Царская дыба [= Государева дыба]

— Вы позволите, госпожа? — обнаженная девица с зелеными волосами подняла с пола зайца, держа его за уши, спустилась к воде, ненадолго опустила вниз и извлекла уже полностью освежеванного. Сноровисто натерла полынью и положила на камень. Языки пламени осели, зато дичь начала покрываться румяной корочкой.

— Я хочу написать письмо! — объявила Инга.

Моментально несколько моховиков поднести ей тонкую широкую бересту, острое стило, одно из существ раздавило в ладонях горсть алых ягод, подставило ей жирно перепачканные руки. Макая кончик деревянной палочки в эту странную чернильницу, Инга быстро написала: «Вот теперь ты меня точно не найдешь!», поставила свою подпись и положила бересту в корзинку:

— Я хочу, чтобы вы отнесли эту корзину в Каушту и подсунули в стекловарню. Сможете?

Корзинка исчезла.

— Ужин скоро будет готов, госпожа, — Инга увидела рядом с собой тело, покрытое крупными каплями воды, и невольно зябко передернула плечами. — Вы позволите, я расчешу вам волосы, госпожа?

— Дозволяю…

Певица поднялась на холмик, уселась рядом с излучающим тепло камнем, тряхнула головой, распуская волосы, ощутила ласковое к ним прикосновение. Она прищурилась на закатное солнце и поймала себя на том, что снова чувствует себя спокойной и счастливой.

Инга сладко потянулась и в голос, от всей души, запела:

Понимаешь, это странно, очень странно, Но такой уж я законченный чудак. Я гоняюсь за туманом, за туманом, И с собою мне не справиться никак. Люди едут за деньгами, Люди посланы делами, Убегают от обиды и тоски А я еду, а я еду за туманом, За туманом и за запахом тайги.

Она осознала, что вокруг воцарилась странная тишина, и смолкла. Маленькие существа, побросав свою работу, собрались вокруг, изумленно приоткрыв маленькие ротики. На деревьях расселись крылатые разномастные коты вперемешку с летучими мышами, устроившимися неправильно — головой вверх. На берегу стояли монах, некое вконец несуразное чудище из сучьев, коней и волочащихся длинных водорослей, несколько мохнатиков размером с собаку, но на задних ногах, из воды выглядывали девичьи головы.

— Спой еще, госпожа, — попросил один из малышей.

— Вам понравилось? — спросила Инга, и все зрители — и на земле, и на деревьях, и в воде дружно закивали головами.

— Еще никогда со своего порождения я не слышал ничего подобного, — признался монах.

Инга задумалась, глядя на них с некоторым сомнением, потом медленно повернула перстень камнем наружу.

— Вам нравится, как я пою?

— Очень нравится, госпожа, — сказала болотница, по-прежнему расчесывающая ей волосы. — Нам никто и никогда не пел, госпожа. И уж тем паче так красиво, как вы.

Девушка рассмеялась, снова залюбовавшись епископским подарком. И первыми словами, что пришли ей в голову, были слова Владимира Высоцкого про этих самых обитателей славянских лесов.

В заколдованных дремучих, Старых муромских лесах, Нечисть там бродила тучей, На проезжих сея страх, Будь ты конный, будь ты пеший — Заграбас-стают, Ну а лешие так по лесу И шас-стают Стра-а-ашно, аж жуть. А мужик, купец, иль воин, Попадал в дремучий лес, Кто по делу с перепою, Али с дуру в чащу лез, По причине по какой, Беспричин-н-ноли Только все как их видали, так И сгин-н-нули Стра-а-ашно, аж жуть. В заколдованных болотах Там кикиморы живут, Защекочут до икоты, И на дно уволокут…

Зловещие куплеты озорной песенки далеко растекались над болотами Северной Пустоши, подхватывались эхом в сосновых борах и дубовых рощах, катились над укрытыми вечерним туманом полями и стелились над озерами, превращаясь в долгое переливистое завывание, но так и не утихая насовсем, находя слушателей везде — от древних славянских капищ над берегами Одера, до неведомых пока бородатым казакам Амура и Колымы.

Забился, услышав грозный голос тайги, поближе к печке усталый вепс, перекрестился застигнутый на дороге одинокий монах, испуганно сжал бердыш стрелец островной крепости Орешек, дрогнули и разметались дымки над могилой Отца варягов, сами собой зазвенели колокола Сергеева посада. И только один-единственный человек не встревожился услышанным звукам: дерптский епископ, поставив кубок и отодвинув Регину, подошел к окну, оперся руками на толстые железные прутья, улыбнулся:

— Инга…

Он вздохнул, вернулся к столу и тряхнул серебряный колокольчик. Госпожа Болева, понимая, что сейчас в залу кто-то войдет, стыдливо навернула на себя шкуру.

— Латоша, — узнал вошедшего воина хозяин замка. — Флора сюда позови.

Сам дерптский епископ спустился в подземелье и вскоре вернулся с книгой в одной руке и небольшим мешочком в другой.

— Вы меня звали, господин епископ? — шагнул в малую залу начальник стражи.

— Да, я звал тебя, Флор. — Хозяин замка оперся обеими руками на стол, угрюмой тенью нависая над древней книгой. — Ты служишь епископу верой и правдой уже второй десяток лет, не жалея своей жизни для спасения его от опасностей и выполнения его приказов.

— Да, господин епископ, — кивнул ливонец, не очень понимая, почему правитель говорит о себе, как о постороннем человеке.

— Я убедился в твоей преданности, а потому хочу доверить величайшую ценность, которая только есть в этом замке, — хозяин с нежностью провел пальцами по тисненому кожаному переплету. — Завтра ты отправишься в Лондон, найдешь там королевскую библиотеку и передашь ей от моего имени этот щедрый, этот ценнейший, этот величайший дар.

Дерптский епископ подобрал с кресла свой бархатный плащ, приподняв книгу, расстелил его на столе, завернул свое сокровище в него и протянул воину.

— Если хочешь, можешь взять с собой любую охрану, но книга обязана любой ценой добраться до Лондона и попасть в королевскую библиотеку. Ты меня понимаешь, Флор?

Стражник совершенно не понимал, откуда такая торжественность по поводу пересылки какой-то старой книги, но все равно кивнул: ему приказали, его дело исполнять, а не думать.

Съездить в Лондон — это не на русские мушкетоны кидаться, ничего страшного.

— Вот, возьми, — епископ положил поверх бархатного свертка кошелек. — Здесь двадцать испанских дублонов и немного серебра. Это тебе на дорогу, и надеюсь, что для выполнения поручения такой награды должно хватить…

У Флора округлились глаза: двадцать золотых дублонов! Да на эти деньги можно сбежать на Русь, купить там хорошее поместье и жить-поживать, забыв про все беды и заботы!

— Я щедро вознаграждаю преданность, — глядя ему в глаза, раздельно произнес дерптский епископ. — Но и жестоко караю измены. Эта книга должна попасть по назначению, и тогда все остальное меня не станет беспокоить. Но если она не доберется до цели… Тогда тебе лучше не умирать, Флор. И не рождаться.

— Я понял, господин епископ, — сглотнул латник.

— Даю тебе ночь на сборы, — правитель протянул книгу и кошелек воину. — Если не управишься, можешь поехать днем. Но чтобы к вечеру в пределах дерптского епископства тебя уже не было!

— Слушаюсь, господин епископ, — поклонился Флор и попятился за дверь.

Хозяин замка вернулся к столу, остановился, прислушиваясь к чему-то внутри себя, потом вытянул вперед руку. Кисть заплясала в воздухе, словно дворянский вымпел на свежем ветерке. Правитель усмехнулся, взялся за кувшин, отодвинутый на самый край стола — но даже попасть вином в кубок трясущимися руками оказалось весьма непросто.