Царский сплетник. Трилогия

— Слышь, сплетник, — шепнул Виталику шедший рядом с ним монах, — ты в случае чего первым делом эту гниду гаси, — указал он глазами на епископа.

— За что?

— Он среди них самый вредный.

— Меня больше другой волнует. Видишь того мордоворота в рясе рядом с ним?

— Вижу.

— Очень напрягает меня пачка бумаг у него в руках. Что-то ваши оппоненты хитрое супротив вас задумали.

Собеседник Виталика присмотрелся внимательнее. Действительно, рядом со святым отцом в фиолетовой сутане епископа стоял толстый монах в черном балахоне с кипой бумаг в руках.

Алексий III подошел почти вплотную к царской чете.

— Здрав буди, государь, здрава буди, царица-матушка. Возрадуйтесь! Великий праздник на Русь Святую пришел.

— Что за праздник, Ваше Святейшество? — вежливо спросил Гордон.

— Слово божие теперь в каждый дом войдет. Не латиницей иноземной, простому люду непонятной, а нашими исконно русскими письменами писанное. Прими, государь, первый экземпляр Библии печатной, самим царским сплетником, оклеветанным врагами земли русской, сделанной.

При этом патриарх так выразительно покосился в сторону епископа, что всем сразу стало ясно, кого Алексий III с ходу записал во враги земли Русской. Гордон невольно усмехнулся, взял из рук патриарха Библию, полюбовался на золотое тиснение, приложился губами к серебряной накладке на обложке в виде распятого Христа.

— Ну, раз уж речь зашла о делах церковных, то прежде чем мы пойдем с узниками об условиях их содержания и быта беседовать да освящать сию обитель скорби и печали, может, подскажете, отче, как отнестись к прошению папы римского, которое передал мне перед вашим приходом епископ Климент XIV?

— Что за прошение? — насторожился патриарх.

— Просит он разрешения строить костелы в землях русских, дабы нести свет учения истинного в земли наши варварские.

— И чему же учит их учение истинное? — начал наливаться кровью патриарх.

— А это ты у них спроси.

Епископ, которому на ухо шептал синхронный перевод всего происходящего толмач, немедленно ответил, не дожидаясь повторного вопроса.

— Кротости, смирению, любви к ближнему… — начал переводить ответ епископа толмач, тот самый толстомордый монах с кипой бумаг в руках.

— А спроси-ка ты любвеобильного вашего, — бесцеремонно перебил толмача патриарх, — по чьему приказу в землях франкских гугенотов перебили? Только за то, что псалмы петь на родном языке предпочитали, а не на латинице непонятной!

Викарий подмигнул братии, и святые отцы начали поудобнее перехватывать свои посохи, готовясь к теологическому спору. Их оппоненты, за неимением лучшего оружия, начали засучивать рукава.

— Святость церкви католической, ее высокие моральные устои не подлежат сомнению! — зачастил толмач. — Слово божие из уст истинно верующего католика способно творить чудеса. Оно закоренелого преступника может сделать святым, и Господь простит ему все его прегрешения. Да так простит, что и казне царской прибыток от прощения того будет!

— Ну-ка, ну-ка, с этого момента поподробнее, — оживился Гордон.

— Ты что творишь? — зашипела на державного Василиса. — Ты же царь православный, не забыл?

— Хороший царь о казне государственной завсегда печься должен, — краешком губ прошипел в ответ Гордон. — Вот тюрьма, — уже громче сказал он, простирая руку в сторону пока еще закрытых ворот. — Продемонстрируйте нам свое искусство в исцелении душ неправедных на благо казны царской.

Толмач, получив одобрительный кивок епископа, еще плотнее прижал к пухлому животу бумаги и направился к воротам тюрьмы с гордо поднятой головой.

— Федот, — крикнул Гордон, — выдели ему парочку стрельцов в сопровождение. Святость святостью, а предосторожность не мешает.

Федот молча кивнул в ответ, ткнул пальцем в двух стоящих рядом с ним стрельцов и указал глазами на дверь. Выбранные в сопровождение стрельцы распахнули перед монахом двери и прошли вслед за ним в тюрьму. Двери закрылись.

— Ну что ж, подождем, посмотрим, что из этого выйдет, — хмыкнул державный, раскрыл Библию и начал любоваться пахнувшими свежей типографской краской ровными строчками Священного Писания. — Надо отдать должное сплетнику, — вынужден был признать он. — Отменного качества работа. А признайтесь честно, Ваше Святейшество, — обратился он к патриарху, — не боитесь, что аргументы папы римского окажутся весомей ваших? — Гордон взвесил в руке увесистый том Библии, ощупал серебряные уголки окантовки.

— Верой нашей православной испокон веков Русь-матушка сильна. И ни за какие деньги басурманские народ русский ее не продаст! — набычился патриарх.

Гул возмущенных голосов со стороны тюрьмы заставил всех встрепенуться. Стрельцы во главе с Федотом тут же оказались возле царской семьи и ощетинились бердышами, готовясь биться не на жизнь, а на смерть с неведомым врагом. Послы иноземные и купцы с боярами начали пятиться от греха подальше, то есть поближе к выходу. Дверь тюрьмы с треском распахнулась, и оттуда вылетел абсолютно голый монах с всклокоченными волосами, прикрывая интимные места мисками с пробитым днищем.

— Это ест бандит! Это ест савсэм не понимайт слово божие! Толко костер! Костер святая инквизиция спасать их душа!

Куда девался его чистейший русский язык? Святой отец был явно в шоке и от пережитого ужаса безбожно коверкал слова. Следом за монахом выскочили стрельцы Федота, захлопнули створки дверей и подперли их бердышами.

— В чем дело? — нахмурился Гордон.

— Заключенные взбунтовались! — крикнул один из покинувших тюрьму стрельцов, наваливаясь на загудевшую от ударов изнутри дверь.

Мгновенно сориентировавшись в обстановке, Федот немедленно отправил им на помощь еще пятерых своих подопечных, а одного стрельца послал за подмогой в стрелецкий приказ.

— Из-за чего взбунтовались? — сердито спросил царь.

— Да мы сами толком не знаем, царь-батюшка, — честно признался стрелец. Убедившись, что его товарищи надежно заблокировали дверь, он поспешил к Гордону. — Мы его в первую камеру запустили, и он начал там к заключенным приставать. Предлагал купить у него какие-то бумажки, утверждая, что они им все грехи отпустят. Зэки поначалу просто ржали, а потом бумажки у него купили, и тут началось такое! Короче, пока мы этого торгаша отбивали, они успели все камеры открыть, охрану повязать и теперь вот наружу ломятся.

— Что за бумажки? — требовательно спросила Василиса.

— Вот, я тут с собой парочку успел прихватить. — Стрелец вытащил из кармана смятые бумаги и с поклоном передал их царице.

— «Индульгенция», — медленно прочитала Василиса, — «отпущение грехов прежних…» — посмотрела на вторую бумагу, — «отпущение грехов будущих…» Да тут у них целый прейскурант — цена на каждый грех!

— И с этим они пришли на Святую Русь? — ужаснулся Гордон. — На что они рассчитывали?

— На твою жадность, — сердито прошипела Василиса.