Царёв город

ТахМ, где река огибает поляну, между холмом и родником слышится веселая песня:

Далеко реченька бежит, к реке бежит и рада.

Река течет, на берега глядит и рада.

Чему же рады берега? Лугам пойменным рады

Чему же рады те луга? Цветам красивым рады,

А наши матери, отцы глядят на нас и рады,

Третье лето идет, как нет Турни в этих краях. Может, подох в своем болотном царстве. Так думали люди на поляне, на празднике.

А здесь, у родника, нежданная беда. Заскрипел, закряхтел от тяжести дубовый сруб. Опустился великим грузом на него владыка болот и лесов кей Турни. На нем сапоги в виде птичьих лап, с тремя носками. Голенища выше колен, тело затянуто в зеленую кожу с желтой чешуей. Коль

чуга на груди из серебра, руки от плеч до кистей в перьях. На шлеме три змеиных головки выкидывают ядовитые жала в разные стороны. Гневом пышут глаза Турни. Совсем обнаглели людишки. Песни поют, хороводы водят. Забыли, под кем живут. Турни выбросил вперед руку, тяжелый взмах вниз — и словно клин вбит в жилу родника. Рассыпалась последними капельками струя, умолкла. Владыка болот поднял руки над головой, трижды скрестил их, появились три черные тучи и закрыли солнце. Засвистел ветер, сырой и холодный.

Люди перестали петь, остановились в предчувствии беды. Турни всегда приходит одинаково неожиданно. Сейчас бы убежать, но куда? Никто не знает, с какой стороны появится злодей.

А Турни волком проскочил от родника к холму, взбежал на его вершину. Люди увидели его и в ужасе бросились бежать. Турни вскинул руки к небу, и все застыли на том месте, где застал их этот взмах. Никто не мог противиться волшебству Турни.

Пламя и дым поднялись к небу, люди увидели на холме болотного змея таким, какой он есть на самом деле: туловище на коротких когтистых лапах, три змеиных головы на длинных шеях покачиваются из стороны в сторону, вместо рук у Турни длинные перепончатые крылья, а могучий хвост с костным гребешком извивается по земле. Жертва, выбранная змеем, медленно пошла навстречу чудищу. Ужас вошел в девичье сердце Киви, она не хотела идти, но словно невидимые канаты тянули ее к ненавистному и страшному Турни. Увидев над головой змеиные жала, она лишилась чувств. Кей положил ее на хребет и взмахнул крыльями...

Долго стонали лесные люди под пятой злого Турни, десятки, а может быть, сотни девушек исчезли в болотном царстве. И надо вам сказать, что у Киви, когда ее похитил кей, был молодой муж и дочка — годовалая Элнет. Ее отец бросился вслед за змеем и не вернулся.

Элнет осталась сироткой. Ее воспитали добрые люди селения, она выросла красивой, умной и работящей. И муж нашелся для Элнет. Правда, был он первым бедняком в селении, пришел сюда с берегов Ветлуги, но богат он был добротой, силой и умом. Стала жить Элнет хорошо'. Не богато, но и не бедно. Одно было плохо — не было у них детей. Под старость боги сжалились над ними, и родился у Элнет мальчик.

И снова устремил глаза в потолок старый Кочай, замолчал. Люди понимают: он душой перенесся в тот лес, где жила красавица Элнет. Не поднимая век, нараспев начал рассказывать:

— Шумит в могучих ветвях дуба летний ветерок. Качается на суку колыбелька. Элнет дремлет у колыбели — ночь была бессонной. Сын родился крупным, здоровым ре бенком, но, наверное от простуды, появился у него на груди чирей. С этой поры мальчик начал хиреть, не'спал ночами и постоянно кричал от боли. Мать и отец замучились с ребенком и даже не успели дать ему настоящее имя. В старину имена давал карт. Когда карт посмотрел на мальчика, он сразу понял, что ребенок не жилец — на нем метка Турни. «Он не задержится на этом свете, — сказал карт. — Зовите его пока Кокша».

— Что сие означает, Топкай? — шепотом спросил Сус лопаров. — Я не все ваши слова знаю.

— Кокша по-русски — Чирей.

— Такое может быть. Русский богатырь Илья Муро мец тоже сидел сиднем тридцать лет и три года. А потом стал могутным.

— Слушай дальше.

— В прошедшую ночь Кокша не дал матери заснуть ни на миг — чирей разросся, покрыл всю грудку ребенка багрянцем. Наутро боль утихла, и ребенок заснул. Задремала и мать. И вот в предрассветную пору, когда туман покрыл реку и ее берега белесой волнистой пряжей, появился Кугурак. И хотя туманная мгла поднялась выше прибрежных ив, она доставала богатырю только до пояса. Он огляделся, увидел дремавшую Элнет и легким кивком головы усыпил ее. Потом подошел к роднику, сруб на нем высох и потрескался, долбленая колода раскололась. Широким взмахом руки онар вызвал воду, родник ожил, и серебристая струя зазвенела по дну ручейка. Когда ом возвратился к дубу, колыбель оказалась около его колен-так высок и могуч был патыр. Он наклонился над колыбелью и заговорил:

Ты спишь, дитя, печаль тебе неведома.

Лишь мать поет о горе и жестокости.

Да и она, наверное, не знает,

Что вся земля слезой горючей полита.

Народ давно под игом змея стонет.

Пришла пора — расти врагу на горе.

Пусть из тебя уйдет болезнь лихая,

Которой одарил тебя Турни.

Кугурак положил руку на грудку ребенка, и чирей исчез. Затем он взял мальчика, поднял на вытянутых ладонях и сказал торжественно:

— Я — патыр Кугурак! Возьми, Кокша, мою земную силу, а смелости тебя отец научит.

Мальчик открыл глаза, взглянул на Кугурака и снова заснул. Болезнь ушла из него, а сон ему был так необходим сейчас. Онар долго любовался ребенком, который вырастал на глазах и уже не умещался в огромных его ладонях. Богатырь хотел положить его в колыбельку, но и она оказалась мала для росшего не по дням, а по часам мальчика. Пришлось патыру расстелить на траве свой кожаный плащ й положить Кокшу на него.

Из клубящегося тумана показался второй онар. Он был так же высок, как и Кугурак, но только худощав, поджар как олень, с длинными ногами и быстрым взглядом.

— Не узнаю Чоткар-онара, — с упреком произнес глава богатырей. — Ты опоздал...

— Я только что с Ветлуги, — перебил его Чоткар. — Ловил там рыбу...

— Не торопись. Ты посмотри сюда. Онар, которого мы ждали, появился. Ему я отдал силу, а ловкость ты отдай.

— Отдам!—воскликнул Чоткар. — Давно земля она-ров не рожала. Остались мы втроем... Ого! Он на глазах растет! — Чоткар проворно обежал вокруг Кокши и устремился в туман.

— Куда ты?!

— Побежал я... Жена ругаться будет. Когда я побежал за рыбой, жена поставила котел с водой на угли. Когда вода вскипит, я должен быть на месте, — и Чоткар показал кошель с рыбой.

— Так это ж двести верст туда-обратно?

— Не зря меня зовут Чоткаром. Когда я по лесу бегу, деревья расступаются, мелькая, сливается в сплошную стену зелень. Ах, там вода уже кипит, наверно... Бегу!

— А ловкость?

— Ах, да! — Чоткар подбежал к Кокше, положил на него ладони и торопливо проговорил:

— Бери, Кокша, мою земную -ловкость. А доброте научит тебя мать. Чеверыи, Кугурак! — Чоткар махнул рукой и исчез в тумане.

А солнце уже поднялось над горизонтом, прошило своими лучами лесные чащобы, развеяло туман, согревая воздух. Где-то вдали заиграли гусли, напев их все приближался, и скоро на берегу реки появился Арслан-онар.

— Приветствую тебя, Арслан!

— Салам, Кугурак. Зачем ты звал меня?

— Родился новый патыр. Я силу ему дал, а ловкостью* Чоткар с ним поделился. Ты мудростью его пожалуй. Ты научи бороться за свободу, а заодно вложи ты в его душу талант певца и музыканта.