Царская Россия накануне революции

 Вернется ли генерал Алексеев в Ставку? Не знаю. Если его уход является окончательным, я охотно примирюсь с этим. Правда, он всем внушает уважение своим патриотизмом, своей энергией, своей щепетильной честностью, своей редкой работоспособностью. К несчастью, ему недоставало других, не менее необходимых качеств: я имею в виду широту взгляда, более высокое понимание значения Союза, полное и синтетическое представление о всех театрах военных операций. Он замкнулся исключительно в функции _н_а_ч_а_л_ь_н_и_к_а_ _г_е_н_е_р_а_л_ь_н_о_г_о_ _ш_т_а_б_а_ _в_ы_с_ш_е_г_о_ _к_о_м_а_н_д_о_в_а_н_и_я_ _р_у_с_с_к_и_х_ _в_о_й_с_к. По правде сказать, миссию, высокую важность которой недостаточно понял генерал Алексеев, должен был бы взять на себя император; но император понимал это еще меньше, в особенности с того дня, как единственным истолкователем Союза при ней сделался Штюрмер.

 Генерал Гурко, заменивший ген. Алексеева, - деятельный, блестящий, гибкий ум; но он, говорят, легкомыслен и лишен авторитета.

 Сегодня я обедаю в CafИ de Paris с несколькими друзьями. Опала Штюрмера радостно комментируется всеми присутствующими; на Трепова возлагают большие надежды, учитывают наперед могучее и близкое пробуждение национального сознания. Один только Б. молчит. К нему пристают с вопросами. Он отделывается обычными сарказмами.

 - Впредь ничто не остановит победного шествия наших войск!.. На Рождестве мы вступим в Константинополь!.. Не пройдет трех месяцев, как мы будем в Берлине!... Особенно приводит меня в восхищение Константинополь, потому что, между нами, все мы несколько забыли завещание Петра Великого, св. Софию и пр.

 После обеда я увожу Б. в своем автомобиле к одной из наших знакомых, которая живет на Адмиралтейском канале, и спрашиваю его:

 - Теперь скажите мне серьезно... Ваше мнение об отставке Штюрмера,

 Он минуту подумал, потом очень серьезно сказал:

 - Господин Штюрмер - _в_е_л_и_к_и_й_ _г_р_а_ж_д_а_н_и_н, старавшийся удержать свою родину на роковой наклонной плоскости, до которой ее безумно довели и в конце которой ее ожидают поражение, позор, гибель и революция.

 - Вы в самом деле такой пессимист?

 - Мы погибли, господин посол.

Понедельник, 27 ноября.

 Не знаю, кто сказал о Цезаре, что у него "все пороки и ни одного недостатка". У Николая II нет ни одного порока, но у него наихудший для самодержавного монарха недостаток: отсутствие личности. Он всегда подчиняется. Его волю обходят, обманывают или подавляют; она никогда не импонирует прямым и самостоятельным актом. В этом отношении у него много черт сходства с Людовиком XV, у которого сознание своей природной слабости поддерживало постоянный страх быть порабощенным. Отсюда у того и другого и равной степени наклонность к скрытности.

Вторник, 28 ноября.

 У меня собралось сегодня вечером за обедом человек тридцать... За столом разговоры туго завязываются и скоро обрываются. Тембру голосов недостает ясности, и самый воздух, которым дышат, как будто отяжелел. Дело в том, что со всех сторон плохие новости. Во-первых, по городу ходят слухи о забастовке, а ежедневное вздорожание продовольствия вызвало бурные сцены на рынках. Далее, в Румынии германско-болгарские клещи зажали Бухарест; Дунай перейден в Зиммище и Досенкурджеве; линия Ольты прорвана; Камполунги и Пипашты в руках неприятеля; королевское правительство поспешно спасается в Яссы.

 С легкостью, с какой русские приходят в уныние, предвидят всегда наихудшие катастрофы и упреждают, так сказать, приговоры судьбы, мои гости учитывают уже появление австро-германцев на Пруте, потерю Бессарабии и Подолии, взятие Киева и Одессы. Я протестую, как могу, против этих зловещих предсказаний, наперед парализующих дух сопротивления, исключая a priori возможность успеха, объявляя неосуществимым то, что лишь сомнительно; я развиваю тему, которую дает мне эта прекрасная мысль Ла Рамфука: "У нас всегда хватало бы, если б хватало воли, и часто мы воображаем что-нибудь невозможное, для того, чтоб себя извинить".

Среда, 29 ноября.

 Трепов, которого, конечно, нельзя подозревать в снисходительном отношении к Думе или робости перед ней, признает невозможность работать с Протопоповым, обнаруживающим с каждым днем все более явные признаки умственного расстройства.

 Принятый третьего дня в Могилеве императором, он умолял его назначить другого министра внутренних дел, напоминая его величеству, что ставил существенным условием для своего согласия принять пост председателя совета министров отставку Протопопова. Но императрица, которая находится еще в императорской Главной Квартире и бодрствует, предвидела этот удар. И император, надлежащим образом настроенный, ответил Трепову, что он рассчитывает на его лояльность для того, чтоб облегчить задачу Протопопова. Твердо и почтительно Трепов повторил свои настояния. Император остался непоколебимым.

 - В таком случае, - продолжал Трепов, - мне остается просить ваше величество принять мою отставку. Моя совесть не позволяет мне принять на себя ответственность за власть, пока Протопопов сохраняет портфель министра внутренних дел.

 После минутного колебания император властно заявил:

 - Александр Федорович, я приказываю вам продолжать исполнять ваши обязанности с теми сотрудниками, которых я счел долгом дать вам.

 Трепов вышел, закусив губы.

Четверг, 30 ноября.

 По моему предложению, Трепов награжден званием командора ордена Почетного Легиона. Я тотчас отправляюсь к нему объявить ему об этом.

 - Правительство Республики, - говорю я, - хотело таким образом признать выдающуюся услугу, оказанную вами Союзу тем, что вы так активно повели постройку Мурманской железной дороги; оно хотело, кроме того, засвидетельствовать доверие, которое оно питает к вам, в виду трудных обстоятельств, при которых вы берете власть.

 Он, по-видимому, очень тронут. Я верю его искренности, так как он всегда любил Францию, где он долго жил.

 Затем мы говорим о делах.

 Не входя в подробности своей размолвки с императором и препятствий, которые он встречает со стороны Думы, он заявляет мне, что послезавтра он отправится в Таврический дворец и сейчас же возьмет слово. Вот главные пункты, которых он коснется в своей речи: 1) война до конца, Россия не отступит ни пред какой жертвой; 2) декларация о Константинополе и проливах; обещание защищать интересы Румынии; 3) подтверждение того, что Польша будет восстановлена в своих этнических границах и образует автономное государство; 4) торжественный призыв к Думе работать вместе с правительством для доведения войны до благополучного конца.

 В заключение Трепов говорит:

 Я надеюсь, что Дума окажет мне надлежащий прием. Но я в этом не уверен... Вы отгадываете, почему и из-за кого...

 Далее он объясняет мне, что Дума решила не поддерживать никаких сношений с Протопоповым, освистать его и прервать заседание, если он войдет в залу, и пр. Я спрашиваю:

 - Неужели император, имевший мудрость отставить Штюрмера, не понимает, что оставление у власти Протопопова становится общественной, национальной опасностью?