следственной комиссии. Если бы его не вызвали на допрос, он так ничего бы и не сказал.

Версия нечаянной гибели царевича содержит два момента, каждый из которых поддается всесторонней проверке.

Во-первых, болезнь Дмитрия, которую свидетели называли «черным недугом», «падучей болезнью», «немочью падучей». Судя по описаниям припадков и их периодичности, царевич страдал эпилепсией. Как утверждали свидетели, «и презже тово… на нем (царевиче. — Р. С.) была ж та болезнь по месяцам беспрестанно». Сильный припадок случился с Дмитрием примерно за месяц до его кончины. Перед «великим днем», показала мамка Волохова, царевич во время приступа «объел руки Ондрееве дочке Нагого, одва у него… отнели». Андрей Нагой подтвердил это, сказав, что Дмитрий «ныне в великое говенье у дочери его руки переел», а прежде «руки едал» и у него, и у «жильцов», и у постельниц: царевича «как станут держать, и он в те поры ест в нецывенье, за что попадется». О том же говорила и вдова Битяговского: «Многажды бывало, как ево (Дмитрия. — Р. С.) станет бита тот недуг и станут его держати Ондрей Нагой и кормилица и боярони, и он… им руки кусал или, за что ухватит зубом, то отъест».

Последний приступ эпилепсии у царевича длился несколько дней. Он начался во вторник. На третий день царевичу «маленько стало полехче», и мать взяла его к обедне, а потом отпустила на двор погулять. В субботу Дмитрий второй раз вышел на прогулку, и тут у него внезапно возобновился приступ ¹².

Во-вторых, версия о самоубийстве предполагала, что царевич в момент приступа забавлялся с ножичком. Свидетели описали забаву подробнейшим образом: царевич «играл через черту ножом», «тыкал ножом», «ходил по двору, тешился сваею (остроконечный нож — Р. С.) в кольцо». Правила игры были несложными: в очерченный на земле круг игравшие поочередно втыкали нож, который следовало взять за острие вверх и метнуть так ловко, чтобы он, описав в воздухе круг, воткнулся в землю торчком. Следовательно, когда с царевичем случился припадок, в руке у него был остроконечный нож «Жильцы», стоявшие подле Дмитрия, показали, что он «набросился на нож». Василиса Волохова описала случившееся еще точнее: «…бросило его о землю, и тут царевич сам себя ножом поколол в горло». Остальные очевидцы утверждали, что царевич покололся «бьючися» или «летячи» на землю ¹³. Таким образом, все очевидцы гибели Дмитрия единодушно утверждали, что эпилептик уколол себя в горло, и расходились только в одном: в какой именно момент царевич укололся — при падении или во время конвульсий на земле. Могла ли небольшая рана повлечь за собой Гибель ребенка? На шее непосредственно под кожным покровом находятся сонная артерия и яремная вена. При повреждении одного из этих сосудов смертельный исход неизбежен. Прокол яремной вены влечет за собой почти мгновенную смерть, при кровотечении из сонной артерии агония может затянуться.

Среди иностранцев наибольшую осведомленность в обстоятельствах гибели Дмитрия проявили австриец Л. Паули и англичанин Д. Горсей. В 1595 г. Паули писал из Москвы в Вену: «Между тем случилось так, что брат великого князя Дмитрий, которому шел двенадцатый год и резиденция которого находилась в Угличе, погиб (лишился жизни)» ¹⁴. Осторожное свидетельство австрийца допускает двоякое толкование, хотя и не содержит прямого намека на убийство угличского князя.

Значительно большей определенностью отличается письмо посланника Д. Горсея. Волею случая Горсей оказался в мае 1591 г. неподалеку от Углича. В письме из Ярославля в Лондон от 10 июня 1591 г. Горсей конфиденциально сообщил лорду Бэрли, что девятилетний царевич «был жестоко и изменнически убит: ему перерезали горло в присутствии его дорогой матери императрицы…» ¹⁵. Я. С. Лурье, впервые опубликовавший письмо, считал его важным документом ввиду беспристрастности Горсея в вопросе об угличских событиях. Чтобы оценить информацию Горсея, надо возможно точнее определить ее источник. В мемуарах англичанина есть многозначительный эпизод, касающийся его пребывания в Ярославле. Однажды глухой ночью Горсея разбудил стук в ворота, и при свете луны он увидел подле изгороди хорошо известного ему А. Ф. Нагого. Нагой поведал «другу», что «царевич Дмитрий скончался, в шестом часу дьяки перерезали ему горло, слуга одного из них сознался под пыткой, что они посланы Борисом, царица отравлена и при смерти…», и просил какого-нибудь снадобья для нее ¹⁶. «Записки» Горсея, несомненно, свидетельствуют о том, что его письмо от 10 июня 1591 г. лишь произвело версию Нагих об убийстве Дмитрия.

Несмотря на полноту и ясность свидетельских показаний угличского дела, многие историки выражали сомнения по поводу их достоверности. Два обстоятельства полностью обесценивали «обыск» в их глазах. Через семь лет после смерти Дмитрия корона досталась Годунову. Считая такой исход дела заранее предопределенным, историки оказывались в плену ретроспективного подхода и выражали уверенность в том, что устранение последнего отпрыска московской династии расчистило путь трону Борису Годунову. Правитель помешал следствию выяснить истину. Угличан посредством пыток вынудили дать показания насчет нечаянной смерти законного наследника престола.

В действительности за семь лет до смерти Федора никто не мог предсказать в точности, кому достанется московская корона. Наибольшими правами на трон обладал не Годунов, а двоюродный брат царя Федор Романов. Мир и согласие между правителем и Романовым в период угличского кризиса лучше всего доказывают, что династический вопрос был в то время не слишком злободневным. Царская семья надеялась на рождение наследника, и не без оснований: год спустя Ирина Годунова родила дочь.

Доказывая предвзятость следственного дела, историки ссылаются на жестокое наказание посадских людей — угличан ¹⁷. Гонения на угличан подробно описаны в «Сказании Авраамия Палицына», «Сказании о Самозванце» и в других поздних источниках, составленных много десятилетий спустя на основании воспоминаний и слухов. Они могут дать лишь приблизительное представление о последовательности событий. В угличском судном деле, основанном на показаниях очевидцев, нет и намека на аресты или применение пыток комиссией Шуйского. В виде исключения следователи арестовали царицына конюха, что и было оговорено в протоколах допросов. Свидетели обличили конюха в крахе вещей убитого Битяговского. Угличан подвергли преследованиям после того, как Шуйский доложил в Москве о результатах расследования причин гибели Дмитрия, и власти учинили новое расследование об измене Нагих и поджоге Москвы.

Оппозиция пыталась использовать смерть Дмитрия, чтобы опорочить правителя Бориса Годунова и добиться его отстранения от власти. Едва весть об «убийстве» царевича Дмитрия достигла Ярославля, противники Бориса распорядились среди ночи будить город. Поднятым с постели жителям объявили, что сына благоверного царя Ивана предательски зарезали подосланные убийцы. Поднявшие ночную тревогу рассчитывали, что ярославцы последуют примеру угличан, но они ошиблись в своих расчетах. Д. Горсей находился в Ярославле и описал происшествие как очевидец. Он не назвал по имени инициаторов обращения к посаду, но из его рассказа можно заключить, что инициатива исходила от Нагих. Находившийся в ярославской ссылке А. Ф. Нагой первым получил от братьев весть о гибели Дмитрия и тотчас явился к Горсею за снадобьями для своей племянницы Марии Нагой. Затем он поднял тревогу.

Главной ареной борьбы между Годуновым и оппозицией стала Москва. Положение в столице приобрело тревожный, даже критический характер задолго до смерти Дмитрия. На московских улицах со 2 мая появились военные отряды, получившие приказ «беречь город от огня и ото всякого воровства». Охрана порядка в Москве была возложена на знатных дворян князя В. П. Туренина, А. Ф. Головина, князя В. Г. Звенигородского и др ¹⁸. Власти не забыли о недавних народных волнениях, когда им пришлось сидеть в Кремле «в осаде», и со страхом ждали повторения «воровства». Народное недовольство могло вырваться наружу в любой момент.

Тревога по поводу народного возмущения усугублялась внешнеполитическим кризисом. Крым и Швеция угрожали России одновременным нападением с юга и севера. В начале года шведы сконцентрировали свою армию на псковских рубежах. Со дня на день ждали нападения на Москву всей Крымской Орды ¹⁹.

Смерть Дмитрия была выгодна не столько Годунову, сколько его противникам. Они обвинили правителя в преднамеренном убийстве младшего сына Грозного. По всей столице «тайно шептали, что все устроено Годуновыми». Среди знати и простонародья толковали об «измене» Годуновых и их стремлении завладеть троном. Царь Федор был испуган: при дворе «опасались смуты и сильного волнения в Москве» ²⁰. Восстание могло обернуться для Годуновых катастрофой.

В 20-х числах мая неизвестные лица в трех местах подожгли Москву, в результате чего выгорел весь Белый город ²¹. Противники правителя обвинили его и в этом преступлении, чтобы спровоцировать москвичей, оставшихся без крова, на выступление. Слухи, порочившие Годуновых, не только распространились по всей России, но и проникли за рубеж. Тем же летом в Литву были посланы гонцы с официальным заданием опровергнуть подозрения, будто Москву «зажгли Годуновых люди» ²².

Власти отдали приказ о повальных арестах подозрительных лиц. В руки следователей попали слуга Нагих Иван Михайлов, некий банщик Левка и другие лица. Банщик сознался, что поджег Москву после того, как получил деньги от Ивана Михайлова. 28 мая правительство предупредило население об опасности новых поджогов в столице и провинциальных городах. Афанасий Нагой, гласила царская грамота, велел своим слугам «накупить многих зажигальников, а зажигати им велел московский посад во многих местах… и по иным по многим городам Офанасей Нагой разослал людей своих, а велел им зажигальников накупать, городы и посады зажигать» ²³.

Официозная версия насчет поджога Москвы Нагими не внушала большого доверия современникам. Ее истинность не поддается проверке. Очевидно лишь одно. Пожары накалили обстановку в столице до предела, и каждая из противоборствующих сторон пыталась направить народное возмущение против соперников. Нагие и прочие противники Годунова провоцировали мятеж, обвиняя Бориса во всех бедах. Правитель возложил ответственность за пожары на Нагих.

Комиссия Шуйского вернулась в Москву в конце мая, в разгар борьбы между правителем и оппозицией. Она тотчас же представила властям отчет о своей деятельности. 2 июня главный дьяк Щелкалов зачитал текст угличского «обыска» высшим духовным чинам, собравшимся в Кремле. Устами патриарха Иова собор одобрил работу комиссии и полностью согласился с выводом о нечаянной смерти царевича. Упомянув мимоходом, что «царевичу Дмитрию смерть учинилась божьим судом», патриарх посвятил свою речь «измене» Нагих, которые вкупе с угличскими мужиками побили «напрасно» государева дьяка Битяговского и других приказных людей, стоявших «за правду». По существу, глава церкви санкционировал прямую расправу с Нагими и другими заводчиками угличского бунта. Закрывая собор, он заявил, что мятеж Михаила Нагого и мужиков-угличан — «дело земское, градцкое, в том ведает бог да государь… Все в его царской руке» ²⁴. На основании патриаршего приговора царь Федор приказал схватить Нагих и угличан, «которые в деле объявились». Дворянин Ф. А. Жеребцов, служивший до этого приставом у ссыльного А. Ф. Нагого в Ярославле, получил приказ арестовать в Угличе ряд лиц и немедленно доставить их в Москву.