Царский угодник. Распутин
Шрифт:
Следом за Распутиным в спальню сунулась было томная блондинка с жемчужной заколкой в пышных волосах — она не видела, что в спальню уже вошла баронесса, — но вовремя остановила себя: она уже слышала ранее, что Распутин считает свою спальню, свою постель «святая святых» и туда никто, даже Дуняшка и дочка Распутина Матрёна, которую гульба отца нисколько не задевала, почти не имеет хода. Только по приглашению «старца». А если кто-то появляется без приглашения, то Распутин начинает лютовать. Впрочем, Дуняшка бывала там часто, Дуняшке можно было — ведь кто-то должен же был убирать спальню, смывать мокрой тряпкой с пола
— Куда? — крикнул блондинке Секридов, — Ефимыч может ногой в зад засадить! Аккуратнее, дамочка! — Понизил голос: — Раз он сказал, что всех обслужит — значит, всех и обслужит.
— Хам! — без особого воодушевления бросила блондинка филёру.
К ней подступила чернявая, с жаркими фиолетовыми глазами малоросска в бархатном платье, проговорила небрежно:
— А вам, милая, к святому отцу надо в очередь встать.
— Кому? Мне? — блондинка опешила.
— Нет, Наполеону Бонапарту! — лихо обрезала её смуглая малоросска.
— Я не во имя греха прибыла к Григорию Ефимовичу, — сказала блондинка, — а во имя спасения души.
— Все мы тут во имя спасения души, всех святой отец оприходует, — грубо проговорила малоросска и, усмехнувшись, потянулась долгоногим ладным телом, суставы у неё сладко захрустели, — так славно оприходует, что мало не покажется. А кому покажется — добавит.
— Фу! — оскорбилась блондинка и отошла в сторону. Вспомнила о том, что как-то прочитала в газете признание жены Распутина Прасковьи Фёдоровны Дубровиной, которая сказала о муже довольно равнодушно: «Сил у него на всех хватит».
Баронесса выкатилась из спальни минут через двадцать, не стесняясь, поправила пуговицы на лифе, рукою тронула волосы и произнесла буднично, словно в бане:
— Следующий! — Поправилась: — Следующая!
Баронесса была довольна: и удовольствие получила — хотя ей приходилось зажимать ноздри пальцами, когда до неё дотягивался запах немытых ног и потных гениталий, — и мужа вперёд продвинула. Теперь ей оставалось одно — ждать.
Следующей в спальню пошла малоросска, на ходу скосила глаза на собравшихся женщин, простецки подмигнула блондинке с жемчужной заколкой, молвила тихо и чётко:
— Счас я ему покажу!
Старший филёр Секридов не выдержал, восхитился:
— Вот бой-баба! Люблю таких!
— Как бы Ефимычу плохо не стало, — обеспокоенно проговорил Терентьев.
— Это мы ещё посмотрим, кому плохо станет. — Голос Секридова сделался насмешливым. — А ты, милый, всё засекай да запоминай, ведь нам по этому дню придётся развёрнутый отчёт писать. Понял?
Он не знал, кто такой Терентьев, думал — обычный новичок, прошедший проверку в департаменте «на вшивость», и никак не связывал его с фамилией грозного товарища министра внутренних дел.
— А вдруг у него сердце прихватит?
— В том никакой нашей вины не будет. Позовёт на помощь — придём. А так... — Секридов красноречиво развёл руки в стороны.
Снизу тем временем пришёл младший филёр — напарник Секридова, вислогубый парень с неприметной внешностью.
— Ты чего? — воззрился на него Секридов.
— Холодно в подъезде. Совсем дуба даю в дворницкой.
— Ладно,
садись. — Секридов подвинулся на лавке.— Ну и бардак тут у вас, — оглядевшись, молвил младший филёр.
— Это не наше дело.
— А пошто Распутина охраняют, будто царскую особу?
— Это тоже не наше дело. Говорят, сам приказал, — Секридов поднял глаза на потолок. — Сам!
— Господин полковник Комиссаров?
— Бери выше.
— Его превосходительство дядя Степан? — Так младший филёр, человек неопытный, звал Белецкого, и не только он звал, а и многие филёры персональной охраны.
— Ещё выше!
— Его высокопревосходительство господин министр Алексей Николаевич Хвостов?
— Выше, выше, ещё выше!
Что может быть выше Хвостова, младший филёр даже представить себе не мог, губы у него побелели от внутреннего холода, внезапно поселившегося в животе, — он и так замёрз, а тут стало ещё холоднее, — стукнул зубами, отвернулся от начальника, просунул руки под коленки и замер в согнутом состоянии, ожидая, когда к нему придёт тепло.
Малоросска вышла от Распутина также через двадцать минут, глянула поверх голов куда-то в угол прихожей:
— Приёма, похоже, больше не будет.
— Как так? — нетерпеливым шёпотом спросила блондинка — ей надо было вызволить своего мужа из армии и перевести в Петроград, в штабное ведомство генерала Янушкевича [46] , но сделать этого не мог даже сам всесильный Янушкевич. А вот Распутин мог.
— Машина находится во временном простое, железу тоже необходим отдых.
Из двери высунулся лохматый, с вытаращенными глазами Распутин, ткнул пальцем в малоросску:
— Эй, кудрявая! Как тебя зовут?
46
Янушкевич Николай Николаевич (1868 — 1918) — генерал от инфантерии, с 1914 г. начальник Генерального штаба. В августе 1915 г. снят с этой должности и получил назначение на Кавказ.
— Галина. Фамилию надо?
— Ну и... — Распутин, тяжело дыша, покачал головой, — автомобиль «напиер», шесть цилиндров! — И снова скрылся в спальне.
— А как же я? — обиженно выступила вперёд блондинка, — Григорий Ефимович!
Но Григорий Ефимович не отозвался, было слышно, как он пошуровал чем-то в спальне и затих. Секридов не выдержал, прижал к губам кулак, давясь смехом, прохрюкал что-то в него, потом отвернулся к стенке, затрясся, задёргал плечами, головой, всем телом — по нему словно пропустили электричество, Отсмеявшись таким странным образом, Секридов кулаком стёр слёзы с глаз, сказал Терентьеву:
— Первый раз в жизни вижу такое.
Младший филёр сидел с круглыми от удивления глазами, хлопал ими и ничего не говорил, лишь притискивал руку ко рту, кривился лицом и так же, как и Секридов, иногда подёргивал плечами.
Отдыхал Распутин недолго — не более получаса. Вышел из спальни босой, в нижней рубашке, в штанах с незастёгнутыми пуговицами.
— А где цыгане? — спросил он у Секридова. — Ты, сыщик, всё в этом мире знаешь... Где чернозадые?
— Цыгане на месте, Григорий Ефимович. Спят, поскольку им отдых потребовался.