Царьград. Трилогия
Шрифт:
– На Черном болоте хоть шабаш проводите заодно с черной мессой! – при первой же фразе Аркадьича пошутил зампредседателя. Опасно пошутил, между прочим, за такие шуточки можно было и выговор по комсомольской линии схлопотать – запросто!
В неприкрытом до конца ящике стола Алексей углядел листы тонкой бумаги, отпечатанные на машинке торопливым полуслепым шрифтом.
– Самиздат! – незаметно кивнув на листы, поясняюще шепнул Емельян. – Сейчас у многих – модно.
Ну ясно, откуда мелкий сельский начальник нахватался всяких муторных слов – «шабаш», «черная месса» – надо же! Лучше б Солженицына читал, право…
– Нам бы еще дизель-генератор…
– Это в колхозе просите! Давайте ходатайство – подпишу.
Вот так вот и проканителились почти полный день, хорошо, хоть что-то сделали. Алексей вернулся в лагерь без задних ног и, с тоской посмотрев на Виктора, уже успевшего организовать вернувшихся с колхозных полей ребят на волейбол. Ух, как радостно
– Гаси, гаси, Коля! Давай!
Свисток – потеря подачи.
Не раздеваясь, протокуратор плюхнулся на койку и, немного полежав с закрытыми глазами, подумал вдруг, что хорошо бы пивка. Конечно, на местный магазин была слабая надежда, но если учесть пробивные способности Емельяна, то…
Распахнув веки, Алексей задумчиво посмотрел в потолок, потом поднялся на ноги, и тут вдруг взгляд его уперся в целую стопку книг, брошюр и журналов, лежащих на одной из парт. Между прочим, раньше – утром еще – ничего подобного не было. Протокуратор подошел ближе…
«Преподавание физкультуры в школе», «Физкультура и спорт», «В помощь начинающему лыжнику»… Ага… Понятно, откуда дровишки.
Расслабленно положив взятый журнал обратно, Алексей краем глаза заметил на нем сиреневый библиотечный штамп – «Касимовская сельская библиотека»… Сельская… Странно – а почему не школьная? Вот такого вот добра, как все эти журналы, как раз в школе и поискать, и совсем незачем ради этого тащиться в клуб, где располагалась сельская библиотека. Ну разве если только от нечего делать или, скажем, завести шашни с библиотекаршей… Ага! Было бы с кем заводить – с Эсмеральдой, что ли? Конечно, на вкус и цвет товарищей нет, но… да и Беспалый к Эсмеральде таскается. Беспалый…
– Витя, ты в клуб, что ли, ходил? – дождавшись прихода студента, Алексей кивнул на журналы.
– Нет… Ах это, – физкультурник стащил с себя мокрую от пота футболку. – Ты представляешь, сами принесли. Ну тут и сервис!
– Как это сами? – удивился протокуратор.
– Да так! Вдвоем заявились – библиотекарша местная и с нею колхозный комсорг – так они представились. Нам, говорят, про вас Иван Аркадьевич сказал, вот мы и решили… решили помочь, так сказать, с самообразованием, тем более – и план по читателям выполнить тоже не помешает. Ну я так и понял, что они из-за плана. В общем, записали меня к себе в библиотеку и про тебя выспрашивали – видать, тоже хотят записать, не знаю, почему раньше…
– И что выспрашивали?
– Да так, ерунду всякую… Много ль у тебя работы, да часто ли в комнате бываешь – есть ли время читать? В основном библиотекарша расспрашивала, второй, комсорг, все по кабинету шастал, наглядную агитацию рассматривал, потом шкафы, парты – не рассохлись ли? Говорил, колхоз шефскую помощь оказать собирается… не лагерю, естественно – школе… Ох, и жарища же сегодня! Пойду-ка в душ.
– Давай. Дорогу показать?
– Спасибо, разберусь как-нибудь!
Едва студент вышел, как Алексей бросился к шкафам и тумбочкам. Ну да… сразу-то не заметил, да и не смотрел, а вот сейчас видно – тут зубная паста не так лежит, тут вот мыльница сдвинута, в общем, перерыто все. Даже обидно – что, Беспалый его совсем за дурака держит? Кто же будет хранить сокровища там, где живет? Тем более, в помещении с таким хлипким замочком? А с другой стороны – ай да Юрик, ай да комсомольский лидер! Видать, мало показалось чужого-то добра! Ай, глаза завидущие, руки загребущие… А ведь он на одном этом обыске не остановится, нет, золото и драгоценные камни – страшная сила, у многих крышу сносила, не только у Юрика.
Как бы не помешал этот прыткий парнишка главному делу! А ведь может, может помешать, гнида. Эх, все-таки надо было его там, на болоте, и закопать! Вот так всегда – сделаешь людям добро, а потом каешься.
Ишь, как ловко все рассчитали, библиотекари хреновы. Интересно, Эсмеральда насчет сокровища в курсе, или Юрик ее использует втемную?
На следующий день Алексей прикупил в местном универмаге фибровый чемодан старинного образца, с блестящими металлическими уголками. Смутно припоминалось, что именно о таком чемодане рассказывала Федотиха, впрочем, никаких других в магазине и не было.
Помахивая чемоданом, направился мимо клуба к себе. Вдруг показалось, что кто-то внимательно смотрит ему вслед из окна. Кажется, здесь располагалась библиотека…
А потом принялся ждать, в конце концов, больше от него ничего не зависело – оставалось лишь надеяться на Емельяна. Дни тянулись медленно, нудно, ничего интересного не происходило, обрыдло все, и хотелось только одного – подогнать, ускорить течение времени, вопреки пословице: поспешишь – людей насмешишь.
Протокуратор частенько уходил на реку, прихватывал с собой удочку или брал у кого-нибудь из местных лодку. Никакого улова чаще всего не было, да и не в рыбе было дело, не за тем приходил Алексей. Сидя на берегу или в лодке, он подолгу смотрел на воду или в небо, на медленно плывущие облака, смотрел и думал. О сгинувшей в смертном пламени турецкого штурма семье, о Константинополе, о своем месте в мире… Ну, для себя он давно уже все решил – здесь, в этом мире, остался свой Лешка
Смирнов, кстати, еще не рожденный. Империя ромеев, точнее – ее жалкий осколок в лице Константинополя – давно стал родиной Алексея, именно там он обрел свое счастье, свою любовь и все прочее, так необходимое любому – родной дом, дело, которое интересно, друзей. Ну и конечно же положение в обществе, уважение и то, что называют иногда респектабельностью, если можно употребить здесь такое слово. И всего – всего! – протокуратор добился сам. Пусть империя далеко не идеальна, и это еще мягко сказано, да и не бывает совсем идеальных государств, пусть – это его родина, его дом, за который нужно бороться, бороться до конца.С другой стороны, конечно, и там, в Константинополе-Царьграде, Алексей редко, но ловил иногда себя на мысли – особенно когда нечего было делать, – что вот хорошо было бы врубить на полную громкость стереосистему, послушать «Арию» или «Король и Шут», посмотреть какой-нибудь фильм, «Матрицу» или «Терминатора», прокатиться… пусть даже не на автомобиле, с ветерком – на тракторе, снова ощутить, почувствовать, как слушается руля тяжелая и мощная машина. Эх! Что и говорить – всего этого Алексей оказался лишен… И это был его осознанный выбор! Конечно, очутившись в 1980-м, молодой человек не единожды уже ловил себя на мысли, что ему здесь вполне по нраву, что, если бы можно было перетащить сюда… то есть если бы Ксанфия согласилась… если согласится, то, наверное, можно было бы…
А друзья? А город, империя?
Господи, хоть разорвись на две части! Так он уже и так разорван. Один – там, другой – здесь… Да и семьи – нет, погибла, и нужно возродить ее снова, а потом попытаться спасти империю – вот, ради чего он живет! Империя… Родина! Аркадьич говорит, что ничего нельзя сделать. Нужно, по крайней мере, три поколения, а лучше – три века, а не три года. Алексей и сам все это прекрасно понимал – за три года нельзя изменить ни власть, ни – уж тем более – общество. И значит, тогда что же – уныло признать, что Константинополь обречен? И ждать, когда полезут на стены янычары, когда дым от турецких бомбард затянет высокое ромейское небо… когда – один за другим, прямо на глазах – будут погибать друзья, когда истошно закричит Ксанфия и покатится по мостовой отрубленная голова сына? Нет! Нет! Никогда!
Действовать, не ждать, не оглядываться, не думать о том, что нельзя ничего изменить, ведь будущее делается сегодня, здесь и сейчас! И никогда и нигде ничего не предопределено навечно!
Рассудив так – а как же, черт возьми, иначе-то? – Алексей повеселел, и, схватившись за весла, погнал лодку к мосткам.
В светлых водах реки отражалось, слепило глаза яркое летнее солнышко, плескалась, поднимая брызги и крик, ребятня, из старого, лежащего на мостках кассетника звучал очередной хит группы «АББА», жутко популярной на изломе 70-х – 80-х.
Вылезая из лодки, молодой человек усмехнулся – а ведь это время стало родным для бывшего палача Емельяна! Да-да, поистине родным – как здорово он здесь прижился, стал своим! Уму непостижимо! Человек пятнадцатого века наловчился подделывать джинсы, спекулировать модными дисками, вообще всему тому, что называется здесь словом «крутиться» или «уметь жить». Ну да, ему помогли, оказали – и оказывают – покровительство, но все-таки… Вот оказался бы в здешних условиях, скажем, епископ Геннадий или кто-нибудь из высших имперских сановников… приспособился бы? Сумел бы акклиматизироваться, привыкнуть ко всему всего-то за пять лет, да мало того что привыкнуть, а и добиться вполне определенного жизненного успеха: белая сверкающая «Лада», модные шмотки, диски – для 1980 года это все равно что олигарх. Интересно, как это Емельян так быстро привык? Поди, уже и не вспоминает свое полудикое прошлое – палач, брр! Хотя нет, вспоминает иногда, особенно когда выпьет – этак пренебрежительно-ностальгически, вот, мол, и бывали же времена, когда ни машин, ни магнитофонов. Как тогда жили? Бог весть. И уж конечно же вернуться назад Емельян вовсе не желает! Ни за какие коврижки! Наоборот, планирует жениться, даже в институт поступить заочно… И нисколько не комплексует по поводу того, что вот раньше он жил так, а теперь – этак, что раньше все вокруг было иное, а нынче другое, по сравнению с прошлым, небывалое, сказочное… Вот именно – сказочное. Похоже, бывший палач и воспринимает себя попавшим в сказку. Да-да, так он этот мир и зовет – «тридевятое царство»! И все предметы в нем – телевизоры, магнитофоны, та же «Лада» – волшебные. Да-да – истинное волшебство! Что отнюдь не мешает этим волшебством активно пользоваться в собственных корыстных – именно что корыстных – целях. А что такого? Здесь очень многие так живут – говорят красивые слова, а на деле… Вон, взять хоть того же Беспалого. Комсорг, а алчен, словно какой-нибудь московский дьяк! Емельян хоть слов красивых не говорит… впрочем, нет, ввернуть при случае может, навострился за пять лет, всякие там «Планы партии – планы народа» или «Слава КПСС». Емельян умен этаким житейским умом, иначе б, наверное, не выжил у себя в прошлом, что же касается каких-нибудь философских обобщений, размышлений о глубинном смысле существования – этого нет, не было. Потому и прижился. Здесь большинство именно так и мыслило – джинсы, тачка, гарнитур. Все примитивно-просто, понятно даже средневековому человеку. Вполне!