Царь Федор Алексеевич, или Бедный отрок

По сравнению с молодым, не искушенным в делах правления царем, Иоаким являлся изощренным политиком. Кроме того, он намного превосходил Федора Алексеевича по возрасту. В 1676 году пятнадцатилетнего государя венчал на царство 55-летний патриарх. К тому времени он уже правил Русской церковью без малого два года, а до того настоятельствовал в кремлевском Чудове монастыре, занимал Новгородскую митрополичью кафедру, участвовал в церковных соборах и проявил себя активным практическим дельцом.

Иоаким обладал явным административным талантом. Он давно выработал четкий взгляд на роль Церкви в Московском государстве и на царящие в ней порядки. Восходя на патриаршую кафедру, Иоаким принимал тяжкое бремя. Ему предстояло сыграть роль сурового исправителя. После Никона Русская церковь несколько лет провела в обезглавленном состоянии: Никон, отойдя от дел, сидел в монастыре, нового патриарха не избирали, а «местоблюстителей» слушались худо. Патриархи Иоасаф II и Питирим правили недолго и не имели склонности «закручивать гайки». Поэтому к моменту восшествия Иоакима на патриаршую кафедру церковный механизм страшно разболтался. Священство пьянствовало и даже, бывало, являлось на богослужения под хмельком. Иереи своевольничали, архиереи слабо подчинялись патриаршей власти. Церковное имущество использовалось священниками и епископами для получения личных доходов. Порядок и дисциплина упали до ничтожных величин. Идейные баталии со староверами сотрясали церковное здание. Государь и представители светской власти на местах без зазрения совести вмешивались в церковные дела. Продолжал существовать Монастырский приказ — светское учреждение, забравшее себе суд над духовенством и подчиненными духовенству людьми [207] , многие дела, связанные с церковным землевладением, и даже, в ряде случаев, расстановку церковных кадров! Борьба Никона и прочих архиереев с неприлично большой властью Монастырского приказа привела к некоторому его ослаблению. Но до конца Алексей Михайлович так и не упразднил его.

207

Исключение составлял лишь неподсудный Монастырскому приказу патриарх, а также «Патриарший дом» — чиновники и прочие люди, служившие на «великого господина Святейшего патриарха».

Насколько Никон прославился своей жесткостью, склонностью к радикальным мерам… Иоаким намного превосходил его и в первом и во втором! Никон оставляет впечатление раскаленной лавы, вырвавшейся из жерла Русской цивилизации, которая уже начала было застывать, принимать строго определенные формы. Он ломал, строил новое, обжигал, исправлял, строжил священников и указывал боярам. В нем словно бы поселилась огненная стихия, безжалостно палившая всё, что непрочно, нелепо, косо, а заодно уничтожавшая порой и то, чему следовало бы сохраниться. Иоаким — иной человек. Он не жгуч, он холоден. Он — прирожденный охранитель. Он — камень. Иоаким, с его административным даром, превосходно видел, какой должна быть Церковь как система, какой порядок для нее идеален. И столь же хорошо видел, где, кем, насколько этот порядок нарушен, этот идеал искажен. Вся его деятельность — восстановление идеального порядка, а там, где настоящего идеального порядка не существовало никогда, — его строительство. Он безжалостно рационален. Он не палит, он морозит. И всякий раз студеная его логика ставит принцип выше отдельного человека, а охранение — выше развития. Вот идеальный консерватор в русской истории, притом один из крупнейших по положению своему! И слово «консерватор» взято здесь в положительном ключе. Если говорят, что Никон мощно повлиял на жизнь Церкви, то имеют в виду его духовное революционерство. Но Иоаким — никак не революционер. Он представляет собой нечто прямо противоположное. И влияние Иоакима на жизнь нашей Церкви, наверное, масштабнее влияния Никона. Иоаким правил ею 16 лет — больше любого из наших патриархов допетровского времени. Пережил трех правителей! Он застал Церковь в состоянии разброда и шатания, а сдал ее своему преемнику Адриану как хорошо вышколенный гвардейский полк, застывший на плацу в ожидании парада. Со староверами он справиться не мог — его холод, его свирепые «дисциплинарные» меры не могли возыметь действия, тут требовалась более тонкая политика.

Но, во всяком случае, влияние раскольничьих общин на церковный организм Иоаким свел к минимуму Не достигнув успеха, он и не проиграл.

Сильный человек. В чем-то — страшный. В чем-то — чрезвычайно необходимый. Умный, решительный, неотступно добивающийся того, что считает правильным. Если надо, «смыкающийся» со светской властью ради восстановления порядка. А если надо, конфликтующий с ней. По свидетельству одного из староверов, Иоаким однажды сказал Алексею Михайловичу: «Я не знаю ни старой, ни новой веры, но что велят начальники, то и готов творить и слушать их во всем». Бог весть, сколько в том правды: известный деятель раскола дьякон Федор, которому принадлежат эти слова, был не очень-то расположен к Иоакиму, да и не очень-то осведомлен о реальных словах его и делах. Но если нечто подобное действительно прозвучало, то надобно видеть смысл фразы в контексте всей долгой судьбы Иоакима. Он мог являть покорность вышестоящему лицу — настоятелю, когда был в келарях [208] , патриарху, когда был в митрополитах, царю, когда был в патриархах. Иногда он сверкал необыкновенным, чрезвычайным смирением, и даже Никон, не любивший Иоакима, признавал его смиренность. Но… с течением времени Иоаким все равно направлял своего начальника туда, куда считал правильным. Хоть настоятеля, хоть патриарха, хоть самого царя. Его смирение сочеталось с несокрушимой волей. Самого патриарха свернуть никто не мог.

208

Келарь — монастырское должностное лицо, своего рода «завхоз». Иоаким долгое время занимал место келаря в московском Новоспасском монастыре.

О временах, когда Иоакиму пришлось строить отношения с царем Алексеем Михайловичем, очень хорошо написал современный историк А.П. Богданов: «Иоаким знал, чего хочет добиться для Церкви, умел достаточно осторожно и предусмотрительно проводить свою линию, не раздражая богомольного и потому особенно склонного вмешиваться в духовные дела самодержца» [209] . Но когда Иоаким узнал, что царский духовник завел себе любовницу, он смирил дерзкого священника, посадив его на цепь. И царского гнева не испугался: то, в чем пастырю следовало стоять твердо, он никогда не сдавал.

209

Богданов А. П.Русские патриархи (1589—1700). М., 1999. Т. 2. С. 64.

В первые годы соработничества с Федором Алексеевичем Иоаким мог легко водить рукой молодого монарха. В 1677 году он, например, добился окончательного уничтожения ненавистного Монастырского приказа, столь любезного прежнему государю. Тогда же Иоаким провел ряд мер, жестко унифицируя архиерейское богослужение и повышая роль богослужения патриаршего, упавшего было в авторитете. Так, «шествие на ослята», совершаемое в Вербное воскресенье и символически означающее вход Иисуса Христа в Иерусалим, отныне запрещалось совершать кому-либо из русских архиереев, помимо патриарха Московского, и где-либо, кроме столицы. Иоакиму удалось преодолеть строгий запрет, не позволявший дворянам-землевладельцам отдавать вотчины под строительство храмов.

Люди, явно мешавшие его деятельности, сейчас же отшвыривались с дороги. Тот самый духовник Алексея Михайловича Андрей Савинов, коему пришлось посидеть, смиряясь, на цепи, посмел возвысить голос против Иоакима. На отпевании старого царя «прощальную» грамоту вложил ему в руку патриарх; духовник увидел в том нарушение устоев: как же так, почему прежде это делали духовники, а тут вместо него почетную миссию исполнил патриарх? Андрей Савинов призывал дать ему войско для нападения на патриарха-«супостата». Тот созвал собор и добился решения, по которому наглого бесчинника отправили в дальний Кожеозерский монастырь. И Федор Алексеевич непутевого священника отдал, хотя тот и был любимцем его отца.

Более того, сам чин поставления Федора Алексеевича на царство сильно изменился по сравнению с таким же чином, использовавшимся при коронации его отца. Тут видно активное вмешательство Иоакима. На первое место в венчальном чине Федора Алексеевича поставлена Церковь. Новый государь, говорится там, восходит на царский престол «по преданию святыя восточные Церкви». Таким образом, царская власть санкционируется прежде всего властью духовной и вручается по ее «преданию».То, что монарх унаследовал державу от отца и деда, убрано на второй план. Во время совершения длительного и пышного обряда Федор Алексеевич должен был произнести полный православный Символ веры в ответ на вопрос патриарха: «Како веруеши и исповедуеши Отца, Сына и Святаго Духа?» Такого прежде не случалось. Притом царь воспроизводил вариант Символа веры, исправленный при Никоне и отринутый старообрядцами. Всему свету продемонстрировали не только то, что московским государем может быть лишь истинно православный человек, но и то, что ждать от него возврата ко временам дониконовского «древнего благочестия» не стоит.

Федор Алексеевич видел и чувствовал: у «духовных дел» в его державе есть крепкий и рачительный хозяин. Когда необходимо, он поддержит государя (Иоаким оказывал ему действенную поддержку неоднократно), но в опеке со стороны светской власти, даже ее главы, он не нуждается.

Исключительно важной совместной работой царя и патриарха стала христианизация нерусского населения на недавно присоединенных территориях. Речь идет прежде всего о Приуралье и, в какой-то степени, о Поволжье, где христианизация началась давно, но тормозилась то Смутой, то разинщиной. По словам современного историка Н.Ф. Демидовой, Иоаким и Федор Алексеевич «выступали здесь единым фронтом» [210] . Они использовали меры как поощрительные, так и принудительные, но вооруженной силой не пользовались. В Сибирь отправились искусные миссионеры. Новокрещенов правительство стало на несколько лет освобождать от выплаты налогов. Им выдавали серебряные кресты, иконы, новые суконные кафтаны. Все знатные землевладельцы магометанского вероисповедания, в поместьях и вотчинах которых жило христианское население, теперь могли сохранить свои владения, только крестившись. В противном случае казна забирала земли. Вместо них давали вотчины и поместья, населенные иноверцами. Правительство опасалось, что хозяева силой загонят крестьян в ислам, да и само подталкивало знатных служилых татар переходить в православие.

210

Демидова Н. Ф.Федор Алексеевич. С. 196.

Где-то новая религиозная политика вызвала возмущение, а где-то привела к серьезным положительным результатам. Хороших священников-миссионеров не хватало, особенно тех, кто мог бы просвещать людей, не знающих русского языка. Знать не желала расставаться с женами, покоряясь христианскому обычаю иметь только одну супругу. Башкиры взялись бунтовать. Но все же итог царского миссионерства, скорее, положительный. Крестились почти все касимовские татары, давно жившие бок о бок с русскими. Православие приняла значительная часть нехристианских народов бывшего Казанского ханства: чувашей, мордвы. Этот успех потомки прочно связали с именем Федора Алексеевича. На его надгробном портрете сказано: «Ис тьмы махометанства и идолопоклонства множество не нужою, но христианским благочестивым промыслом во свет православныя веры приведе» [211] .

211

Снегирев И. М.Архангельский собор в Московском Кремле // Русские достопамятности. М., 1865. Вып. 12—13. С. 29.

Имея полное преобладание в опыте, умение ладить с аристократической верхушкой России, четко зная, куда вести церковный корабль, Иоаким долгое время чуть ли не диктовал царю полную свою волю.

Ничего худого в том нет.

Такое случалось неоднократно: умудренный первоиерарх Церкви оказывался наставником юного монарха. Русская история богата примерами подобного рода. Святой Алексий, митрополит Московский, фактически возглавлял правительство при малолетстве Дмитрия Донского. Святой Макарий поддерживал и окормлял молодого Ивана Грозного. Проживи он подольше, как знать, начался бы тяжкий «исторический эксперимент» опричнины? Митрополит Филарет вообще приходился отцом государю Михаилу Федоровичу, а потому на протяжении полутора десятилетий играл роль ведущего политика России. Филарета титуловали не «великий господин Святейший патриарх», а «великий государь Святейший патриарх», и воля его, конечно, преобладала в государственных делах над волей молодого неопытного сына. Это принесло стране благо: Филарет обладал изощренным умом большого государственного деятеля. Никон, не будучи ни отцом, ни иным старшим родственником Алексея Михайловича, добился от монарха такого же титула для себя, каким обладал Филарет: «великий государь». На протяжении нескольких лет он властно вмешивался в большую политику и проводил свой курс через «духовное чадо» — царя. Никон превосходил Алексея Михайловича возрастом на четверть века, а житейским опытом — бесконечно. Однако в конечном итоге нарвался на острейший конфликт. Подросло «духовное чадо» и пожелало большей самостоятельности в решениях…

Положение, когда глава Церкви по интеллектуальной силе, воле и, главное, опыту нависает над главой светской власти, явно превосходит его, может вести и ко злу, и ко благу. Российский опыт дает больше положительных примеров, но и у нас случалось по-разному.

Иоаким неизбежно двигался к той же ситуации, что и Никон. Государь Федор Алексеевич рос, росли его опыт и его реальный вес в управлении державой. Батюшка его влезал в церковные дела самым активным образом, и Федор Алексеевич счел, что для него уместно подобное же вмешательство. Патриарх видел, как быстро юный монарх обретает независимость, сколь явно увеличивается его тяга к самовластию. Однако Иоаким не покушался, как Никон, возвестить старшинство Священства над Царством. Он не пытался навсегда закрепить за собой право на диктат в отношении государя. Он, как мог, до последней крайности проявлял очень гибкое отношение к царю. Где требовалось, уступал, помогал Федору Алексеевичу в его затеях, соработничал.