Цеховик. Книга 15. Надо – значит надо!

– Медунов, вообще-то на тебя рассчитывает. Думает, ты ему поможешь.

– При таких раскладах он может стать секретарём только если вы не захотите, понимаете? Либо как я уже сказал.

– Да, ты прав, – задумчиво трёт лоб Гурко. – Но всё это очень и очень смело. И возможно только если генсеком не станет Романов. А при нём расклады будут уже совершенно другими.

– Романова не выберут, – улыбаюсь я, – можем пари заключить. Но смотрите, до февраля, я буду находиться в тени, отсвечивать не стану, планирую заниматься исключительно делами «Факела». А вы, кстати, Капитонова в оборот возьмите, он же кадрами ведает, хорошо бы, чтобы все эти элементы плана выходили наружу через него. Он шефа вашего побаивается, да и вообще, думаю, вы бы смогли им манипулировать.

– Да, с Капитоновым у меня нормально взаимоотношения развиваются.

– Одна просьба, Марк Борисович. Держите меня в курсе всего, пожалуйста. Я слишком часто здесь появляться не буду в ближайшее время, так что вы меня не забывайте.

Интересно, будет ли он метить на более высокую позицию? Пока промолчал и, вроде, предложенным местом остался доволен, и против Медведева не возражал, но кто знает, что будет дальше. Сейчас очень многое будет зависеть от Суслова. Вернее, от продолжительности его жизни.

– Ну что, я пойду к Андропову?

– Давай, – озадаченно отвечает Гурко, и я представляю, как он раскладывает пасьянс, но вместо игральных карт перед ним лежат фотографии членов и кандидатов в члены политбюро.

– Разрешите, Юрий Владимирович?

– Заходи, – кивает он.

Я иду по большому, внушающему уважение кабинету. Я тут уже бывал, ещё в бытность Черненко. Светлые деревянные панели, длинный стол, мягкий ковёр, графин с водой, лампа с зелёным абажуром, как у Ленина. Строгая советская роскошь, призванная вызывать дрожь у всякого, попавшего сюда.

Андропов показывает на стул у приставного стола, и я послушно присаживаюсь.

– Егор, ты с ума сошёл? Зачем поссорился с Леонидом Ильичом.

– Я в принципе не планировал, – пожимаю я плечами. – Под горячую руку попал.

– А что ты ему сказал?

– Сказал, что Романов приведёт нас в тупик и не сможет провести нужные нам реформы.

Андропов снимает очки и внимательно на меня смотрит.

– Ты что про НЭП говорил и про частную собственность? – спрашивает он после паузы.

– Нет, конечно. До этого не дошло. Да и… зачем…

Повисает тишина. Я рассматриваю белые присборенные, как в театре шторы.

– Я думаю, тебе надо не мелькать и отсидеться, не высовываясь.

– Я тоже так думаю, – киваю я. – Да, я и не против. У меня дел с «Факелом» столько, что в шапку не соберёшь. Помотаюсь по командировкам в ближайшие пять месяцев. Это организации на пользу пойдёт.

– Почему пять?

– Так в конце января, думаю, начнутся перемены. Вы же не передумали, Юрий Владимирович?

– Какие перемены? – хмурится он.

– Я полагаю, что сейчас Брежнев никуда не уйдёт, потому что с Романовым у него вряд ли получится.

– Почему? – по старой гэбэшной привычке прищуривает глаза Андропов.

– Я боюсь, в ближайшее время в Ленинграде произойдут серьёзные разборки криминала, как в Грузии были, помните? И помните, что руководителю республики за это сделали? А в Ленинграде у нас и диссидентов много. Боюсь, они тоже могут выкинуть какой-нибудь фортель, чтобы подмочить репутацию первому секретарю. Впрочем, с этим я ничего не могу поделать.

Андропов смотрит холодно и твёрдо. Он, безусловно, понимает, куда я клоню. Криминальную бучу я устрою довольно легко, а вот провокации диссидентов и «врагов народа» не по моей части, это ему самому придётся организовывать.

– А ещё ведь и голоса вражеские могут обо всей этой грязи на весь мир раструбить.

– Могут, – соглашается Андропов. – Но для репутации товарища Романова это было бы крайне скверно.

– Ещё бы. Эта история была бы похлеще празднования свадьбы в Эрмитаже. Надеюсь, ничего подобного не случится.

– Я тоже, – кивает Андропов.

И оба мы понимаем, что именно так всё и произойдёт – и провокации, и вражьи голоса.

– Так почему именно через пять месяцев начнутся перемены? – повторяет он вопрос.

– Боюсь, Михаил Андреевич Суслов в это время нас покинет. Нужно, конечно, быть настороже, держать под рукой бригаду скорой помощи, да вот только я точную дату не помню. Конец января и всё. И то могу ошибиться. Я же не готовился к переброске, так что все предсказания основываются на обычной эрудиции.

Мы снова молчим.

– Юрий Владимирович, – прерываю я паузу. – Вы простите меня за прямоту, просто время работает не на нас… Вы планируете проводить реформы?

– Пока рано об этом говорить, – строго заявляет он. – Ещё не сезон. Надо сначала стать тем, кто может проводить эти самые реформы. А до этого времени наши контакты будут сведены к минимуму. Полагаю, ты понимаешь смысл этой предосторожности.

– Ну, да. Я неожиданно стал токсичным, и вы не хотите рисковать положением, демонстрируя, что общаетесь со мной.

– Прямолинейно и не совсем точно, но близко, – немного недовольно отвечает он. – Суслов сейчас поймёт, что ты остался без защиты и начнёт тебя добивать.

– Но если и вы покажете, что не заинтересованы во мне, он, теоретически, может своего добиться, – усмехаюсь я. – Или вы меня хотите ему скормить?

– Не добьётся, – кивает Андропов, и мне приходит мысль, что, возможно, как раз этого он и хочет, потому что хрен его знает на самом-то деле, что у него на уме. – Если будет повышенную активность проявлять, мы его на этом его и срежем.

Может, все эти реформы ему и даром не нужны? Сольёт меня сейчас, отступится, а Суслов оттопчется на моих косточках по полной программе.

– Не добьётся, – повторяет Андропов. – Не высовывайся, занимайся своими делами и никуда не лезь.

– Я так и планировал, – киваю я. – Но мне финансирование нужно. Денег не хватает. Надо поработать в республиках. Можете поговорить с Рашидовым и Киселёвым, чтобы не скупились, выделяя ресурсы?

– Только с ними?

– Нет, конечно, нужно со всеми, но начать с них хочу. У них, насколько мне известно, нет большой дружбы с Сусловым. Рашидов, к тому же, вас боится.