Царица Теней: возвращение Персефоны

Минфа вся сжалась. Дриады поклонялись своей покровительнице, они воздавали ей хвалы ежедневно, но редко кому выпадала честь встретиться с ней лично. Боги ничего не делают просто так — Минфа очень хорошо это знала — и если Персефона не пугала её, то покровительница — да.

— А что взамен?

— Ты получишь любимого и вечное лето, вечную жизнь без ледяного сумрака сна, тебе только нужно будет в правильный момент поцеловать Владыку Мёртвых... Пусть Персефона увидит, что он ничем не отличается от своих братьев, и тогда тебе не составит труда завоевать его внимание снова.

Перед Минфой появился цветок анемона, и она поймала его в ладони.

— Как я пойму, что настал правильный момент?

— Я сообщу тебе, — сказала покровительница, склонившись к её уху. — А сейчас возьми этот анемон и носи с собой. Даже самый неприступный из мужчин не устоит перед его ароматом... Тот, кого ты так любишь, будет боготворить тебя, и ты займёшь место рядом с ним. Но помни, не позволяй цветку попадать под влияние божественных сил, иначе всё потеряешь.

Минфа прижала анемон к груди.

— Но Владыка Аид наложил запрет на посещение его царства, я не могу туда попасть.

— О, это ерунда. Найди Морфея, он поможет тебе...

Минфа ощущала присутствие огромной силы, но боялась пошевелиться, зная, как вспыльчивы и злопамятны старшие боги. Нельзя было обижать покровительницу, и нельзя было не ответить ей благодарностью.

— Я не забуду этот дар и отвечу любой помощью, на которую буду способна.

— В этом нет необходимости, — судя по голосу, покровительница улыбнулась. — Если сделаешь всё, как задумано, итог окупит все твои благодарности. В добрый путь, маленькая Дриада, помни мои слова.

Персефона ничего не знала, она была очень занята делами двух близких подруг, которые жили от измены до измены своих божественных мужей и большую часть времени проводили за тем, что выслеживали любовниц и мстили им самыми изощрёнными способами. Персефона не одобряла жестокости, но все её попытки остановить Амфитриту и Геру — особенно Геру — заканчивались ничем. Измены Посейдона и Зевса сильно влияли на неё, хотя она бесконечно верила Аиду, и не могла представить, чтобы он развлекался там с другой, пока она здесь томится в ожидании встречи. Ей виделся их мрачный тронный зал, и он в одиночестве и тоске по ней... Она знала, что он тоскует, чувствовала это сквозь пространство и время, и тосковала сама. С приближением осени тоска становилась значительнее, приносила странные мысли и неясную тревогу. На этот раз Персефона скучала по супругу так сильно, что не в силах была терпеть до первого снега, и решила отпроситься у матери.

На Олимпе творилась какая-то суматоха, и Персефона в поисках Деметры случайно столкнулась с Афродитой. Наименее желанная встреча из тех, которые только можно было представить. Они ненавидели друг друга с тех самых пор, как бедного Адониса* — их свет, их самое яркое солнце — убил на охоте Арес, обратившись в вепря. Афродита винила Персефону — она всерьёз считала, что та из ревности рассказала о новой и очень искренней привязанности Афродиты к Адонису. Но Персефона никогда не говорила с Аресом даже по менее значительным поводам и точно не ревновала. Афродита сама отдала его на воспитание, и он стал сыном, которого у Персефоны не было, человеком, скрашивающим её одиночество в дни, когда любимый супруг не мог находиться рядом. Будь у неё любовный интерес к Адонису, Аид расправился бы с ним в ту же минуту — она понимала это так же ясно, как и то, что ни она сама, ни Афродита в смерти Адониса виноваты не были. Кто-то другой, желая отомстить им обоим сразу, призвал Ареса и лишил Персефону названного сына, а Афродиту — единственной настоящей любви.

— Я ищу Деметру, ты её не видела? — Персефона начала с прямого вопроса, не желая задерживаться рядом с Афродитой дольше положенного.

Афродита смерила её взглядом. На самом деле, с тех пор как погиб Адонис, они ещё не встречались в личном разговоре, всегда избегали друг друга и старались не появляться в одном и том же месте одновременно. Персефона была наслышана о заявлениях Афродиты на её счёт и не питала надежд на примирение.

— Выползла из своей пещеры, змея? — Афродита усмехнулась. — В Подземном царстве, наверное, уже не хватает места для твоего раздутого самомнения?

Персефона стояла, расправив плечи. Она не уступала Афродите ни в чём, но и не метила в самые красивые богини — ей было достаточно, что Аид считает её самой красивой.

— Ой, — она наигранно приложила пальцы к губам, — а разве не тебе я отсыпала большую часть этого самомнения, когда ты отправила несчастную Психею ко мне?*

Афродита изменилась в лице. Она всегда злилась, когда её желание кого-то унизить работало против неё. Сегодня ситуация осложнилась тем, что перед ней был не просто кто-то, а та, кого она больше всех ненавидела.

— Я тебя... — прошипела Афродита, неожиданно для Персефоны, потянувшись к её лицу. — Смотри мне в глаза!

Персефона спокойно ушла от прикосновения, сделав шаг назад. Она находилась в числе тех богинь, которые умели сражаться, но предпочитали не делать этого без крайней нужды. С Афродитой такой нужды не было. Персефона и без того знала её слабые места: она изогнула уголок губ и взмахнула длинными ресницами, встречая гневный взгляд Афродиты. Какое же злорадное наслаждение испытала Персефона, заметив, как гнев сменяется удивлением, неверием, страхом, пониманием и принятием. Богиня Любви и Красоты, страстная и открытая, дерзкая и отчаянная менялась, стоило ей только увидеть проявление настоящей любви — она отшатнулась, словно глубины глаз Персефоны обожгли её.

— Так это не выдумки? Ты влюблена? — это прозвучало так, будто Афродита сделала какое-то значительное для мира открытие. — Ты влюблена столько веков? Я не верю... Кто в состоянии полюбить его так сильно? Как такое может быть?

— Ты мне скажи, знаток любовных дел, — ответила Персефона, стараясь не выдавать своего ликования.

— Так вот о чём говорили Мойры... я никогда такого не видела...

Персефона небрежно взмахнула рукой.

— Ну да, где уж тут... На Олимпе все так непостоянны, — она обвела взглядом аллею земляничных деревьев, в которой они стояли, и снова посмотрела на Афродиту. — Только ты лжёшь! Есть ещё одна битва, в которой ты проиграла, и ты предпочитаешь не замечать оставшейся после неё любви, потому что завидуешь. Потому что сама никогда так любить не сможешь!

— О чём ты?

— Тебе напомнить ещё раз? — Персефона склонила голову. — Психея. Смертная, взошедшая на Олимп, супруга твоего сына. Их любовь достойна быть увековеченный во статуях и храмах в мире смертных.

Афродита испытывала сразу множество чувств — она злилась и удивлялась, была тронута и разочарована, напугана и счастлива, как любая богиня, нашедшая истинное воплощение своей силы. Она не справилась с эмоциями и, в конце концов, воскликнула.

— А я тебе скажу, почему я никогда не смогу полюбить ТАК! — в глазах Афродиты появились слёзы. — Потому что из-за тебя я потеряла свою любовь. Ты убила его!

Персефона покачала головой.

— Я бы не убила того, кого считала своим сыном. Арес сделал это. Мы обе знаем, что, кто бы ни стоял за богом войны, Адонис умер от его рук... — она с сочувствием посмотрела на неё и добавила. — Века ненависти впустую, да? Как жаль, что у богини Любви ненавидеть получается лучше.

— Замолчи! — Афродита смахнула слёзы. — Нет нужды напоминать мне об этом. Ты искала мать? Она в чертогах Зевса, оставь меня, — она посмотрела вслед Персефоне, когда та, молча пожав плечами, ушла, и тихо добавила, — не забывай, что любовь никогда не бывает полностью взаимна, и проигрывает всегда тот, кто любит сильнее.