Царь Ифритов

Видимо, такой смешной показалась ему собственная шутка, что он залился смехом. Эшиа нахмурился, но ничего на это не ответил, решив продолжить сдерживать свой нрав, и прошел к столу, и сел на подушки подальше от царя Ямайна. Но, заметив его маневр, царь похлопал по дивану рядом с собой, и Эшиа ничего не оставалось, как подчиниться.

Слуги внесли ужин, и кувшины с вином, и подносы со сладостями, и царевич посмотрел на богатство и роскошь стола, не испытывая и тени аппетита. Ему вдруг начало казаться, что он просто теряет время, находясь во дворце Ямайна, и что пора ему отправляться дальше на поиски своего царственного деда и таинственного царства Ифритов, а на этой земле он не найдет ответов на вопросы.

– Как провел ты вечер, царевич? – принялся тем временем за расспросы царь Ямайн. – Где бродил, что наблюдал ты?

– Любовался закатом, – ответил царевич. – И закат этот был прекрасен.

Царь Ямайн нахмурил белоснежные брови. Не иначе, как услышал в словах царевича что-то, что пришлось ему не по нраву.

– Рад, что зрелище пришлось тебе по вкусу, царевич, – тем не менее любезно ответил он. – И что ты отдохнул и пришел ко мне в добром здравии.

– Вот, что я хотел спросить у тебя, мой царь, – начал царевич Эшиа, дождавшись, пока слуги нальют вина в серебряные чарки. – Отчего и дворец твой, и город твой так похожи на раковину? С чем это связано?

– Любопытный вопрос ты задаешь, мой царевич! – Вскинул брови царь Ямайн. – А все оттого, что не помнишь ты истоков жизни Ар-Лахада, в те времена, когда он был еще царем земным, а не небесным. Ямайн – самое древнее из всех царств, и первым было воздвигнуто в песках белой пустыни, и сам Ар-Лахад был первым его царем, а самый первый правитель, носивший имя Ямайн, принял царский перстень из его божественных рук, когда звезды забрали его на небеса править. Но ты ведь помнишь, что Ар-Лахад пришел издалека, а откуда, то никому не ведомо?

– Помню. Помню и то, что Кастар-Путешественник всю свою жизнь стремился отыскать родину божественного Ар-Лахада, но так и не преуспел.

– Не преуспел, но в то же время многие пребывают в уверенности, что только мудрость Ар-Лахада вела Кастара-Путешественника во всех его странствиях, и что в конце смертной жизни своей Ар-Лахад забрал его живым на небеса, и теперь он наслаждается праздной жизнью среди звезд в золотых и серебряных покоях.

– И это я помню… Но причем здесь раковина?

– Все дело в том, что, когда Ар-Лахад пришел в Пустыню, у него с собой была вода, которую он нес в больших раковинах, закрученных спиралью, и раковины эти надежно привязал к себе. И были они глубоки, и хранили много воды, и стенки раковин сохраняли ее прохладу. Поэтому, когда Ар-Лахад велел заложить первый город по эту сторону гор, он увековечил в нем раковины, что поддержали в нем жизнь и не дали погибнуть в пустыне.

– Про раковины мне раньше слышать не доводилось, – с почтением сказал Эшиа. – И в целом я знаю, как мало времени провел, уделяя внимание жизнеописаниям дел и творений божественного Ар-Лахада, да не устанет глаз его созерцать нашу землю.

– Значит, впереди тебя ждет множество открытий, царевич, – добродушно рассмеялся царь Ямайн. Он хлопнул в ладони и слуги тут же принесли еще вина и разлили по кубкам.

– Скажи, мой царь, – заговорил вновь царевич Эшиа, – отчего в твоем дворце не звучит никакая музыка? Где все умельцы и музыканты?

Добродушие вмиг оставило морщинистое лицо царя Ямайна.

– Я не люблю музыку, царевич, и считаю большим дурновкусием развлекаться, перебирая струны трухлявых юрр. Так что не думай об этом и позволь мне развлечь тебя другими способами.

Внутренне царевич стал весь как натянутая струна. Ведь помнил он слова старика Зариба, что древний это инструмент – юрра, что не осталось умельцев, играющих на ней, выходит, знал Ямайн Зариба. Так может, и языка он его лишил? Чем так прогневала царя музыка, лучшее из всех искусств?

И такой гнев поднялся в тот момент в душе царевича, что забыл он об осторожности, и едкие слова сорвались с его языка:

– Интересно мне знать, что за развлечения ты приготовил для меня! Быть может, покажешь мне, как поступаешь с теми, кто, вопреки твоим капризам, играет на юрре и говорит смело в лицо тебе то, что думаешь?

Кровь бросилась в лицо царю Ямайну, а Эшиа продолжал:

– Твоя страна гибнет, пока ты купаешься в роскоши и набиваешь брюхо дорогими кушаньями! Солнце окрашивает красным твои земли, и цвет этот больше напоминает кровь, а не доброе вино. Я был в разоренных тобою землях и видел обиженных тобою людей. Чем они провинились? Были недостаточно хороши для тебя? Или слишком мудры, слишком умны, слишком прозорливы, чтобы не видеть, в какую пропасть ты ведешь свой народ? Твое правление разрушительно, царь Ямайн! Ты гордишься древней историей своего царства, но пройдет еще сотня лет – и от твоего царства останется только труха и пыль, потому что ты не удержишь его в своих дряхлых руках.

– Да думаешь ли ты что и кому говоришь, мальчишка!.. – прорычал царь Ямайн.

Царевич Эшиа резко вскочил на ноги и задел стол. Кубки пошатнулись, опрокинулись, и вино разлилось по столу, точно кровь.

– Тошно мне рядом с тобой находиться, царь Ямайн, – сквозь зубы сказал он. – Так что позволь мне покинуть твое общество и удалиться спать, как мне и хотелось до того. А на рассвете я оседлаю коня и отправлюсь дальше. Я должен разыскать деда. И не только: теперь я вижу, что должен найти помощь в стороне от твоей страны для тех, кто погибает под твоей царственной рукой. Прости, мой царь, жестокие слова, но других для тебя у меня нет.

Сказав так, царевич Эшиа быстрым шагом покинул зал, и оглушительная тишина сопровождала его до покоев. Эшиа ворвался в них и принялся за сборы дорожных сумок, не намереваясь дольше оставаться в этой стране.

Лабар бледной тенью последовал за ним по пятам и молчал. Эшиа встретился с ним взглядом, едва только слуга появился на пороге, и жестом прогнал прочь.

Этой ночью он заснул не быстро, промучившись в тоскливых думах о печальной судьбе Ямайна, а также о том, куда дальше держать ему путь. По всему выходило, что следующим должно было навестить царя Сиаля в стране-оазисе, что носила имя Самаканд, но до нее было не менее трех недель через Белую Пустыню. Но ведь царь Сиаль был когда-то другом и почти учеником царя Эшиа, сможет ли он дать подсказку?.. Что-то нехорошее заскребло на душе царевича, когда вспомнил он о том, что и царь Ямайн когда-то приходился его деду другом. И вряд ли царь Эшиа был бы счастлив узнать, во что он превратил себя и свою страну. Что, если и царь Сиаль?.. Царевич прогнал злые тревожные мысли прочь. Ни к чему строить домыслов, пока судьба не сведет его с царем Сиалем напрямую. С такими мыслями царевич лежал на неразобранной постели, и сон, наконец, одолел его.

Во сне он стоял на синих камнях булыжной мостовой, круто забиравшей вверх. Светильники на стенах едва заметно покачивались от ветра, которого он не мог ощутить. Сумрачная тишина окутывала безлюдный город. Как зачарованный, он пошел вперед, по синим, почти прозрачным камням, в синюю темноту, манящую, будоражащую воображение. Никого не встретилось ему на пути. Только издалека слышались тихие звуки юрры. Чьи-то пальцы перебирали струны, и мотив был незнакомым, и очень далеким, тоскливым и плачущим, навевающим мысль об одиночестве и печали. Однако это, несомненно, была юрра – никакой другой инструмент не мог бы сравниться с ней в благородстве звучания. И что-то влекло царевича туда. Ему мнилось, что, увидев музыканта, он получит ответы на многие свои вопросы. Но едва он принял такое решение, синие камни мостовой растаяли под его ногами…