«Царство свободы» на крови. «Кончилось ваше время!»

— Переиграть нельзя?

— Зачем? Во время войны единственная обязанность мужчины — воевать. А вот на митинги ходить больше не советую. Что-то я такое слышал, будто власть тщательно отслеживала, кто именно находился на площади. И есть подозрение, будто могут в случае неудач обвинить оппозицию в служении противнику. По законам военного времени. Если очень хочется, дождитесь лучше победы.

— Ты не понимаешь… Новый президент — худший из всех возможных.

— Но его выбрал народ. Раз уж захотелось пожить при демократии, то надо с ней считаться. — Сам Кротов демократом никогда не был, с сибирским правительством боролся как мог, однако не станешь же рассказывать об этом! Вдобавок борьба происходила с иных, противоположных, позиций.

— Нам главное — не допустить его вступления в должность.

— Насколько понимаю, он уже вступил. Повод достойный — война. Медлить не годиться, да и прежний, как его, Бухарин, торопится сдать дела. — Последнее тоже было правдой, услышанной мимоходом в Кремле. — А дальше уже иной вопрос — справится ли с новыми обязанностями или нет? Да и народу, уж поверь человеку не очень молодому, в данный момент до политики особого дела нет. Начало войны, тут заботы иные. Более практичные. Вот все прочее покажет уже ход событий. Например, как слышал, в ближайшее время может состояться объединение с Петроградом. Разве плохо?

— Зачем он нам нужен? Только корми их… Они же сами себя толком продовольствием обеспечить не могут.

— Зато у них промышленность. Так что выигрыш имеется, и самый прямой. Плюс это порт, значит, связь с иными государствами. И вообще, мы же — один народ. Уже поэтому государство тоже обязано быть единым. Или хочешь как в Латинской Америке? Все говорят на одном языке, и в то же время куча стран, ни одна из которых не является развитой хотя бы до европейского уровня? Не хочешь пожить в такой? Я лично — не слишком. Знаешь, до войны и революции я чувствовал себя человеком великой страны. И отношение иностранцев было соответствующее. А сейчас мы превратились в набор колоний, и даже правительства прислушиваются, что именно им скажут за рубежом. И вообще, против быть легко, но надо же предлагать нечто взамен!

— До революции было самодержавие. Тюрьма народов, система, отсутствие свободы. А сейчас — каждый человек может добиться всего. — Кажется, говорить на некоторые темы с Диной было бесполезно. Подобно многим из нового поколения, она уверовала в пропаганду, и никакие доводы рассудка проникнуть в ее сознание не могли.

— Положим, добиться и тогда было возможно. Опять-таки смотря чего. Понимаешь, тогда не было идеала, но все-таки жизнь куда-то двигалась. И, казалось, к лучшему. Я не про интеллигенцию говорю. Бог с ней! Про простой народ. И количество школ возрастало, и уровень жизни рос. И страна богатела, развивалась. Не столь быстро, как желалось бы, но все же… А сейчас… Кроме некоторых абстрактных свобод, да и есть ли они, полный откат во всех сферах.

— Ты что, реакционер?

— Я — патриот. Во всяком случае, был таковым раньше. Когда у меня была своя страна. Сейчас — не знаю. Но и вечный развал уже надоел.

Не так шел разговор, совсем не так, а между тем время стремительно утекало и скоро должно было закончиться. Не время вообще, то, которое отведено было на встречу. А уж будет ли что-нибудь за ним, кто знает? И обидно фактически ругаться с понравившейся женщиной, но не принимать же ее взгляды лишь по той причине, что сердце вдруг стало биться сильнее?

Но что делать?

— Мы словно на разных языках говорим, — задумчиво произнесла Писаревская.

— Слушай, вы хоть окончания войны дождитесь. Полякам не в первый раз Москву брать. И все во времена внутренней смуты. А там — творите, что хотите. Или — что вам позволят. Во время войны отношения не выясняют.

— После может оказаться поздно. Если Он победит, тогда его уже не сбросишь. Тут же народ азиатский. Начнут прославлять…

— Тут народ русский. Не имеем мы отношения ни к Европе, ни к Азии. И слава богу! И вообще, с чего ты взяла, будто где-то существует страна полного счастья и всеобщей свободы? Вон сколько в той же Европе рабочих демонстраций! И ведь подавляют, да еще силой оружия. Ладно. Извини. Время. Только и успею тебя проводить…

— Ты там береги себя. — До девушки вдруг дошло, куда направляется ее знакомый. Как и то, что ругаться в данном случае — глупо.

— Не в первый раз. Третья война на моем веку, — чуть улыбнулся Кротов.

Можно было бы сказать, что служба — не обязательно фронт, война требует работы везде, а его должность в данный момент не строевая, но раз знакомая так относится к новому правителю…

— Что это? — Дина вдруг остановилась.

Редакция, в которой она работала, была чуть дальше кафе, и от входа было отчетливо видны несколько застывших возле здания автомобилей и фигурки стражей порядка вокруг них.

— Мне кажется, визит представителей той самой власти, против которой вы вчера протестовали, — спокойно отозвался Кротов. Его увиденная картина не впечатлила.

Дина посмотрела на спутника так, словно тот являлся виновником обрушившейся на ее товарищей беды.

— Я офицер, а не жандарм, — отверг молчаливое подозрение Кротов. — Лучше скажи, вы у себя никаких листовок не печатали? Исключительно между нами.

— Это имеет значение?

— В моих глазах — никакого. Но в чьих-то других — вполне может быть. Тебе лучше известны порядки в вашей свободной стране.

— Не свободная она! Сколько раз повторять!

— И я о том же. Как и о том, что полной свободы не бывает. Во всяком случае, долгое время. Даже в столь прославляемом вами Феврале масса народа угодила за решетку — из-за симпатий к старой власти. А многие поплатились за эти симпатии жизнью. Лучше соображай, было что-нибудь кроме вчерашнего митинга?

— Не знаю, — Писаревская явно не лгала. Она была не главной среди протестантов, и ее допускали не до всех дел. Разговоров же, как всегда, велось столько, что разобраться, какие из них станут делами, было невозможно.

— Простая мысль, — пояснил Кротов. — Или есть нечто, за что могут арестовать, или это лишь своего рода демонстрация, что будет, если… Так сказать, предупреждение, мол, больше так, ребята, не делайте. Но в обоих случаях тебе лучше быть подальше отсюда.

— Там мои товарищи! — решительно произнесла Писаревская, направляясь к зданию.

— Но этим ты лучше им не сделаешь. Зато твои противники порадуются улову. Ты же не хочешь доставить им удовольствие?

Он в два шага догнал, преградил путь.

— Дина, подожди немного. Поверь немолодому человеку: там ты сейчас не нужна. А в любой борьбе важнее победа, а не коллективное страдание. Пройдем немного дальше, посмотрим, что будет. Какое-то время у меня еще есть.

По его прикидкам, время это — не больше тридцати минут. Не считая дороги до Кремля. Если поймать лихача или мотор, может, удастся выиграть еще минут десять. И это все. Но бросить девушку сейчас нельзя.

— Ты не понимаешь. Если начнутся аресты, то меня арестуют дома, — но они уже проходили мимо редакции, и новоявленная охрана лишь слегка покосилась в их сторону.