Царствование императора Николая II
Шрифт:
Вопрос о казнях и убийствах стал резко партийным: 14 мая в Севастополе на Соборной площади была брошена бомба, разорвавшая на куски восемь человек, в том числе двух детей, и переранившая несколько десятков (это было неудавшееся покушение на севастопольского коменданта ген. Неплюева). В Думе об этом заговорили - только для того, чтобы заступиться за бомбистов («уже созван военный суд… нам необходимо предотвратить пролитие крови"(!), говорил один депутат). А левая печать спокойно заявляла: «Когда остынут первые впечатления, и сами раненые, и близкие погибших поймут, что они явились жертвой случая, что не против них был направлен удар». 118
118
"Народный Вестник», 20 мая.
– В конце июня в том же Севастополе был убит командующий черноморским флотом адм. Г. П. Чухнин.
При таком
В земельном вопросе, особо волновавшем крестьян, к.-д. выдвинули проект принудительного отчуждения земель, сдаваемых в аренду, а в меру земельной нужды - также и остальных частновладельческих земель, превышающих «трудовую норму». В то же время трудовики предлагали отчуждение - и притом безвозмездное - всех частновладельческих земель. От правительства с обстоятельными речами выступили 19 мая главноуправляющий земледелием А. С. Стишинский и товарищ министра внутренних дел И. В. Гурко. Речь последнего, блестящая и по форме, и по содержанию, произвела на крестьян известное впечатление: Гурко указывал, что даже при отчуждении всех помещичьих земель получилась бы незначительная прирезка (около десятины на душу), тогда как исчезли бы сторонние заработки, и критиковал думские проекты, обращая внимание на то, что земельное «поравнение» может коснуться не только помещиков, но и более зажиточных крестьян. Думский специалист по аграрному вопросу М. Я. Герценштейн мог на это только ответить ссылками на аграрные волнения («или вам мало майской иллюминации, которая унесла в Саратовской губ. 150 усадеб?») и под конец заявил: «Народ разберет, где землею пахнет и где ее не дают». С большой и яркой речью против принудительного отчуждения и общинного владения выступил Н. Н. Львов, вышедший на этом вопросе из к.-д. партии.
Новым поводом для нападок на власть послужили события 1-2 июня в Белостоке. В этом городе, где большинство населения еврейское, с особою силой свирепствовал террор: убийств, покушений, взрывов бомб было несколько десятков за первые пять месяцев 1906 г. 1 июня было сделано несколько выстрелов в католическую процессию. Тогда начался погром еврейских домов, причем за два дня евреев было убито 75 и ранено 84, христиан - убито 7 и ранено 18. Войска, вызванные для восстановления порядка, несколько раз вступали в перестрелку с еврейской самообороной, и это навлекло на них обвинение в соучастии.
Гос. дума отправила в Белосток трех своих членов для расследования погрома на месте. Эти депутаты допрашивали почти только потерпевших евреев и вернулись с докладом, чрезвычайно односторонним и пристрастным. Они доказывали по старому трафарету, что погром был организован правительством! Во время прений по этому вопросу произошел инцидент: деп. Якубзон сказал, что солдаты боялись идти на те улицы, где стреляла еврейская самооборона, так как «русские войска научились бегать от выстрелов - русско-японская война оказала на них плохое влияние». Протесты всей правой и умеренной печати, вызов на дуэль со стороны молодого офицера (пор. Смирнского), резкая отповедь депутатов Стаховича и Способного побудили Якубзона истолковать затем свои слова по-новому: солдаты не шли - потому что не хотели стрелять в народ…
Невозбранные нападки на министров и крики «в отставку!» отражались на престиже власти. «Русский Вестник» иронически писал о «кротости, непротивлении и смирении кабинета г. Горемыкина». Стали учащаться случаи волнений в войсках - даже в Красносельском лагере, в первом батальоне Преображенского полка. В деревнях возобновлялось аграрное движение. Открытый конфликт между Думой и правительством создавал опасное «шатание умов»; многие начинали сомневаться в том, где же истинная власть. Не слабел и революционный террор. 119
119
Число революционных убийств за первые месяцы 1906 г.: январь - 80; февраль - 64; март - 50; апрель - 56; май - 122; июнь - 127. («Новое Время», 12. IX.)
Государственный совет, который должен был служить опорой власти, держал себя пассивно, выжидательно. Когда Дума, желая показать недоверие к правительству, сократила кредит на оказание помощи голодающим с 50 миллионов до 15 миллионов руб.
– Гос. совет, вопреки настояниям министра финансов В. Н. Коковцова, принял думскую цифру ассигнования. (Это был первый и единственный проект, прошедший при 1-й Думе все законодательные инстанции.)
Заседавший в конце мая дворянский съезд также избегал нападок на Думу; в нем преобладали умеренные. Он принял адрес государю с указанием на необходимость насаждения частной собственности в деревне и избрал Совет объединенного дворянства, получивший впоследствии большую известность.
Во второй половине июня возникли упорные слухи о возможности думского министерства.
Государь едва ли сам когда-либо соглашался на такой шаг - его отношение к этой Думе было достаточно определенным - но он не препятствовал близким к нему лицам, в том числе Д. Ф. Трепову, производить «глубокую разведку в неприятельском лагере».Д. Ф. Трепов не только вел переговоры с «кадетскими» лидерами; он открыто высказал свое мнение в иностранной печати. 24 июня (7 июля) в английских газетах появилась беседа дворцового коменданта с корреспондентом агентства Рейтер. Д. Ф. Трепов прямо говорил, что министерство Горемыкина не справляется с положением: «Союз думского центра и трудовиков будет разорван только тогда, когда центр будет призван к власти. Поэтому я считаю весьма желательным, чтобы новое министерство было образовано из членов думского центра».
– «То есть кадетов?» - спросил корреспондент.
– «Да, кадетов, ибо они - сильнейшая партия в Думе. Ни коалиционное министерство, ни министерство, взятое вне Думы, не дадут стране успокоения…» В Англии, как отмечало агентство СПА, эти заявления встретили всеобщее одобрение.
По-видимому, Д. Ф. Трепов считал, что следует поручить к.-д. составление кабинета - со своего рода «провокационной» целью: они вынуждены были бы резко порвать с левыми и дискредитировали бы себя либо слабостью, либо репрессиями, а тогда можно было бы их легко опять устранить. К.-д. приняли эти переговоры совершенно «всерьез», и уже шли толки о составлении кабинета П. Н. Милюкова 120 или С. А. Муромцева.
На самом деле между Думой и властью назревал открытый разрыв. 19 июня произошло бурное столкновение по вопросу о смертной казни: Дума криками и шумом не дала говорить главному военному прокурору Павлову, который должен был давать объяснения по законопроекту об отмене смертной казни. Суровый человек долга, прокурор Павлов был обвинителем в целом ряде процессов о революционных убийствах: за это его в Думе называли «убийцей» и «палачом». Министр юстиции Щегловитов перед этим инцидентом напомнил с думской трибуны, что после амнистии 21 октября террористические акты только усилились: «Ежедневно на громадном пространстве России совершаются возмутительные политические посягательства, уносящие в могилу добросовестных исполнителей долга… Отмена смертной казни при таких условиях была бы равносильна отказу государства всемерно защищать своих верных слуг».
120
П. Н. Милюков не попал в Думу, так как у него не оказалось квартирного ценза (требовался годовой срок), но остался наиболее влиятельным лидером партии и из-за кулис руководил деятельностью к.-д. в 1-й Думе.
Дума единогласно приняла проект об отмене смертной казни, который был передан в Гос. совет.
20 июня в газетах появилось правительственное сообщение по земельному вопросу, разъяснявшее, какие меры могут быть приняты для улучшения положения крестьян, и отвергавшее принцип принудительного отчуждения. Оно было издано для прекращения толков о предстоящем отобрании помещичьих земель - толков, порожденных думскими прениями и вызвавших во многих местностях новую вспышку аграрных волнений.
Дума сочла это вызовом. «Прочитав это сообщение, я впал в состояние бешенства!» - воскликнул деп. В. Д. Кузьмин-Караваев, считавшийся умеренным. Земельной комиссии было поручено выработать ответ.
Между тем кампания против Думы усиливалась. С одной стороны, на рабочих митингах выступали большевики - тут впервые широкие крути познакомились со своеобразной фигурой Ленина - громившие «предательство к.-д.» и трусость думского большинства. В то же время в «Правительственном Вестнике» продолжали печататься десятки телеграмм правых организаций, просивших государя поскорее разогнать Думу. «Главная позиция, захваченная революцией, - писал А. А. Столыпин, - это Гос. дума. С ее неприкосновенных стен, как с высокой крепости, раздаются воистину бесстыжие призывы к разгрому собственности, к разгрому государства и день ото дня наглее, день ото дня разнузданнее, чаще и чаще поднимаются голоса, угрожающие самой Верховной власти…» («Новое Время», 1 июля).
Такой осторожный и умеренный человек, как известный историк С. Ф. Платонов, заявлял, что нужен не разгон, а роспуск Думы на законном основании; эта мера была бы спасительной. 121 Того же мнения держалось большинство министров. Были, впрочем, и другие мнения; так, Д. Ф. Трепов считал, что Дума и партия к.-д. должны бы раньше «еще больше себя дискредитировать».
Повод для роспуска дала сама Гос. дума. В заседании 4 июля она постановила обратиться к населению с «разъяснением» по аграрному вопросу, заявляя, что она «от принудительного отчуждения частновладельческих земель не отступит, отклоняя все предположения, с этим не согласованные».
– «Ведь и мы одни, как министры, не можем издать закона», - тщетно возражал на это кн. Н. С. Болконский.
121
"Новое Время», 24 июня.