Целитель 11

Под его командованием Иван сходил в свой первый поход, уже как офицер флота — они крейсировали по Карибскому морю от Сантьяго-де-Куба до Венесуэлы и Никарагуа, заглядывая в Гавану. А пока «Баку» раскатывал волны Мексиканского залива, «Орионы» и «Хокаи» так и вились вокруг, как потревоженные пчелы — не залезет ли русский медведь в звездно-полосатый улей?

— Ваня!

Удивленный и обрадованный, Гирин повернулся навстречу жене. Настя в расшитых пимах и «аляске» улыбалась ему — опушка капюшона обрамляла милое лицо.

— Я же говорил, чтоб не приходила, — Иван порывисто обнял любимую, ласково попрекая.

— Ага, еще чего! — сморщила девушка нос, прижимаясь к широкой груди моряка.

— А Максим Иванович? — пробормотал Гирин, согреваясь.

— А к Максиму Ивановичу баба Лида в гости приехала! Вот, пусть и нянчится с этим врединой…

— Да Макс не вредный, — отец бросился защищать сына, — просто живой очень…

— Папенькин сыночек! Папсик… — подразнилась Настя, и притихла. — Ты надолго?

— В Африку — и обратно, — улыбнулся старлей.

Настя вздохнула, и уткнулась лицом в черную шинель. Над бухтой разнеслись заунывные, уакающие звуки корабельной сирены.

* * *

Катер подошел минут десять спустя. Иван с Настей ни о чем не говорили, просто тискались друг к другу — их дыхания смешивались, и редкие завитки пара таяли в стылом воздухе.

Хочешь, не хочешь, а хватает тоска, жмет и холодит. Катерок прыгал по чугунным валам, разгребая облупленным форштевнем ледяное крошево, а женская фигурка на берегу, едва заметная в неверном свете фонарей, делалась всё меньше, отдаляясь, сливаясь с потемками.

Как легко было раньше, усмехнулся Гирин. Сплошная служба! А теперь у него есть родной дом — двушка на Кирова. И, чем дальше уходит корабль, тем сильнее тянет к своим, в тепло и уют. Окунуться в родные запахи, услышать воинственные и малость картавые кличи «Иваныча», строгое, но любящее ворчание Настеньки…

Зато какое это счастье — вернуться!

— Товарищ старший лейтенант… — матрос деликатно кашлянул.

— А, да… Задумался что-то!

Встряхнувшись, Гирин резво поднялся по трапу на борт ТАВКР «Рига».

Авианосец совершенно игнорировал волну, пришвартованный к огромному понтону-проставке, связующему звену между кораблем и берегом, где светилась электростанция, а рядом шипела мощная котельная — они снабжали «Ригу» током и паром. Не гонять же свое машинное отделение! Оно — для войны.

Старлей, улыбаясь, зашагал к «острову», похожему на многоэтажку. На палубе выстроилась в ряд целая эскадрилья «Су-27К» с заиндевевшими крыльями. Настоящие палубные истребители!

«Красавцы!» — мелькнуло у Гирина, и он тут же вытянулся по стойке «смирно», замечая подошедшего командира корабля, каперанга Ярыгина, знакомого лишь по блеклому фото в газете «На страже Заполярья».

— Товарищ капитан первого ранга! Старший лейтенант Гирин явился для дальнейшего прохождения службы!

— Вольно, старлей, — проворчал Ярыгин, улыбаясь уголком губ. — Товарищ Мехти уже расхваливал вас. Так вы с мичманов?

— Так точно!

— Уважаю, — с достоинством кивнул «капраз». — Значит, так, старлей… Завтра выходим в море, двинем в составе 7-й ОПЭСК. Смотрите, палубный авиаполк укомплектован, но готова лишь лидерная группа из двадцати пилотов, допущенных к полетам с корабля — плохо отработаны ночные взлет и посадка. А вся зараза в том, что световые зоны ОСП «Луна-3» и телесистема контроля посадки «Отводок-Раскрепощение» рассогласованы с бортовой аппаратурой «Резистор К-42»… Займитесь, товарищ старший лейтенант.

— Есть, товарищ командир! — Гирин с матросской лихостью отдал честь.

«Плавали — знаем!» — подумал он.

В воображении соткалось видение — Настя с малышом, аки мадонна — и растаяло. Но душе стало чуть теплей.

Тот же день, позже

Московская область, «Сосновка-1»

Снегу навалило изрядно, однако подъезд к госдаче Суслова был расчищен до асфальта. Михаил Андреевич хоть и отошел от дел, но ребята из «девятки» справно несли службу. А чего ж лопатой не помахать, в молодецком-то ухарстве?

«Волгу» я скромно пристроил в уголку двора. И вышел, вдыхая бесподобный запах снега и хвои. Несменяемый начохр Мартьянов приветственно помахал мне рукой — зачастил я сюда, с самой осени.

Даже не знаю, что меня тянуло в «Сосновку». Может, память о «прошлой жизни»? В той реальности Суслов помер еще шесть лет назад, а в этой жил-поживал, да добра наживал. Хотя про добро — это для рифмы, не тот человек. Михаилу Андреевичу вручили однажды премию Димитрова — десять тысяч долларов, так он отдал всю сумму на благоустройство Пискаревского кладбища…

— О, тезка пожаловал!

Задумавшись, я не заметил, как на аллее показался хозяин дачи. Всё такой же, высокий и сухопарый. В вечном своем сером пальто с каракулевым воротником, Суслов шагал широко и бодро, от шаткой старческой походки и тени нет.

А ушанка, надетая набекрень, вводила его в образ загулявшего колхозника.

— Здравствуйте, Михаил Андреевич!

— Здравствуйте, здравствуйте, Миша! Спасибо, что заехали, а то я, стоило месяцок поотшельничать, безнадежно отстал от паровоза действительности!

— Не прибедняйтесь, Михаил Андреевич, — тонко улыбнулся я. — Никогда не поверю, что вы ушли от мира!

— Да надоел он мне! — жизнерадостно сообщил экс-идеолог. — Как жизнь? Как ваши ненаглядные?

— Рита в МИБ устроилась, финаналитиком… Это Международный инвестиционный банк. А малая вчера четверку по чистописанию получила, так весь вечер рыдала…

— У отличниц свои горести. — по-дедовски улыбнулся Суслов. — Первоклашка?

Я кивнул.

— А сестрица ваша… Настя, да? Я ее только девочкой и помню.

— Девочки растут… Она сейчас в Мурманске, у нее муж — морской офицер. Ну, замуж-то она за мичмана выходила! Родила мальчика и поступила в универ в один год. На инженера выучилась… Они с Иваном оба — по электронике пошли…

— Все растут! — засмеялся хозяин, и сделал гостеприимный жест. — Прошу! Мне не только охрану оставили, но и повариху.

— Страна не обеднеет, Михаил Андреевич…

— А уж какие Нина творит котлеты, какое пюре! Поняли намек? Обед скоро, хе-хе…

— Ну, по вам не скажешь, что вы отъявленный чревоугодник.