Царская дыба [= Государева дыба]

— А ведь я купцу молодому ковер персидский обещал показать! Ой забыл, забыл. Ну, идем за мной…

Иеромонах проводил мужа с женой к Юлиной избе, пропустил внутрь, затем прикрыл дверь и подпер ее колышком.

— Ну, пусть дочь моя купцу ковры показывает, товары расхваливает, а у нас торгового дела в доме нет. Мы можем пока плоть свою пищей естественной подкрепить, да сбитеня горячего выпить. Зинаида, неси угощение к столу!

Собственно, столы были накрыты заранее: миски, пироги, кувшины с самодельным вином, пока еще больше напоминающие обычную брагу. Кухарки, поняв, что свадебный обряд близится к завершению, принялись переставлять на стол блюда с мясными угощениями, и Зинаиде осталось донести только водку. С нее-то заскучавшие по нормальному человеческому напитку одноклубники и начали.

— Горько! — по привычке крикнул Архин, но первым же понял свою ошибку и под общий смех сел обратно за стол, целоваться за которым нынче было некому. — В общем, за здоровье молодых!

Народ дружно выпил, вспоминая теплые ощущения крепкого алкоголя, почти сразу повторил.

— Надо аппарат самогонный собрать, — зачесал голову Картышев. — Дело-то элементарное, а потом гони, хоть из тараканов.

— Ты их сперва заведи, — хмыкнул Малохин. — Вот картошечки бы хоть немного. Как представлю ее, рассыпчатую…

— И закурить, — поддакнул Архин. — Ну что, еще по одной?

— Закусывайте ребята, закусывайте, — напомнила, проходя вдоль стола, Тамара.

— Неправильно это! — мотнул головой Зализа. — За государя нашего, Ивана Васильевича, никто не выпил. Давай, отец Тимофей, добавь мне сбитенька своего горячего.

— За государя нужно, — и не подумали спорить одноклубники.

Пир шел своим чередом, напоминая десятки и сотни других подобных пиров. Захмелевшие после водки одноклубники перешли на свою бражку, большая компания разбилась на множество отдельных групп, каждая из которых вела свой разговор и пила сама по себе. Боярин Иванов вместе с сыном, которым наравне с Зализой досталось по ковшу водки, мирно почивали на травке, но сам опричник и живучий татарин Абенов еще крепились, и даже пытались добавить к уже выпитому понемногу кисловатой бражки.

— Ладно, — спохватился Зализа, глядя в раскосые глаза своего соседа. — Надобно и честь знать.

Он стукнул ладонью по столу и развернул плечи:

— Буду я тут теперь нескоро, а потому желаю полон свой назад получить! Татарам продавать погоню. Ну-ка, все сюда на поляну собирайтесь. Быстро!

Над столом повисла тишина.

— Быстро! — еще раз хлопнул ладонью опричник.

Полонянки, с надеждой озираясь на остающихся на своих местах одноклубников, стали подниматься и собираться перед хозяином.

— Зачем татарам-то, Семен Прокофьевич? — первым возмутился Картышев. — Чего они плохого сделали?

— Не надо их никуда продавать, — поддержали его другие ребята, а кто-то даже предложил полон выкупить.

— Я так вижу, — и опричник снова хлопнул ладонью, — что никому они тут не нужны, а потому и держать их здесь без надобности. Продам татарам, так хоть барыш какой получу.

— Нужны они, нужны, — на этот раз громче всех высказалась Зина.

— Э-э, нет, — покачал головой Зализа. — Обманываете вы меня. Из жалости своей серебра лишить хотите. Вот ты, — он поманил к себе ближайшую из пленниц, и обернулся к столу. — Она хоть кому-нибудь здесь нужна?

Одноклубники недоуменно промолчали.

— Никому, — подвел итог опричник. — Отходи, поедешь к татарам…

— Оставь ее! — поднялся со своего места Сергей Малохин. — Мне она нужна.

— Обманываешь, боярин, — покачал головой Зализа. — Жалеешь просто. Так ведь всех не пережалеешь, пленниц на земле мно-ого.

— Нужна, — упрямо повторил Малохин.

— А коли так нужна, — прищурился опричник. — Готов ли ты ее под руку свою взять, заступаться всегда, кормить трудом своим, детей вместе с ней растить, по гроб жизни все дни вместе провести?..

— Пойдешь, Елена? — спросил у полонянки Сергей. Та, со слезами на глазах, часто-часто закивала. И тогда Малохин, стукнув кулаком по столу, отчаянно заявил: — Готов!

После чего торопливо налил себе большой ковш браги и единым махом выпил:

— Вот так.

— Ну, одна, стало быть, пропала, — признал поражение Зализа. — В другую сторону уходи. А вот эта кому-нибудь нужна?

— Мне нужна, — тут же вскочил кучерявый Алексей.

— А готов ли…

— Да, если Агрипина не против.

— Ну вот, еще одной лишили, — обеспокоился опричник. — А вот эта?

— Мне нужна! — поднял руку Архин.

— И мне! — вскочил на дальнем конце стола Коля Берзин.

— Ну, выбирай, — развел руками Зализа. — Из них к кому пойдешь, или ко мне?

Девушка показала на Мишу.

— В сторону, — недовольно отмахнулся опричник. — А эта кому-нибудь нужна?

Его палец уткнулся в молодую женщину, чуть полноватую, с длинными прямыми волосами и крупным носом с высокой горбинкой. Над столом повисла тишина.

— К татарам, — не стал устраивать долгих разговоров Зализа. — Вот эта кому-нибудь нужна?

Пару раз на девушек выступило по два претендента, но в остальном одноклубники, привыкнув за два месяца к ливонкам, успев познакомиться и немного узнать характер, нрав, а иногда — и кое-что еще, делали свой выбор уверенно, не колеблясь. Хотя, наверное, половину работы выполнил за них Зализа, поставив вместо вопроса «жениться или не жениться», вопрос: «решиться сейчас, или потерять навсегда». Где-то через час без своих «половинок» осталось всего полтора десятка одноклубников.

— Вот и решили, — широко зевнул опричник. — Одна осталась лишняя.

Женщина медленно опустилась на колени:

— Господом Богом прошу, — перекрестилась она, — Иисусом Христом. Не продавайте меня язычникам, нехристям не отдавайте.

— Отстань ты, — отмахнулся опричник. — Не стану я из-за тебя одной на торг тащиться. Оставайся одна. Может, потом куда и приберу.

— Благодарствую… — женщина попыталась подползти к нему на коленях, но кромешник уже забыл про ее существование, отвернувшись ко всем прочим жертвам:

— Чего стоите?! — прикрикнул Зализа на бывших пленниц. — Тюфяки широкие бегите сеном набивать! С сегодняшней ночи с мужьями спать будете. Изб у вас всем хватает. А то развели монастырь, прости Господи: бояре здесь, послушницы там… Тьфу, Содом и Гоморра! Сбитень твой где, отец Тимофей?

— Ты бражки выпей, Семен Прокофьевич, — ласково посоветовал монах. — Хорошая бражка, хмельная. Спится после нее… Ако на полях ангельских…

Спустя час Зализа, заботливо прикрытый шубой, дрых на траве рядом с отцом и сыном Ивановыми.