Царская Россия накануне революции

Воскресенье, 2 апреля.

 Военный министр ген. Поливанов смещен и на его место назначен Шуваев, человек очень недалекий.

 Отставка ген. Поливанова - большая потеря для союзников. Он привел в порядок, насколько это было возможно, военное управление; он положил предел, насколько это было в его силах, ошибкам, небрежности и хищениям, случаям измены, столь процветавшим при его предшественнике, генерале Сухомлинове. Он был не только выдающимся администратором, методичным и находчивым, честным и бдительным - у него было редкое стратегическое чутье, и генерал Алексеев, который не очень любит чужие советы, с его указаниями очень считался.

 Он, по убеждениям, был либерал, но остался в то же время вполне лояльным; у него было много друзей в Думе среди октябристов и кадетов, возлагавших на него надежды. Он казался им надежной опорой государственного строя, способным защитить его как от безумств самодержавия, так и от крайностей революции.

 Доверие к нему Думы вредило ему в глазах императрицы. Старались подчеркнуть его сношения с лидером октябристов, Гучковым, личным врагом их величеств. И вот еще раз, по слабости характера, император пожертвовал одним из лучших своих слуг.

 Но меня уверяют, что отставка ген. Поливанова не предвещает какого-либо изменения во внутренней политике. Император недавно еще приказал Штюрмеру избегать столкновений с Думой.

Четверг, 6 апреля.

 Максим Ковалевский скончался после краткой болезни.

 Он родился в 1851 г. и был профессором Московского университета и членом Государственного Совета; одна из наиболее ярких фигур кадетской партии {См. запись в дневнике от 13 сентября 1915 г.
– M. M. Ковалевский никогда в кадетской партии не состоял. Прим. переводч.}.

 Его идеалом была справедливость и он обладал качеством, столь редким в России... и не только в России: терпимостью. Антисемитизм возмущал его до глубины души. Как-то, рассказывая мне о безобразиях по отношению к евреям со стороны существующего режима, он привел слова Стюарта Милля: "В цивилизованной стране не должно быть париев". Во время нашей последней беседы он дал мне понять, что ясно видит серьезное положение России и всю трудность изменения существующего строя без разрушения всего здания. Особенно беспокоило его невежество народа. И в этом он соглашался со Стюартом Миллем, сказавшим: "Для возможности всеобщего голосования необходимо образование".

 Пропорционально числу жителей, Россия - страна, следующая за Китаем в смысле небольшого числа образованных и утонченных людей. Поэтому кончина М.М.Ковалевского является, с национальной точки зрения, очень чувствительной утратой.

Понедельник, 10 апреля.

 Обедаю у Донона с графом и графиней Потоцкими, князем Радзивиллом и его племянницей, княгиней Радзивилл, графом Броель-Плятером, князем Владиславом Велепольским и др.

 Общество чисто польское и потому все высказываются совершенно свободно.

 Из того, что говорится из сообщаемых фактов в смягченных выражениях - я заключаю, что война, для которой Центральная и Западная Европа так напрягает все свои военные и политические способности, - и морально, и материально не по плечу России.

 После обеда Велепольский отзывает меня в сторону и высказывается совершенно откровенно:

 - Я учился, в свое время, в берлинском университете и, сознаюсь, у меня осталось глубокое и, скажу, отрадное впечатление о том времени. Тем не менее, я глубоко ненавижу Пруссию и я вполне лояльный подданный Николая. Но следы немецкого воспитания остались во мне, и когда я начинаю "philosophieren" о России... то...

 И обильным подбором исторических аргументов, он старается доказать мне, что, при всей своей внешней мощи, Россия наиболее слабая из воюющих сторон и потому должна первая сдать, - она мало производит, вследствие своей общей отсталости; но с другой стороны, слабо развитое национальное самосознание не может сопротивляться разлагающему действию долгой войны.

Вторник 11апреля.

 Третьего дня бои у Вердена достигли, по-видимому, наибольшего напряжения и ожесточения. Яростный натиск германских атак нами успешно отбит по всей линии.

 Никогда еще во всей нашей истории душа французов не поднималась до такой высоты. Сазонов, чуткий по природе, говорил со мной об этом сегодня.

Среда, 12 апреля.

 Князь Константин Броель-Плятер уезжает в Лондон, Париж и Лозанну, для совещания со своими соотечественниками-поляками.

 Я пригласил его сегодня к завтраку; были еще князь Владислав Велепольский и князь Иосиф Потоцкий; больше никого не было, и мы могли говорить совершенно свободно.

 На основании вчерашней конфиденциальной беседы с Сазоновым, я мог уверить их в том, что император, по-прежнему либерально настроен по отношению к Польше.

 Велепольский ответил мне на это:

 - Я совершенно спокоен относительно намерений императора и Сазонова. Но Сазонов может не сегодня- завтра исчезнуть с политической арены. И в таком случае, чем мы гарантированы против слабости императора?

 Плятер считает, что Сазонов должен взять в свои руки решение польского вопроса и сделать его международным.

 Я решительно восстаю против этой мысли. Предложение сделать польский вопрос международным вызвало бы взрыв негодования в русских националистических кругах и свело бы на нет симпатии, завоеванные нами в других слоях русского общества. Сазонов также резко воспротивился бы этому. А банда Штюрмера подняла бы крик против западной демократической державы, пользующейся союзом с Россией для вмешательства в ее внутренние дела. Я прибавляю:

 - Вы знаете, как к Польше относится французское правительство. Я могу вас уверить, что оно не перестает заботиться о вас. Но ее содействие будет тем действительнее, чем оно будет меньше заметным, чем меньше будет оно носить официальный характер. Я же пользуюсь каждым случаем говорить с министрами о Польше; я узнаю, выясняю их взгляды, их колебания и их возражения по поводу сложной и трудной задачи провозглашения польской независимости. Рассматриваемые даже, как только частные мнения, их неоднократные заявления (ни один из них, даже Штюрмер, не решался возражать при мне против намерений императора по отношению к Польше) создают нечто вроде нравственного обязательства, которое даст возможность французскому правительству, при окончательном решении, выступить с исключительной авторитетностью.

 Плятер обещает поговорить в таком направлении со своими соотечественниками; но он не скрывает от меня, что ему трудно будет переубедить их.

Пятница, 14 апреля.

 Несмотря на опасность, продолжительность и трудность путешествия, почти каждую неделю кто-нибудь да приезжает сюда из Франции - офицеры, инженеры, коммерсанты, журналисты и т. д. Те, кто остаются надолго и кто от природы наблюдательны, говорят мне, что они неприятно поражены сдержанным и даже холодным отношением либеральных русских кругов к Франции.