Царство количества и знамения времени

Чтобы понять этот «священный» характер человеческой деятельности в целом, даже с простой внешней точки зрения или, если угодно более экзотически, рассматривать, к примеру, исламскую или христианскую цивилизацию Средних веков, то легче всего констатировать, что самые обычные действия существования всегда имеют в себе что-то «религиозное». Дело в том, что там религия вовсе не есть нечто узкое и тесно ограниченное, находящееся в стороне, без всякого действенного влияния на все остальное, каковой она является для современных западных людей (для тех, по меньшей мере, которые еще соглашаются принимать религию); напротив, она пронизывает все существование человеческого существа, или лучше сказать, все то, что составляет это существование, и, в особенности, в собственном смысле слова социальная жизнь оказывается как бы соединенной в своей сфере в одно целое настолько, что в этих условиях здесь не может быть ничего «профанного», за исключением тех людей, которые по той или иной причине находятся вне традиции, но их случай тогда представляет собой только простую аномалию. В ином случае, когда название «религия», собственно говоря, больше не может прилагаться к форме рассматриваемой цивилизации, все-таки существует традиционное или «священное» законодательство, которое, обладая различными чертами, в точности выполняет ту же роль; следовательно, эти наблюдения могут применяться ко всякой традиционной цивилизации без исключения. Но есть еще нечто большее: если мы перейдем от экзотеризма к эзотеризму (мы используем здесь эти слова для большего удобства, хотя они не одинаково строго применимы ко всем случаям), то в очень общей форме мы заметим существование посвящения, связанного с ремеслами и берущего их в качестве основания и "опоры"; [28] следовательно, надо, чтобы эти ремесла также были причастны высшему и более глубокому значению, чтобы действительно иметь возможность открыть доступ к сфере посвящения. Это также очевидно из-за их по существу качественного характера, насколько это возможно.

28

Мы можем даже отметить, что то, что еще существуют на Западе подлинные тайные общества, в каком бы состоянии декаданса они ни находились в настоящее время, не имеет другого истока, кроме этого; посвящения, принадлежащие к другим категориям, уже давно исчезли.

Нам это станет яснее с помощью того понятия, которое в индуистском учении называется swadharma (свадхарма), понятие само по себе совершенно качественное, потому что оно означает исполнение каждым существом деятельности, согласной с его сущностью или его собственной природой, и как раз поэтому в высшей степени соответствующей «порядку» (rita) в том смысле, который мы уже объяснили; и именно этим понятием, или скорее его отсутствием, ясно обнаруживается ошибка современной светской концепции. В ней, действительно, человек может избрать любую профессию, он даже может ее изменить по своему усмотрению, как если бы эта профессия была бы чем-то чисто внешним по отношению к нему без всякой реальной связи с тем, что он на самом деле есть, с тем, что делает его именно им самим, а не кем-либо другим. В традиционной концепции, напротив, каждый должен нормально выполнять функцию, к которой он предназначен по своей собственной природе, с теми определенными способностями, которые по существу в себе заключает, [29] и он не может исполнять другую функцию, не внося серьезного беспорядка, который имел бы последствия для всей социальной организации, часть которой он составляет; более того, если такой беспорядок будет распространяться, то будут последствия и для самой космической среды, потому что все вещи связаны между собой точными соответствиями. Не останавливаясь более на этом последнем пункте, который можно было бы приложить и к условиям современной эпохи, мы сделаем следующий вывод из того, что сказано: в традиционной концепции сущностные качества определяют деятельность существ; в профанной концепции, наоборот, эти качества больше не учитываются, а индивиды рассматриваются как взаимозаменимые и чисто нумерические «единицы». Логически эта концепция может привести только к осуществлению лишь «механической» деятельности, в которой больше нет ничего истинно человеческого, и действительно, именно это мы можем констатировать в наши дни; само собою разумеется, что эти «механические» занятия современных людей, которые образуют всю промышленность в собственном смысле слова и которые суть лишь продукт профанного отклонения, не могут предложить никакой возможности из порядка посвящения и могут быть только лишь препятствием в развитии всякой духовности; по правде говоря, впрочем, они не могут даже считаться подлинными ремеслами, если сохранять за этим словом значение, придаваемое ему традиционным смыслом.

29

Следует отметить, что само слово «metier» (ремесло) согласно его этимологическому происхождению от латинского слова ministerium означает, собственно говоря, «функцию».

Если ремесло есть нечто присущее самому человеку, как бы проявление и продолжение его собственной природы, то легко понять, что оно может служить основанием для посвящения, и каково бы оно ни было, в большинстве случаев оно даже лучше всего приспособлено для этой цели. Действительно, если посвящение по существу имеет своей целью превзойти возможности человеческого индивида, то так же верно, что оно может в качестве отправной точки брать этого индивида таким, каков он есть, но, разумеется, беря его в некотором роде в его высшем аспекте, то есть опираясь на то, что в нем наиболее качественно в собственном смысле слова; отсюда разнообразие путей посвящения, то есть, в конечном счете, средств, используемых в качестве «опор» в соответствии с различием индивидуальных природ, различием, которое становится впоследствии тем меньше, чем дальше существо продвигается по своему пути и таким образом приближается к цели, которая является одной и той же для всех. Используемые таким образом средства могут быть эффективными, только если они реально соответствуют самой природе существ, к которым они применяются; а поскольку необходимо действовать от более доступного к менее доступному, от внешнего к внутреннему, то нормально брать их в той деятельности, в которой эта природа проявляется вовне. Но само собой разумеется, что эта деятельность может исполнять эту роль лишь постольку, поскольку она действительно выражает внутреннюю природу; следовательно, здесь возникает вопрос о подлинной «квалификации» в посвященческом смысле этого термина; при нормальных условиях эту «квалификацию» должно требовать и при самом исполнении ремесла. Здесь мы одновременно затрагиваем фундаментальное отличие, которое отделяет инициационное обучение и, даже шире, всякое традиционное обучение от обучения профанного: то, что просто «выучено» извне, здесь не имеет никакой ценности, каково бы ни было количество так усвоенных понятий (в этом также проявляется четко количественный характер профанного "знания"); здесь, следовательно, речь идет о том, чтобы «пробудить» скрытые возможности, которые в себе носит человеческое существо (в этом и состоит истинное значение платоновского "воспоминания"). [30]

30

См. по этому поводу «Менон» Платона.

Из этого последнего положения можно также понять, каким образом посвящение, принимающее ремесло в качестве «опоры», осуществляет в некотором роде обратное отражение на исполнение этого ремесла. Действительно, существо, полностью реализовавшее возможности, для которых его профессиональная активность является только внешним выражением, и владеющее, таким образом, действенным познанием самого принципа этой деятельности, с этого времени будет сознательно выполнять то, что сначала было лишь совершенно «инстинктивным» следствием его природы. Таким образом, если инициационное познание для него родилось из ремесла, то последнее, в свою очередь, становится полем приложения этого познания, от которого оно уже не может быть отделено. И тогда будет полное соответствие между внутренним и внешним, и созданное произведение сможет стать не только лишь в некоторой степени и более или менее поверхностным выражением того, что было задумано и исполнено, а реальным и адекватным выражением его; это то, что составляет «шедевр» в подлинном смысле слова.

Из этого можно легко увидеть, насколько истинное ремесло далеко от современной промышленности, вплоть до того, что можно их назвать противоположностями, и насколько это, к несчастью, верно, что ремесло "в царстве количества" является чем-то отжившим, как это охотно утверждают сторонники «прогресса», естественно, приветствующие это. В индустриальном труде рабочий не должен ничего привносить от самого себя, и даже проявляется великая забота помешать этому, если бы у него появилось малейшее побуждение; но это даже и невозможно, потому что вся его деятельность состоит в том, чтобы приводить в движение машину, к тому же он стал совершенно не способен к инициативе из-за своего «образования» (formation) или, скорее, профессиональной деформации (deformation) полученной им, которая является как бы антитезой древнему ученичеству и цель которого состоит в том, чтобы обучить его выполнять некоторые «механические» движения всегда одним и тем же образом, не понимая их причин и не думая о результате, потому что он не сам, а машина на самом деле изготовляет предмет. Раб машины, человек сам становится машиной, и в его труде больше нет ничего подлинно человеческого, так как он не включает больше использования ни одного из качеств, составляющих именно человеческую природу. [31] Все это приводит к тому, что на современном жаргоне принято называть «серийным» производством, цель которого — производить большее количество возможных объектов, и объектов, насколько возможно более похожих друг на друга, предназначенных для использования людьми, которые также предполагаются совершенно похожими; именно в этом триумф количества, как мы это выше сказали, и это также тем самым есть триумф однообразия. Эти люди сведены к простым нумерическим «единицам», их помещают жить, мы не скажем, "в дома", потому что это слово не подходит, а в «ульи», в которых жилища сделаны по одному и тому же образцу и меблированы вещами, «серийно» сфабрикованными таким образом, что из среды, в которой мы живем, заставляют исчезнуть всякое качественное различие; достаточно изучить проекты некоторых современных архитекторов (которые сами называют эти жилища "машинами для жилья"), чтобы увидеть, что мы ничего не преувеличиваем; во что превратилась традиционная наука древних строителей и ритуальные правила, предшествовавшие основанию городов и зданий в нормальных цивилизациях? Бесполезно продолжать дальше, так как надо быть слепым, чтобы не видеть пропасть, отделяющую их от современной цивилизации, и всякий, без сомнения, согласится признать, насколько велико различие; только то, что огромное большинство современных людей прославляет как «прогресс», нам представляется, как раз наоборот, глубоким падением, поскольку это явно лишь результат падения, без конца ускоряющегося, которое влечет все современное человечество на «дно», где царит чистое количество.

31

Можно отметить, что машина в некотором смысле противоположна инструменту, а вовсе не является «усовершенствованным» инструментом, как это многие воображают, поскольку инструмент это некое «продолжение» самого человека, тогда как машина превращает человека не более, чем в своего слугу; и если можно было бы сказать, что "инструмент порождает ремесло", то не менее верно, что машина его убивает; этим объясняются инстинктивные реакции ремесленников против первых машин.

Глава 9. ДВОЙНОЙ СМЫСЛ АНОНИМНОСТИ

В связи с традиционной концепцией ремесел, составляющей одно целое с концепцией искусств, мы должны отметить еще один важный вопрос: традиционное произведение искусства, например, произведение средневекового искусства, в основном, анонимно, и только совсем недавно, по причине воздействия современного «индивидуализма», стали стремиться связать некоторые сохранившиеся в истории имена с известными шедеврами, хотя эти «атрибуции» часто являются весьма гипотетическими. Эта анонимность совершенно противоположна постоянной озабоченности современных художников утвердить и сделать известной прежде всего свою индивидуальность; с другой стороны, поверхностный наблюдатель мог бы предположить, что она сравнима с также анонимным характером продуктов современной промышленности, хотя они, конечно, ни в коем случае не есть "произведения искусства"; истина состоит совсем в ином, потому что если действительно в обоих случаях есть анонимность, то по совершенно противоположным причинам. Как и во многих других случаях, анонимность вследствие обратной аналогии может быть понята сразу в высшем и в низшем смысле: так же, например, как в традиционной социальной организации человек может оказаться вне каст двумя способами, либо потому что он над ними (ativarna), либо потому что он под ними (avarna); очевидно, что это две противоположные крайности. Сходным образом те современные люди, которые рассматривают себя как бы вне любой религии, находятся в крайней противоположности по отношению к людям, которые, проникнувшись принципиальным единством всех традиций, не связаны больше исключительным образом ни с одной частной традиционной формой. [32] По отношению к условиям нормальной и в некотором роде «средней» человечности одни находятся по эту сторону, тогда как другие — по ту; можно сказать, что одни пали в «инфрачеловеческое», тогда как другие поднялись в «ультрачеловеческое»: первый случай представляет собою современную анонимность, анонимность типа толпы или «массы», в том смысле слова, в каком ее понимают сегодня (это совершенно количественное слово «масса» очень знаменательно), а второй случай это традиционная анонимность в ее различных приложениях, включая те, которые касаются произведений искусства.

32

Они могли бы сказать вместе с Мухиддином ибн Араби: "Мое сердце стало доступным для всех форм: оно — пастбище для газелей и монастырь для христианских монахов, храм для идолов и Кааба паломников, скрижали Торы и книга Коран. Я есть религия Любви, какой бы дорогой ни пошли ее верблюды; моя религия и моя вера это истинная религия".

Чтобы это хорошо понять, надо обратиться к принципам учений, общим для всех традиций: существо, достигшее сверхиндивидуального состояния, тем самым освобождается от всех ограничительных условий индивидуальности, то есть оно вне определений "имени и формы" (nama-rapa), которые составляют сущность и субстанцию этой индивидуальности как таковой; оно, следовательно, поистине «анонимно», потому что в нем «я» ("moi") стерлось и полностью исчезло перед «Само» ("Soi"). [33] Те, кто в действительности не достигают такого состояния, должны, по крайней мере, в силу своих возможностей стремиться его достичь, и следовательно, в той же мере, деятельность их должна имитировать эту анонимность и, можно сказать, каким-то образом быть ей причастна, что дает им «опору» в их духовной реализации в будущем. Это особенно хорошо видно в монашеских установлениях, действующих в христианстве или буддизме, где то, что можно назвать «практикой» анонимности всегда поддерживается, даже если ее глубокий смысл часто бывает забыт; но не следует думать, что отражение этой анонимности в социальном порядке ограничивается этим особым случаем, это означало бы строить иллюзии из-за привычки различать «священное» и «светское», различие, которое, повторяем, не существует и даже не имеет никакого смысла в строго традиционных обществах. То, что мы сказали о «ритуальном» характере, в который облечена вся целиком человеческая деятельность, это достаточно объясняет; а в том, что касается именно ремесел, то мы видели, что этот характер позволяет говорить здесь о «священстве»; следовательно, нет ничего удивительного в том, что анонимность будет здесь правилом, поскольку она представляет собою истинное соответствие с «порядком», который artifex (художник, мастер) должен применить для реализации насколько можно совершенным образом ко всему, что он делает.

33

См. об этом: А. К Coomaraswamy Akimchanna; Selfnaughling, в "The New Indian Antiquary", № d'avril 1940.

Можно здесь привести одно возражение: поскольку ремесло должно соответствовать собственной природе того, кто его осуществляет, то производимая работа должна, как мы сказали, необходимо выражать эту природу, и она может рассматриваться как в своем роде совершенная или как производящая «шедевр», когда она ее выражает адекватным образом; однако, природа, о которой идет речь, является сущностным аспектом индивидуальности, то есть того, что определено «именем»; нет ли здесь чего-то такого, что прямо противоречит анонимности? Чтобы ответить на это, надо прежде всего отметить, что вопреки всем ложным западным интерпретациям таких понятий, как Мокша и Нирвана, угасание «я» никоим образом не есть аннигиляция человеческого существа, но оно, напротив, предполагает как бы «сублимацию» его возможностей (без чего, отметим по ходу дела, сама идея «воскресения» не имела бы никакого смысла); несомненно, artifex, который все еще находится в индивидуальном человеческом состоянии, может только стремиться к такой «сублимации», но факт сохранения анонимности как раз и был бы для него знаком этой «трансформирующей» тенденции.

С другой стороны, можно сказать еще по отношению к самому обществу, что artifex не как «таковой» создает свое произведение, но он выполняет некоторую «функцию» собственно «органического», а не «механического» порядка (в этом фундаментальное отличие от современной промышленности), с которым он должен в своей работе отождествляться насколько это возможно; это отождествление, являясь средством его собственной «аскезы», в то же самое время указывает на меру его действительного участия неким образом в традиционной организации, поскольку именно через осуществление своего ремесла он включается в нее и занимает там место, соответствующее его природе. Таким образом, как бы мы это ни рассматривали, анонимность, в некотором роде, нормально предписывается; и даже если все то, что в принципе предполагается, не может быть реализовано в действительности, все же, по крайней мере, должна соблюдаться относительная анонимность в том смысле, что — в особенности там, где посвящение основывается на ремесле, — профанная или «внешняя» индивидуальность, обозначаемая, как "такой-то, сын такого-то" (nama-gotra), исчезнет во всем том, что относится к исполнению этого ремесла. [34]

34

Из этого легко понять, почему в посвящениях в ремесло, в таких, как Товарищество, так же, как в религиозных орденах, запрещено называть индивида его профанным именем; имя, следовательно, есть еще и индивидуальность, но это индивидуальность уже «измененная», по крайней мере, самим фактом посвящения.

Если теперь мы перейдем к другой стороне, а именно к той, которую представляет современная промышленность, то мы увидим, что там рабочий тоже анонимен, но потому, что то, что он производит, совсем не выражает его самого и даже не является подлинно его произведением; роль, которую он исполняет в этом производстве, чисто «механическая». В общем, рабочий как таковой реально не имеет «имени», потому что он в своем труде только простая нумерическая «единица» без собственных качеств, которая может быть заменена всякой другой эквивалентной «единицей», то есть любым другим рабочим, не меняя ничего в продукте этого труда; [35] и таким образом, как мы сказали выше, деятельность не имеет больше ничего собственно человеческого и очень далека от того, чтобы передавать или, по крайней мере, отражать нечто «сверхчеловеческое»; она, напротив, сводится к «дочеловеческому» и даже стремится к его самой низкой степени, то есть к модальности настолько вполне количественной, насколько возможно это реализовать в проявленном мире. Эта «механическая» деятельность рабочего представляет собою, впрочем, лишь частный случай (самый типичный из всех, которые можно констатировать фактически в современном состоянии, потому что промышленность есть область, где современные концепции получили свое наиболее полное выражение) того, что странный «идеал» наших современников хотел бы сделать из всех человеческих индивидов во всех обстоятельствах их существования; в этом прямое следствие тенденции, называемой «эгалитарной» или, другими словами, тенденции к единообразию, которая требует, чтобы эти индивиды трактовались только как простые нумерические «единицы», реализующие «равенство» снизу, поскольку это единственное направление, в котором оно может быть реализовано "до предела", то есть где возможно если и не достичь его совершенно (так как это противоречит, как мы видели, самим условиям проявленного существования), то, по крайней мере, все больше и больше, бесконечно приближаться к этому, вплоть до достижения «остановки», которой отмечен конец современного мира.

35

3десь может быть только количественная разница, потому что один рабочий может работать более или менее быстро, чем другой (и именно в этой скорости и состоит вся «сноровка», которую от него требуют); но с точки зрения качества продукт труда будет всегда тот же, потому что определяется не умственной концепцией рабочего и не сноровкой его рук, придающей этой концепции внешнюю форму, но исключительно действием машины, по отношению к которой его роль ограничивается обеспечением ее функционирования.

Если мы себя спросим, чем станет индивид при таких условиях, то мы увидим, по причине все более подчеркнутого преобладания в нем количества над качеством, что он будет, так сказать, сведен к одному лишь его субстанциальному аспекту, к аспекту, который индуистское учение называет rupa (действительно, он ведь никак не может утратить форму, которая и определяет его индивидуальность как таковую, не утратив тем самым своего существования), что вынуждает нас сказать, что он уже не более, чем "тело без души", как это выражается в разговорном языке, и как раз в самом буквальном смысле этого слова. В таком индивиде качественный или сущностный аспект почти полностью испарился (мы говорим «почти», потому что в реальности предел никогда не может быть достигнут); и так как этот аспект обозначается как раз как nama, то этот индивид поистине не имеет больше имени, которое было бы для него собственным, потому что он как бы лишен качеств, которые должно выражать это имя; он, следовательно, реально «анонимен», но в плохом смысле этого слова. Это анонимность «массы», часть которой составляет индивид и в которой он себя теряет, «массы», которая представляет собою собрание сходных индивидов, рассматриваемых как такое же число чистых и простых арифметических «единиц»; можно даже сосчитать такие «единицы», нумерически эквивалентные, таким образом, той коллективности, которую они составляют и которая, по определению, есть лишь количество, но никак нельзя никакой из них придать такое наименование, которое предполагало бы ее качественное отличие от других.