Царь Давид

После этого Давид с чистой совестью велел Иоаву отправиться в Гисур и сообщить Авессалому, что тот может безбоязненно возвращаться в Иерусалим. Однако, когда Иоав и Авессалом прибыли ко двору Давида, настроение царя вдруг резко изменилось — он неожиданно отказался встречаться с опальным сыном:

«И сказал царь: пусть идет он в дом свой, а лица моего он не увидит. И повернул Авшалом к дому своему, а лица царя не видал» (II Сам. 14:24).

День проходил за днем, месяц за месяцем, минули еще два года, а Давид по-прежнему не желал встречаться с сыном. Авессалому было запрещено появляться во дворце, и получалось, что, вернувшись в Иерусалим, он не только ничего не выиграл, но и проиграл: в маленьком, провинциальном Гисуре он, по меньшей мере, был в центре внимания. Несколько раз Авессалом пытался встретиться с Иоавом, чтобы попросить того замолвить за него перед отцом словечко, но, чувствуя настроение Давида, Иоав упорно избегал этих встреч. Тогда-то Авессалом решил вынудить Иоава явиться к нему — хотя бы для того, чтобы высказать претензии:

«И послал Авшалом за Йоавом, чтобы послать его к царю, но тот не захотел прийти к нему. Он послал и во второй раз, но тот не захотел прийти. И сказал он слугам своим: смотрите, участок Йоава рядом с моим, и у него там ячмень; пойдите, выжгите его огнем. И выжгли огнем этот участок слуги Авшалома. И встал Йоав, и пришел к Авшалому в дом, и сказал ему: зачем выжгли огнем слуги твои мой участок? И сказал Авшалом Йоаву: вот, я посылал за тобой, говоря: приди сюда, и я пошлю тебя к царю сказать: «Зачем пришел я из Гешура? Лучше бы мне еще быть там». А теперь я хочу видеть лицо царя. А если есть на мне вина, то пусть убьет он меня» (И Сам. 14:29–32).

И это требование Авессалома — либо казнить его, либо простить — подействовало. Давид принял сына, и во время встречи окончательно «растаял», расчувствовался и, поцеловав Авессалома, объявил о своем полном примирении с ним.

Если бы он только знал, чем обернется для него этот «мир»!

Глава пятая МЯТЕЖ

По мере того как Давид старел, во дворце все чаще возникали пересуды, кого же он объявит своим наследником. После того, как второй сын царя Килав во всеуслышание заявил, что предпочитает провести свою жизнь в изучении Закона Моисеева и всевозможных наук и отказывается от претензий на трон [80] , наследным принцем вроде бы должен был быть объявлен Авессалом. Однако время шло, а Давид не спешил с таким объявлением, и в сердце Авессалома стало закрадываться подозрение, что Давид собирается передать трон не ему, а Соломону — сыну от своей любимой жены Вирсавии.

80

Сведения о Килаве и в тексте Библии, и в мидрашах крайне скудны, в связи с чем некоторые исследователи предполагают, что он умер еще в раннем детстве и именно так выбыл из числа претендентов на престол.

Надо заметить, что Авессалом в этих своих подозрениях был не так уж далек от истины. Давид и в самом деле колебался. Дело было не только в том, что маленький Соломон был сыном женщины, продолжавшей сводить его с ума, и эта любовь невольно делала ее ребенка в глазах царя самым дорогим и любимым сыном. Причина была и в том, что чем больше Давид присматривался к Авессалому, тем больше убеждался, что тот не подходит на роль правителя; что ему, увы, не хватает для этого ни ума, ни душевной чуткости, ни понимания того, что интересы народа и государства для подлинного монарха должны быть выше личных.

Между тем Соломон рос поистине чудо-ребенком, вундеркиндом, выдающиеся способности и ум которого проявились еще в детстве — задолго до того, как он, согласно Библии, был посажен на трон и попросил Бога дать ему «разумное сердце». По одному из устных преданий, маленький Соломон часто проводил дни в главном зале дворца, следя, как отец вершит суд, и однажды помог Давиду разобраться в одном чрезвычайно сложном деле.

Как-то в царский суд, рассказывает это предание, пришел человек и сказал, что он сын богатого иерусалимского купца. Много лет назад он отправился торговать на Восток, но по дороге на его караван напали разбойники, взяли в плен и продали в рабство. Тем временем его отец скончался, завещав все свое состояние пропавшему сыну и поручив домоправителю до возвращения законного наследника управлять его имуществом. Наконец, многие годы спустя этому человеку удалось бежать из рабства. Но по возвращении домой бывший домоправитель отца заявил, что он не сын покойного, а самозванец. А он, домоправитель, дескать, и есть настоящий сын и наследник. Сын купца бросился было к старым друзьям своего отца с просьбой подтвердить его личность и разоблачить лжеца-до-моправителя, но большинство из этих друзей уже умерли, а те, что еще были живы, отказались стать его свидетелями. И этих людей можно отчасти понять: за годы, проведенные в рабстве, он сильно изменился, так что в нем и в самом деле трудно признать того юношу, которого они когда-то знали. А вот с самозванцем их связывает множество общих дел, многие должны ему деньги, и потому никто не хочет с ним ссориться…

Выслушав этот рассказ, Давид велел вызвать во дворец бывшего домоправителя купца. Тот поспешил явиться и заявил, что он никакой не домоправитель, а самый что ни на есть настоящий единственный сын покойного, которому тот завещал свое состояние, и у него есть свидетели, готовые сие подтвердить. А этого мошенника и самозванца, называющего себя сыном его почтенного отца, он вообще впервые видит.

Давид не скрывал своей озадаченности. Каждый из этих двоих утверждал, что говорит правду, один из них даже грозился привести свидетелей, но не было никакой гарантии, что свидетели не будут лгать. Как установить, на чьей же стороне правда, Давид не знал. И тут Соломон, которому по одной версии легенды было в то время девять, а по другой и вовсе семь лет, попросил у отца дать ему возможность разрешить это дело.

Когда Давид согласился, Соломон велел обоим судящимся мужчинам пойти на могилу покойного купца, извлечь его труп, отрубить у трупа кисть руки и принести ее во дворец. Поклонившись, истец и ответчик удалились исполнять приказ маленького принца, а Соломон подозвал слугу и велел ему незаметно следовать за ними и затем рассказать все, что тот увидит на кладбище.

Через некоторое время слуга вернулся и поведал, что, явившись на кладбище, человек, заявивший, что он является бежавшим из рабства сыном купца, долго плакал и не хотел раскапывать могилу. Тогда тот, кто называет себя настоящим сыном купца и владеет его имуществом, быстренько взялся за лопату. Затем, когда показался труп, первый мужчина начал рыдать в голос и умолять отца простить его за то, что он навлек на его останки подобное святотатство, а второй спокойно достал топор и отрубил у трупа кисть руки.

— Все ясно, — сказал Соломон отцу. — Тот, кто рыдал над могилой и просил у покойника прощения, и есть его настоящий сын, а второй — это вор и самозванец, решивший присвоить имущество покойного хозяина.

Однако Давид возразил на это, что хотя поведение мужчин на могиле и в самом деле наводит на подобные мысли, это еще не может считаться доказательством. В конце концов, пояснил он Соломону, и родной сын может с пренебрежением относиться к мощам отца, а самозванец, если он умен, будет разыгрывать взятую на себя роль до конца в любой ситуации.

— Хорошо, — ответил на это Соломон. — Завтра, когда они оба придут в суд, я докажу, что я прав!

Наутро, когда оба снова появились в суде и протянули Соломону отрубленную от скелета купца кисть, принц велел им обоим пустить себе кровь из пальца и приложить его к кости покойника.

— Смотрите все! — провозгласил Соломон. — Кровь одного из них скользнула по мертвой кости, словно это была не кровь, а капля ртути. Кровь второго, наоборот, мгновенно впиталась в кость, та приняла ее и на какое-то время даже словно ожила от этой крови! И ясно почему: в первом случае эта кровь была чужой для мертвой кости, а во втором — это была та же самая кровь, которая в свое время текла в жилах покойника, то есть кровь его сына. Таким образом, человек, утверждающий, что все эти годы он провел в рабстве и только сейчас добрался до родного дома, говорит правду — он и в самом деле сын покойного купца. А вот другой — это лживый самозванец, которому мало было доли управляющего своего господина, и он захотел стать его наследником!

Таким был «дебют» Соломона в роли судьи, о необычайном уме маленького принца потом еще долго судачили в народе. Возможно, после этого Давид стал все больше утверждаться в мысли, что именно Соломон должен сменить его на престоле [81] .

Мысль о возможности такого развития событий не давала Авессалому покоя! Привыкший к роскоши, имевший при своем дворе большую конюшню и выезжавший на прогулку в колеснице в сопровождении пятидесяти человек личной стражи, Авессалом жил предвкушением того дня, когда он обретет всю полноту власти и начнет повелевать народом. И если отец не собирается передать ему эту власть добровольно по имеющемуся у него праву, считал Авессалом, значит, он возьмет полагающееся ему другим путем.

81

Некоторые мидраши относят эту легенду к более позднему времени — когда Давид уже объявил Соломона своим наследником. Создана же эта легенда была, безусловно, еще позже. Тем не менее автор решил привести ее, так как этот рассказ прекрасно вписывается в другие известные предания о царе Соломоне.

И хотя, как показали последующие события, Авессалом и в самом деле был не очень умен, но и глупцом его назвать было нельзя. Во всяком случае, он понял, что если действительно хочет отстранить отца от власти, то для начала ему надо попробовать переломить общественное мнение: усилить в народе недовольство правлением Давида и одновременно внушить этому народу любовь и доверие к нему, Авессалому.

Его задача значительно облегчалась тем, что к этому времени недовольных Давидом в стране хватало. Немало представителей колена Вениамина продолжали считать Давида узурпатором и тираном, незаконно захватившим трон у потомков их родича Саула и затем уничтожившим их руками гивонитян. Эта часть вениамитян мечтала если не о восстановлении династии