Цареубийство в 1918 году

Но когда японцы заставили Россию отказаться от экспансии на восток, «верный старый друг» Николая – Вильгельм решил, что теперь у славянской расы вообще нет иного выхода, кроме как напасть на германскую расу. Тем более, что славяно-чешский кинжал опасно врезался в тело германо-австрийского массива.

Вождь германской расы просто обязан был выбрать момент своей наивысшей готовности к неизбежному бою, пока противник еще не достиг пика своих сил. (Перевооружение России предполагали завершить к 1917 году.)

Вильгельм выбрал войну в наборе возможных в его тогдашнем положении политико-дипломатических вариантов. Это ошибочное даже с империалистических позиций решение объяснимо тем, что расизм – философия, основанная на предубеждении, на предрассудке – ослепляет своих приверженцев, лишает их прагматического видения. Кайзер, например, не понимал, что если дело дойдет до войны, Великобритания обязательно выступит на стороне Антанты: об этом буквально вопили и насущные британские амбиции, и всегдашние, со времен Елизаветы I, традиции британской дипломатии на континенте. (В XIX веке можно припомнить антинаполеоновские коалиции, Крымскую войну, Берлинский конгресс.) Единственное объяснение слепоты кайзера: согласно его базовой философии, англосаксы должны как минимум не мешать своему виду, германской расе, выигрывать битву за жизнь.

Объективности ради напомним, что противоположная сторона была отравлена теми же расистскими ядами, хотя в меньшей концентрации. И ее, как Вильгельма, расизм ослеплял, лишал трезвого понимания ситуации, верной оценки могучих сил Центральных держав. (Сербы верили, что одолеют австрийцев!)

На Европу впервые в ее истории обрушилась война, вызванная торжеством пока еще стыдливого, пока еще скрытого расизма.

Глава 15 ЛОЖЬ КАК ОРУДИЕ ПОБЕДЫ

«– Что может правительство делать, когда идет война? Направлять события? Вы отлично знаете, что не может, – объяснял герою романа «Семья Тибо» приятель-дипломат. – Направлять общественное мнение? Да, это, пожалуй, единственное, что оно может. Наша главная забота – соответствующее преподнесение фактов.

– Организованная ложь?

– Правда хороша в редких случаях. Враг должен быть всегда неправ…

– Лгать?

– …Не только лгать, но хорошо лгать. По части спасительной лжи мы во Франции творили подлинные чудеса!»

Почему требовалось лгать? Всем ведь, не одним французам…

Идеологическая, расовая война обнажила фундаментальное противоречие христианства, основы европейской цивилизации, с формой мировоззрения, которую выработала Европа к XIX-XX векам, – с национализмом. В наше время, после краха Интернационала с его ГУЛАГом и политбюро, позабылось, что «Интернационалка»-то возникла неслучайно, не по чьей-то («русской») дурости или чьему-то («еврейскому») замыслу, но как неудержимо пробившийся духовный росток на почве, которую для него предварительно удобрили 20 миллионами трупов и полили кровью воинов 33 стран, – во имя Национальных Идеалов каждой из них. Во имя Великой Германии, во имя освобождения Эльзас-Лотарингии, Креста на святой Софии, освобождения славян, арабского возрождения…

Читателю трудно понять процесс событий, приведших к цареубийству и фальсификации следственных выводов, если он не почувствует, как все эти четыре года в сознании воюющих наций крепло убеждение: их «органические» монархи и президенты желают предательства Веры и служения Отцу Раздора и Лжи.

Когда аналогичное народное чувство коснулось православного монарха, чья легитимность исторически держалась на его авторитете Хранителя веры, – неудивительно, как писал поэт, что

мы,какнедокуренный окурок,просто сплюнулиих династью.

Настроение, например, тогдашних французов выразительно зафиксировал религиозный мистик, обернувшийся тогда же секретарем французской секции III Интернационала и при этом сохранивший, вот что важно, верность религии и папе:

«Моим товарищам-католикам я старался показать антихристианский, антикатолический характер патриотического идолопоклонства, изобретенного буржуазией взамен религии. Родина всегда казалась мне подобием Медного Змия, исполинского и варварского, который толпа раскаляет воплями в металле и без конца наполняет молодыми жизнями» (Пьер Паскаль).

В русском исполнении зарождение того же самого чувства изображалось в «Августе 1914-го» у Солженицына. Воротынцев раздумывает, как ему призвать солдат на смерть:

«…тогда – Богом? Имя Бога еще бы не тронуло их. Но самому Воротынцеву и кощунственно, и фальшиво невыносимо произнести сейчас заклинанием Божье имя – как будто Вседержителю очень было важно отстоять немецкий город Найдебург от немцев же. Да и каждому из солдат доступно было додуматься, что не избирательно же Бог за нас против немцев, зачем же их такими дураками ожидать,»

В подобной идеологической ситуации пропагандистское балансирование гражданских властей воюющих стран держалась как раз на их умении реанимировать совесть своих войск и народов, по слову персонажа французского романа, «обманув их с подлинными чудесами». Кто искуснее умел или научился лгать, у того оказывались и шансы продержаться – иногда, как ему верилось, до полной победы.

Варианты же «фронтовых» акций по обработке сознания не своих солдат, а войск противника сводились либо к раскрытию чужой лжи (но это оказалось малоуспешным ходом), либо наоборот, к провоцированию их на такое «патриотическое» действие, которое на самом деле ослабляло волю и дух врага. Первая мировая дала классические образцы политической игры по дезориентированию сознания противной стороны.

Германские спецслужбы работали тогда лучше всех. Русские же лгали своему населению хуже всех, бездарнее всех.

Первая публичная схватка германских спецслужб и русских контрразведчиков произошла в начале 1915 года, в ходе так называемого мясоедовского дела, своеобразного пролога екатеринбургского цареубийства.

Глава 16 КАЗНЬ ПОЛКОВНИКА МЯСОЕДОВА

В первые годы войны русской армией управляли деспотичные мистики: Верховный Главнокомандующий великий князь Николай Николаевич («человек с зайчиком в голове» – С. Витте) и патологически подозрительный начальник его штаба генерал Янушкевич. Одним из самых близких к ним людей стал лживый и лукавый мифоман, оберквартирмейстер Западного фронта (т е. начальник оперативного отдела и куратор разведки и контрразведки на одном из двух фронтов) Михаил Бонч-Бруевич.

Генштабы всех стран совершили в процессе подготовки к войне роковые ошибки: немцы переоценили потенцию внезапного удара через Бельгию, французы не предусмотрели бельгийского направления. Русские же неправильно рассчитали запас снарядов, исходя из былого их расхода на японском фронте. Оказалось, такого количества – мало. В феврале 1915 года Янушкевич горестно писал военному министру: «Мне так по ночам и чудится чей-то голос: продал, продал, проспал.»

Когда начались первые поражения (уничтожение армии Самсонова в Восточной Пруссии, потом внезапный прорыв германцев к резиденции Ставки, к Варшаве), у троицы мистиков спонтанно и даже искренно возродилось в душах традиционное для России объяснение военных неудач. Измена! Не превосходство сил и опыта у противника, не свой просчет в чем-то, как у любых работающих людей, но – сознательное предательство, особливо со стороны иноземцев, иноверцев, инородцев… Найти бы – чье!