Царская карусель. Война с Кутузовым

Младшие внучки уже спали, а Катенька, дочка убитого под Аустерлицем Тизенгаузена, ждала дедушку.

– Лизенька! Катенька! – Генерал обнял дочь и с церемонной учтивостью поцеловал крошечную руку внучки.

Катенька просияла. Обе были в простонародном румынском платье. Ослепительно белые рубахи, с вышивкою вертикальными полосами по груди, по широким рукавам. Узоры на юбках, на передниках. Ноги в красных сапожках с высокими каблуками. По плечам богатые шали, мониста цыганские, из серебряных монет.

– Да вы у меня молдаванки!

– Это кэмеше, – объяснила Катенька, – это катринцэ, это згардэ, это пасапожь.

Показывала на рубашку, юбку, мониста, сапожки.

– Мы теперь увлечены дочерью господаря Василия Лупу, красавицей Роксандой. – У Лизеньки в глазах озорство.

– Дедушка! Роксанда отвергла любовь князя Вишневецкого, не дала положительного ответа Потоцкому, и, представь себе, согласилась на судьбу казачки! – Катенька говорила всё это по-немецки, личико строгое, а глаза, как у мамы. – Она влюбилась в рябого Тимоша Хмельницкого. Он был великий воин. В шестнадцать лет командовал казачьими полками и всегда побеждал!

– Казак-то казак, да сын Хмельницкого! – улыбнулась Елизавета Михайловна.

– Мама! Что из того, что сын?! – Катенька даже рассердилась. – Он сам был грозою.

Михаил Илларионович слушал внучку, и на его душу веяло семейным, почти уже забытым уютом.

Лизеньку он нашел расцветшей, ей двадцать восемь, Катенька в свои десять выглядела дивным диким цветком. Эта «дикость» – она вся в сияющих темных глазках – обещала в будущем обернуться магнитом.

Улыбнулся самому себе: «Бабий генерал».

Господь послал ему отцовство, для солдата самое несносное – пять дочерей. Был и сын, Николенька, первенец. Да Бог взял в младенчестве: кормилица заспала, задавила попросту…

Дочерей своих генерал любил нежно, отдавая каждой всё свое сердце, так же, как и супруге, черноокой Екатерине Ильиничне. Молодость Екатерина Ильинична, дочь генерал-поручика Бибикова, – провела в походах, бок о бок со своим подполковником, полковником, бригадиром, генерал-майором. Лишь когда был послом в Стамбуле, жила в Елизаветграде. Потащил бы и к туркам, но быть послом при султане – служба против даже войны опаснейшая.

А потом для Михаила Илларионовича началась жизнь одинокая. Возлюбила Екатерина Ильинична дворцовые палаты. К ней даже император Павел благоволил, пожаловал орден Св. Екатерины. При Александре Михаил Илларионович в Петербурге губернаторствовал, впрочем, всего только два месяца, и был уволен «за болезнью, в отпуск на год». Вместо года прожил бобылем в своей деревне Горошки Волынской губернии более трех лет… Потом взлёт, назначение командующим двумя армиями. И Аустерлиц…

Дочери выросли, повыходили замуж, кроме младшей, Дарьюшки, но и у той служба – фрейлина императрицы.

Катенька, получавшая от дедушки письма или хотя бы приписочки к письмам матушке, ластилась к удивительному старцу. Она знала о его сражениях с турками, о его двух смертельных ранах. Ее приводил в восхищение генеральский мундир с лентою, с Георгиевскими крестами.

Елизавета Михайловна, глядя на дочь, головою покачала:

– У Катеньки в героинях не одна Роксанда, но и Жанна д’Арк.

– Военный народ, милая, красив на вахт-параде. – Михаил Илларионович погладил Катеньку по головке. – Война – грязь по колено, походы под дождем, а то и по льдам, как было в последней шведской кампании. Кровь, покалеченные люди…

Катенька сверкнула глазками.

– Я выйду замуж за генерала! Как моя бабушка, как моя мама.

– Наше семейство и впрямь генеральское! – Михаил Илларионович руками развел.

– Генерал-майорское! – засмеялась Лизенька. – Папа! Это ведь именно так. Мой Николай Федорович – хоть и дипломат теперь, но генерал-майор… У Анны – генерал-майор, у Екатерины – генерал-майор, да ведь и у Прасковьи – генерал-майор. Только статским. Матвей Федорович – тайный советник. Дело за Дарьей Михайловной.

– Ах, генеральши вы мои, генеральши! – Михаил Илларионович поднялся, подал руку Катеньке: Николай Федорович, распоряжавшийся ужином, пригласил к столу.

– Папа! – вспомнила Елизавета Михайловна. – От матушки письмо. Просит тебя за племянника, Пауля Бибикова. Не возьмешь ли ты его в адъютанты?

– Приказы Екатерины Ильиничны исполняю не токмо беспрекословно, но и опережая оные. Я еще с дороги послал нашему молодцу вызов. Павел Гаврилович уже в майорах. Мне свои люди здесь весьма надобны. Через недельку, надеюсь, будет.

Сели за стол и услышали соловья.

– Это вместо музыкантов! – обрадовался Николай Федорович.

Кутузов отбил пальцами дробь.

– Вот она, моя музыка.

– А матушка, должно быть, каждый день в опере! – у Лизоньки в голосе прозвучала обидчивая зависть.

– Екатерина Ильинична нынче увлечена трагедиями. Покровительствует блистательной госпоже Жорж. Эта Жорж даже государю вскружила голову.

– Папа! Жорж действительно – одно из чудес нашего времени. Я была только на двух ее спектаклях. Это незабываемо. Я знаю, Жорж у мама в ближайших подругах, но не забыты и Боргондио, и танцор Дююр.

– Не из рода, а в род. Братец Василий Ильич у государыни Екатерины Алексеевны был дважды директор, театра и театрального училища…

– И у Гаврилы Ильича театр, свой собственный. Да нет, даже два театра – на Пречистенке и в Гребневе. А какой у него оркестр! Какой хор! Между прочим, Московским сводным хором руководит дядюшкин человек Данилка Кашин. Композитор.

– Ну а я разве не театрал? – поднял брови Михаил Илларионович. – Мой театр, правда, иного свойства.

– Да ведь так и говорят: театр военных действий, – поддержал тестя Хитрово. – Позвольте, кстати, полюбопытствовать, какие отношения у вас, Михаил Илларионович, складываются с новым визирем Ахмед-пашой?

– Ахмед-паша мне очень помогал в Стамбуле. У нас с ним были отношения самые приятельские. На сие приятельство я денег не жалел.

– Полагаете, визирь пойдет на мирные переговоры?

– Придется в этом убедить моего друга. – Михаил Илларионович усмехнулся. – Я жду двух купцов из Тырнова, а друг мой тоже прислал своего тезку Ахмед-агу. Просит допустить к Пехлеван-паше, в Рущук. Я дал разрешение, сейчас это возможно. Перемещениями войск займусь по сухим дорогам. Самого же Ахмед-пашу я поздравил с возвышением в ранг первых особ Оттоманской империи. Помянул, разумеется, о нашем давнем знакомстве… Господи! Девятнадцать лет с той поры минуло! Сетую в письме на несчастные обстоятельства, разделяющие наши государства, и весьма налегаю на испытанную временем дружбу. Она-де находится в противоречии с тем усердием и той верностью, которые мы оба должны чувствовать к нашим августейшим монархам.