Целитель 11

— О-о! Самое то… — я навел оптику на Моисееву.

Не зря же ее постоянно признавали самой хорошенькой фигуристкой, даже на мировых ристалищах.

Ну, в общем-то, да… Фигурка, личико… Косметики, конечно, наложено, как на гейше, но уж таковы правила любого шоу, начиная с театра. Иначе зрители увидят бледное пятно вместо лица.

— Костюмы красивые, правда? — сказала Рита, толкаясь мне в плечо.

— Костюмы?

А, ну да, черный костюмчик с синим отливом…

Все-таки, до чего ж мы разные! Женщины обращают внимание на внешнее, оценивая одежду, туфельки, прическу, а мужчины зачастую и не видят вовсе «обертку»! Они оценивают «конфетку» — суть, а не форму, раздевая девушку глазами, исследуя ее фигуру и формы.

Поэтому прелестницы, собираясь на свидание, зря мучают себя вопросом, что же им надеть — платья нам только мешают…

Энергично загремел пасадобль, и пара, застывшая на льду, ожила, закружилась в жестком ритме. А я, пользуясь моментом, оглядел трибуны в бинокль.

Удивительно, но стадион был полон едва наполовину — целые ряды пустовали. Вот телеоператор ссутулился, плавно ведет камеру, держа танцоров в прицеле… Тьфу ты! В фокусе.

«Забавно…» — мелькнуло у меня.

Рита как раз шушукалась о чем-то с Настей, и я отклонился назад. Марина, сидевшая выше, подалась ко мне.

— Марин, глянь на крайнюю трибуну слева.

— А что там?

— Сплошь казахи! Тут везде народ с русскими мор… э-э… лицами, и только там — нерусь.

«Росита» приложила бинокль к глазам, и теперь мне были видны лишь пухлые губы четкого рисунка.

— Да-а… — приоткрылись они, выпуская согласие. — Странно…

Музыка смолкла и трибуны заплескали.

— Пять — шесть, пять — семь, пять — шесть, пять — восемь… — разнесся голос диктора.

Зрители шумели волнами, одобрение сталкивалось с возмущением.

— Ну, чего они? — огорченно воскликнула Настя. — Ну, хороший же прокат!

—…Наталья Линичук и Геннадий Карпоносов! — гулкие динамики окатили арену жестяным призвуком.

Вот только не удалось фигуристам восхитить зрителей техникой и артистизмом — микрофон противно взвизгнул, и гортанный голос окатил стадион:

— Свобода Казахстану! Да здравствует Алаш-Орда! Русские, убирайтесь в свою немытую Россию! Казахстан для казахов! Смерть русским оккупантам!

Неизвестный, засевший в будке диктора, не говорил, не толкал речь, а выкрикивал лозунги. Но одними оскорблениями не обошлось — замерцали огоньки выстрелов, и тут же донесся сухой автоматный треск. Буквально тремя рядами ниже пули щепили сиденья.

Мои эмоции в тот момент словно выключились, я как будто вчуже следил за терактом, пригибаясь сам и клоня Риту.

— Это алашисты! — крикнула Марина, словно изумляясь людской подлости.

— Уходим! — гаркнул я. — За мной!

Мое тело действовало на рефлексе — пригнуться, соскочить рядом ниже, рвануться к той самой «казахской» трибуне — туда очереди не долетали. Напряжение, что копилось еще на Байконуре, скручиваясь во мне пружиной, выходило сейчас наружу, освобождая от страхов — легкие дышали вольно, мышцы послушно несли меня, глаза шарили вокруг. Ага…

По крутым ступенькам ссыпались двое автоматчиков в шапках-бориках. Один из них оступился, но другой, с волосами до плеч, развернулся к нам, скалясь и вскидывая «калаш». Грохнул «стечкин», снося хиппующего стрелка, а тут и я допрыгал, ломая горло его неуклюжему напарнику. Вырвал автомат из слабеющих рук, рассовал по карманам запасные магазины…

— Киврин!

— Я! — Володька тоже вооружился, падая на одно колено и резко крутя головой.

— Шапку возьми!

— Есть!

Я оглянулся только раз — девчонки мчались за мной, пригибаясь, вжимая головы в плечи, но никаких криков и слез. Боевые подруги!

А стадион ревел и стонал — толпы людей ломились к выходам, спасаясь от расстрела, и «алашисты» не целились — пули поражали сплошную мишень.

— Сволочи! — выкрикнула Лиза. Голос ее мучительно вибрировал. — Какие же они сволочи!

— Володя! — рявкнул я, не оборачиваясь. — Замыкаешь!

— Есть!

Ага… Борик я подцепил не зря! Автоматчик с пышными, сросшимися бровями и черными усами скобкой, бросился ко мне — и растерялся, не зная, палить ему в «оккупанта», или тот свой. А вот я нажал на спуск без опасных раздумий. «Калашников» коротко татакнул, посылая две пули — и Киврин перебросил новый трофей Марине. Та на ходу передала свой «Стечкин» Рите.

— Володька! Прикрой!

— Давай!

Паче чаяния, казахи с «безопасной» трибуны за нами не охотились — обычные люди, они тоже спасались, не зная, что самозваные вожди уготовили им долю избранных.

В полутемном коридоре — пара неонок болталась на перебитых проводах — раздался испуганный женский визг. Рита присела, вскидывая тяжелый пистолет, и дважды нажала на спуск. Вспышки выстрелов бросили огненный отсвет на ее напряженное лицо. Пули ушли в потолок, сыпя бетонной крошкой, но все же кто-то взвыл в полутьме, а к нам бросилась… Ирина Моисеева. Все в том же костюмчике, изрядно порванном, но босиком.

— Вы… Помогите! — отчаянно выкрикнула она, шаря глазами по нашим лицам. — Вы… кто?

— Свои, свои! — обронил я на ходу.

— Поможете? — выдохнула спортсменка, моляще ширя глаза.

— Да куда ж мы денемся… Бегом!

— Машина нужна! — крикнул Киврин.

На выходе мы увидели застреленного милиционера — парадная форма на груди была изорвана пулями и мокла кровью.

— Девчонки!

— Мы тут! Мы не отстаем!

Я оглянулся на мгновенье, запечатлевая восхитительную картину — шары Лизиных грудей красиво подпрыгивали, натягивая олимпийку. А руки воинственно сжимали автомат. У атомного века свои амазонки…

— Быстрей!

Народу прибывало, люди выбегали, частенько волоча раненых на себе, крики страха и боли нарастали, но у меня своя задача. И свой долг.

— «Рафик»! — заголосил Киврин. — Вон наш «рафик»!

Я круто развернулся.

— Стойте! — одышливо крикнула Настя. — Тут Айдар! Он ранен!

Будь наш водила в борике… Нет, стрелять я бы не стал. Но и помогать… Еще чего! Однако коротко стриженую голову Айдара венчала форменная фуражка-шестиклинка.

— Куда тебя? — сухо выдохнул я, тормозя.

— Нога… — простонал казах.

Сунув автомат сестричке, я подхватил Айдара. С другого боку пристроился Киврин.

— Терпи, казах… — пропыхтел я. — Ключи где?

— В кармане…

Мы с Володькой усадили таксиста на переднее сиденье, и я, оскальзываясь на гравии, обежал маршрутку. Просунулся за руль и махом завел движок.

— Залезаем! Залезаем!

Девчонки, пихая друг друга, влезли, а последним, едва захлопнув дверь, поместился Киврин.

— Держитесь!

«Рафик», швыряясь камушками, выскочил на дорогу, и помчался, набирая скорость. В зеркальцах заднего вида металась толпа и разворачивался автобус с выбитыми окнами. В сторонке горел перевернутый «луноход» — желтый «уазик» с синей полосой по борту.