Царская экспертиза

— Так как вы сказали, зовут эту гадалку? — уточнил напоследок Шумилов.

— Гунашиха, живет в Замостье.

— Я, пожалуй, наведаюсь к ней, — решил Шумилов. — Загляну в её ясные очи. Мне всегда были интересны бабушки — вещуньи, хорошо осведомлённые о преступлениях. А уж ежели они на этом хорошо зарабатывают, моё любопытство делается прямо — таки жгучим.

7

На следующее утро Шумилов вместо купания отправился в ближайшую мелочную лавку, где разжился банкой густого бриллиантина для волос, прекрасным поясом с кистями и шёлковой рубахой с косым воротом на восьми пуговицах. После завтрака Алексей Иванович уединился в своей комнате, где добрый час потратил на перемену своего облика. Прежде всего, вооружившись бритвой, он превратил свою двухдневную щетину в некое подобие вычурных бакенбардов a — la Александр Пушкин; на верхней губе он оставил узкую полоску усиков — мерзавчиков, весьма любимых купеческой молодёжью. Сначала Алексей предполагал изготовить накладные усы; их сравнительно несложно было сделать из колбасной кожуры и собственных волос при помощи столярного клея, но после некоторого размышления, он отказался от своего намерения. Ростовская жара заставляла Шумилова сильно потеть, и пот неизбежно смыл бы накладку. Поэтому Алексею Ивановичу пришлось изобразить некое подобие усиков из отросшей щетины и получились они, в общем, не очень — то убедительными. Чтобы придать растительности на лице побольше достоверности, Алексей очинил в мелкую пыль карандашный грифель и смешал его с печной сажей, получившуюся чёрную пудру нанёс на бакенбарды и усики. Щетина сразу почернела, увеличилась в объёме; посмотрев на себя в зеркало, Шумилов счёл полученный результат вполне реалистичным.

Зачерпнув бриллиантин рукой, он нанёс его на волосы. Уже добрые двадцать лет он оставался верен однажды выработанной короткой причёске: коротко подрубленные виски, волосы зачёсаны назад, лоб и уши открыты. Теперь пришло время изменить стереотипу: Шумилов сначала зачесал волосы вперёд, на лоб, а потом на пробор. И моментально сделался похож то ли на купчика, то ли на приказчика. В дешёвом бриллиантине было слишком много масла и волосы блестели так, что можно было пускать солнечных зайчиков. Кроме того, шибала в нос какая — то травяная отдушка, немногим более ароматнее дегтярного мыла.

Расчёсанные на пробор волосы придали лицу умилительно — простодушное выражение. Шумилов погримасничал немного перед зеркалом, наблюдая за собственной мимикой, затем не без внутреннего удовлетворения пробормотал: «Дурачина ты, братец. Был один дурак у мамы, Деревянной ждал пижамы, Что ж поделать? Я такой… В дядю вышел весь дурной… Хорош, однако».

На выбранный типаж работала и рубашка, надетая Шумиловым навыпуск и перетянутая пояском с кистями. Придирчиво осмотрев себя в зеркало, Алексей Иванович подивился тому, как сильно изменилась внешность: не то, чтобы совсем неузнаваемо, но кардинально. От столичного жителя мало что осталось, разве что летний пиджак полотняный, а в остальном он превратился в провинциального типчика, недалёкого и самодовольного. Посмотрев на такого, всяк скажет: ни военный, ни учитель, ни рабочий…

Уже выйдя из дома, он купил у уличного торговца пачку папиросной бумаги и фасованного табаку. Его герой должен быть курящим, дабы совсем не походить на Шумилова.

Замостье было тихим, пыльным и патриархальным предместьем Ростова. Несколько десятилетий назад это была деревенька, вполне автономная от Ростова; с вводом станции «Заречная» Владикавказской железной дороги Замостье автоматически превратилось в пригород, но сельский уклад жизни изменился мало. Ни о каких тротуарах и домах в несколько этажей, ни о каких общественных заведениях тут не могло быть и речи. Глухие заборы, выглядывавшие из — за них одинаковые двускатные крыши домов, пыльные укатанные улицы, кумушки, судачившие у колодцев — таким увидел Алексей Иванович Шумилов это место, жившее тихо, лениво и замкнуто. Предвидя, что поиски могут затянуться, Шумилов предусмотрительно взял извозчика и в конечном итоге порадовался своей догадливости. Добираться до Замостья пешком и искать Гунашиху по ростовской жаре было слишком уж изнурительно.

Попросив извозчика остановиться возле одного из колодцев на пересечении двух кривых улиц, Шумилов обратился к трём женщинам с вопросом о Гунашихе. Молодицы с простодушным любопытством оглядели городского незнакомца, а потом подробно, перебивая друг друга, рассказали, какими переулками следует добираться к дому гадалки. Шумилов понял, что ему следует искать приметный дом с красной крышей, резным петухом на коньке и колодезным журавлём у ворот. Водоносный слой под Замостьем шёл, видимо, узкой лентой, поэтому далеко не во всех дворах стояли колодцы. Ворожее, стало быть, повезло, у неё была своя вода.

Точно следуя полученному описанию, извозчик проехал указанным маршрутом, но ни дома с красной крышей, отвечавшего полученному описанию, ни журавля нигде не оказалось. Остановившись и ещё раз уточнив дорогу, он поворотил назад, поскольку оказалось, что проехал мимо дома Гунашихи. Однако, красной крыши с резной фигуркой петуха на коньке ни Шумилов, ни извозчик по — прежнему не увидели. Ещё раз справившись о местоположении дома, они в третий раз поехали знакомым маршрутом. Результат оказался прежний, то есть никакой.

Алексей Иванович начал терять терпение; ситуация складывалась прямо — таки анекдотическая. Искомый дом находился где — то совсем рядом, только они его не видели. Шумилов вышел из коляски и велел извозчику ехать в сторонке, а сам направился к стайке мальчишек, шедших ему навстречу. Ребятня с пониманием отнеслась к просьбе незнакомого барина показать дом Гунашихи, и через три минуты Шумилов стоял перед целью своего путешествия. Крыша дома оказалась, правда, не красной, а скорее кирпичного цвета, но зато и резной петушок, и колодезный журавль присутствовали на своих местах согласно полученному описанию. Тем абсурднее казалось то обстоятельство, что ни Шумилов, ни извозчик, трижды проехавшие мимо этого места, так и не смогли его узнать.

«Неважнецкий из меня должно быть сыщик», — не без внутреннего раздражения подумал Шумилов. — «Мыкаюсь как слепой котёнок, по три раза по одной улице проезжаю…» Алексей Иванович решил не отпускать извозчика и приказал ждать своего возвращения, никуда не отлучаясь. Вознице была обещана десятирублёвка — куда как щедрое вознаграждение за предстоящее безделье.

Подойдя к нужным воротам, Алексей Иванович бестрепетно постучал. С обратной стороны раздался глухой гневный рык, принадлежавший, видимо, здоровой псине. Ни ответа, ни привета. Алексей подождал, постучал ещё — в ответ опять зарычала собака и ничего более. Шумилов потоптался на месте, прошёл вдоль ограды, рассчитывая заглянуть в щель между досками, разумеется, щелей не нашёл и вернулся обратно к воротам. Ударил в третий раз, уже гневливо, без всяких там деликатностей.

«Эй, живая душа есть?!» — сипло гаркнул он пересохшим на солнцепёке горлом.

И собрался уже было уходить, как в калитке, такой же высокой и глухой, как и ворота, и ограда вокруг дома, открылось небольшое окошко размером с ладонь. Оттуда глянули два настороженных глаза и глухой голос, принадлежавший не то мужчине, не то женщине, спросил:

— Ну — с, чего надоть?

— Мне к Гунашихе, — грубо отрезал Шумилов; он чувствовал в эту минуту лишь раздражение и гнев, такое настроение никак не соответствовало духу предстоявшей беседы и могло всё испортить. Алексей усилием воли взял себя в руки и уже другим тоном добавил. — Имею приватный разговор, не хотелось бы на улице…

После короткого раздумья обладатель обезличенного голоса отпер калитку. Шумилов шагнул под тень небольшого козырька и далее во двор, где увидел совсем рядом бившегося в остервенении на цепи громадного лохматого «кавказца»: глаза овчарки налились кровью, со скалившихся клыков капала слюна. Пёс не лаял, лишь хрипел да рычал.

— Замолчи ты, волчья сыть, — прикрикнула на него женщина.

Алексей только теперь рассмотрел её. Это было существо хотя и женского пола, но неопределенного возраста; ей можно было дать и тридцать пять, и шестьдесят лет, под выгоревшим на солнце дешёвым льняным платьем чувствовалось плотное, крепкое, даже кряжистое тело. Женщина была среднего роста, на голове её был повязан чёрный вдовий платок. Какая — то неуловимая мужиковатость ощущалась в её облике, Шумилов нисколько бы не удивился, если б узнал, что по утрам странная дамочка выщипывает усы. Глаза хозяйки смотрели пронзительно и требовательно.

— Так что тебе от Гунашихи надо, мил человек? — спросила она более дружелюбно, но в дом не пригласила.

«Кавказец» нервно переступал с ноги на ногу, гремя цепью.

— Судьбу свою узнать желаю, матушка.

Шумилов не сомневался, что перед ним стоит сама Гунашиха. Странное прозвище — узнать бы ещё что оно означает? — вполне соответствовало странному облику. Женщина взыскательно осмотрела гостя и, видимо, осталась довольна увиденным. Во всяком случае, платёжеспособность Шумилова сомнений вызвать не могла.