Царь Гильгамеш (сборник)

20

Я не бросился сразу звонить Куинну, но был близок к этому. Как только Карваджал скрылся из виду, я задумался, почему я медлю. Видения Карваджала были наглядно точны; он дал мне информацию, важную для карьеры Куинна, моя ответственность перед Куинном превосходила все мои другие обязанности. Кроме того, концепция Карваджала о неизбежной неизменяемости будущего все еще казалась мне абсурдной. Все, что еще не случилось, может быть изменено. Я мог бы изменить его, и я изменю его ради Куинна.

Но я не позвонил.

Карваджал попросил меня — приказал мне, угрожая, предупредил меня — не вмешиваться в эту сферу. Если у Куинна сорвется выступление в кувейтском банке, Карваджал будет знать почему. И это положит конец моим хрупким, сложным отношениям с этим странным могущественным человечком. Но отказался бы Куинн от выступления на Кувейтской презентации, даже если бы я вмешался? По Карваджалу, это было невозможно. С другой стороны, возможно, Карваджал вел двойную игру и предвидел, что Куинн не выступал на Кувейтской церемонии. В этом случае по сценарию я должен был быть агентом изменения, тем, кто помешал Куинну выполнить свои обязанности, и тогда Карваджал будет считать, что именно из-за меня все идет непредначертанным путем. Это звучало не совсем правдоподобно, но я должен был принимать в расчет и такую возможность. Я терялся в массе тупиковых вариантов. Мое чувство стохастичности подводило меня. Я больше не знал, чему верить в будущем, даже в настоящем, и я перестал быть уверенным в самом прошлом. Я думаю, что обед с Карваджалом положил начало срыванию с меня покровов того, что я считал здравомыслием.

Пару дней я раздумывал. Потом я пошел в знаменитый офис Боба Ломброзо и вывалил ему все, что я узнал.

— У меня проблемы в отношении политической тактики.

— Почему же ты пришел ко мне, а не к Хейгу Мардикяну? Он ведь стратег.

— Потому что моя проблема касается сокрытия секретной информации о Куинне. Я знаю кое-что, о чем Куинн может хотеть знать, а я не имею возможности рассказать ему обо этом. Мардикян настолько преданный Куинну человек, что он, скорее всего, вытянет из меня эту историю, пообещав сохранить тайну, а сам прямиком отправится с ней к Куинну.

— Но я ведь тоже преданный Куинну человек, — сказал Ломброзо, — и ты тоже его человек.

— Да, но ты не настолько предан ему, чтобы разрушить дружеское доверие ради Куинна.

— А ты думаешь, что Хейг способен на это?

— Надеюсь, ты ему этого не передашь? — сказал я. — Я ЗНАЮ, что ты этого не сделаешь.

Ломброзо не ответил, он просто стоял у шкафа своей средневековой коллекции, глубок запустив пальцы в свою густую черную бороду и сверля меня взглядом. Наступило долгое тревожное молчание. И все же я чувствовал, что поступил правильно, придя к нему, а не к Мардикяну. Из всей команды Куинна, Ломброзо был самым уравновешенным, разумным, самым надежным, убежденным и неподкупным, самым независимым. Если бы я в нем ошибся, я был бы конченным человеком.

Наконец я сказал:

— Договорились? Ты не перескажешь того, что я тебе расскажу сегодня?

— Это зависит…

— От чего?

— От того, соглашусь ли я с тобой скрыть то, что ты хочешь утаить.

— Значит, я расскажу тебе, а ты еще подумаешь?

— Да.

— Это значит, что мне ты тоже не доверяешь, так?

На минуту я растерялся. Интуиция подсказывала мне: «Давай, рассказывай ему все». Осторожность говорила, что он может меня подвести и все рассказать Куинну.

— Хорошо, — сказал я, — я расскажу тебе. Надеюсь, что все, что я скажу, останется между нами.

— Валяй, — сказал Ломброзо.

Я глубоко вздохнул:

— Несколько дней назад я обедал с Карваджалом. Он сказал мне, что Куинн сделает несколько саркастических замечаний в адрес Израиля, когда будет выступать на презентации в кувейтском банке в начале следующего месяца и что эти остроты обидят многих еврейских избирателей, усилят недовольство местных евреев Куинном. Об этих недовольствах я не знал, а Карваджал сказал, что они уже достаточно сильны и будут заметно возрастать.

Ломброзо удивился:

— Ты в своем уме, Лью?

— Возможно. А что?

— Ты действительно веришь, что Карваджал может видеть будущее?

— Он играет на бирже так, как будто читает газеты следующего месяца, Боб. Он предупреждал нас о смерти Лидеккера и о том, что Сокорро займет его место. Он сказал нам о Джилмартине. Он…

— И о замораживании нефти, да? То есть его догадки правильны? По-моему, мы уже однажды об этом разговаривали, Лью.

— Он не угадывает. Это я гадаю. А он ВИДИТ.

Ломброзо рассматривал меня. Он старался выглядеть спокойным и уравновешенным, но было видно, что он взволнован. Кроме всего прочего, он был разумным человеком. А я ему говорил какие-то сумасшедшие вещи.

— Ты думаешь, что он может предсказать содержание импровизированной речи, с которой необязательно будут выступать через три недели?

— Да.

— Как это возможно?

Я вспомнил нарисованную Карваджалом на скатерти диаграмму двух временных линий, идущих в противоположном направлении. Я не мог выдать этого Ломброзо. Я сказал:

— Я не знаю. Вообще не знаю. Я принимаю это на веру. Он предъявил мне достаточно доказательств таких, что я убедился, что он может это делать, Боб.

Казалось, что я не убедил Ломброзо.

— Я впервые слышу, что у Куинна какие-то проблемы с еврейскими избирателями, — сказал он. — Где доказательства? Что показывают твои опросы?

— Ничего. Пока ничего.

— ПОКА? Когда начнутся изменения?

— Через несколько месяцев. Боб. Карваджал говорит, что «Таймс» поместит большую статью этой осенью по поводу потери Куинном поддержки со стороны евреев.

— Ты не думаешь, что я бы достаточно быстро узнал, если бы у Куинна возникли неприятности с евреями, Лью? Из всего, что я слышал, он у них наиболее популярный мэр со времен Бима, а может даже и Ля Гуардбе.

— Ты миллионер. Как и твои друзья, — сказал я ему. — Ты не можешь иметь точного-представления об общественном мнении, так как вращаешься среди миллионеров. Ты даже не представитель евреев, Боб. Ты сам сказал, что ты сефард, ты латинянин, пуэрториканец. А сефарды — элита, меньшинство, маленькая аристократическая каста, у которой очень мало общего с миссис Гольдштейн и мистером Розенблюмом. Куинн может ежедневно терять поддержку сотен Розенблюмов, и эта информация не дойдет до группки Синоз и Кардозов, пока они не прочтут от этом в «Таймс». Разве я неправ?

Пожав плечами, Ломброзо сказал:

— Я допускаю, что в этом есть доля правды. Но мы отклоняемся от темы. Что у тебя за проблема, Лью?

— Я хочу предупредить Куинна не выступать с речью в Кувейтском банке или хотя бы не вставлять остроты. Но Карваджал не разрешил мне говорить ни слова об этом.

— Не РАЗРЕШИЛ тебе?

— Он сказал, что речь должна быть произнесена так, как он воспринял ее, и он настаивает, чтобы я позволил этому случиться. Если я сделаю что-нибудь, чтобы предотвратить Куинна от того, что предписывает сценарий на этот день, Карваджал грозит порвать со мной отношения.