Целитель 12
Шрифт:
— А этот финн… Линус… что такого он совершит в будущем?
Я похолодел. Шел, как прежде, и молчал. А что сказать?
Девушка прижалась теснее, и выдохнула:
— Кто ты?
— Миша Гарин, — обреченно вытолкнул я.
— Может, и Миша, — возразила Наташа, — но не из мира сего… Я тебя долго разгадывала, все эти годы. Знаешь, что такое паззл?
— В курсе.
— Ну, вот… Самый первый паззлик — твой возраст. То, что ты гораздо старше, чем кажешься, выдают глаза — у тебя взгляд человека, прожившего долгую жизнь. Я же работала на «скорой», и насмотрелась в «зеркала души» пожилых. А вторым паззликом
— «Подробности жизни Никиты Воронцова»? — криво усмехнулся я.
— Да! Ее опубликовали в «Знание — сила». Кажется, в восемьдесят пятом. Третий паззлик… М-м… — девушка неопределенно покрутила изящной кистью. — У тебя в речи иногда проскальзывали словечки, которые не бытуют в настоящем. Ты как-то одного отморозка назвал «ксеноморфом», а в восемьдесят шестом я смотрела «Чужого».
— Раскрыт, — притворно вздохнул я. — Наконец-то…
— Ты… из будущего? — шепнула Наташа, замирая.
— Из две тыщи восемнадцатого, — у меня начало портиться настроение. — Только не расспрашивай! Ладно? Не хочу вспоминать. В две тысячи семнадцатом никто не отмечал столетнюю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции… И помнить не хочу!
— Понимаю… — тихо выдохнула Ивернева, и сжала мой локоть, заворачивая к подъезду высотки. — Нам сюда!
— А насчет бедуинов — это что? — сменил я тему, войдя в гулкую кабину лифта.
— О, это давнее увлечение! — оживилась Наташа, нажимая кнопку. — «Молодильное зелье»! Я долго искала его утраченную основу, пыталась выйти на самые древние библейские тексты. Весь Израиль исколесила, а по Синаю меня водили бедуины… Знаешь, что самое интересное? Я нашла то, что искала, но вовсе не в ветхозаветной пустыне, а в Колумбийском университете! Я там случайно пересеклась с одним стареньким рабби, его зовут Рехавам Алон. Алону очень польстило, что девушка, не имеющая никакого отношения к евреям, интересуется иудейскими древностями. А стоило ему узнать, что я работала с тобой, как он выбил мне допуск в лаборатории, где изучали кумранские свитки. Иначе я бы в жизни туда не попала…
Лифт замер, и погромыхивавшие дверцы разъехались.
— Непередаваемое ощущение! — всплеснула девушка, проводя меня к себе. — Когда из запечатанного древнего кувшина достают древний текст, выбитый на медном листе и свернутый в трубочку за пятьсот лет до нашей эры… Он до того хрупкий, что прикоснуться страшно — рассыплется! Я тогда так вдохновилась… За месяц наваяла софт, чтобы послойно развертывать рентгеновскую нарезку медных «рулек»!
— Молодчинка какая! — подивился я. — Нет, правда!
Наташка залучилась, быстренько расстегивая пуговицы.
— Сейчас включу… — пропыхтела она, пылая румянцем на скулах.
Я принял ее пальто, и повесил на крючок. Рядом устроилась моя куртка.
— Иди сюда! — позвала Наташа из комнаты. — Покажу…
Чуть слышно загудел системник.
— А тапки где?
— Здесь! — рассмеялась девушка. — Они все здесь, под столом! Сползлись…
Я прошел в тесную спальню, где, кроме по-солдатски застеленной кровати и шкафа, наличествовал стол, который позже назовут компьютерным.
— Это уже не «Коминтерн-7», — проговаривала Ивернева, чьи пальцы порхали над клавиатурой. — Тут стоит прототип «Байкала»… Вот, смотри! Я назвала программу «Исидис»… «Исидой». Она по рисункам или фото создает трехмерные
реалистичные модели людей, животных, да чего угодно… Может дорисовывать части тела или, там, предметы, не попавшие в кадр на снимке, изменять одежду или вовсе удалять ее…Я смотрел, и обалдевал. Наташка, вот так вот, запросто, опередила время лет на двадцать! Никто в мире даже близко не подошел к тому, что творилось на экране ее монитора.
— Ну, вот… — раздельно выговаривала девушка. — Откроем фотку из этой… Нет, лучше из этой папки — тут сканы Инны Видовой… Дворской, то есть. Замажем одежду «ластиком», и… — она нажала на «Create».
А я, хоть и про себя, но охнул — на меня смотрела Инна Гарина, нагая и прекрасная. Слегка изогнув бедро, она стояла, заложив руки за голову — яркие губы кривились в недоброй усмешке.
— Златовласка, — вырвалось у меня, — ты истинная ведьма!
Наташа радостно засмеялась.
— Ну, что? Похоже на то, что будет в две тыщи восемнадцатом?
— Честно?
— Честно… — заробела девушка.
— До таких чудес тогда еще не додумались!
— Правда?!
Глаза напротив брызнули небесно-голубым светом. Наташа пыталась унять счастливую улыбку, но у нее плохо получалось.
— Пошли! — воскликнула она. — Напою тебя кофием!
— По-бедуински! — напомнил я.
— Ага!
Девичий смех разнесся по квартире, а следом поплыл знойный запах духов — реально потянуло горячим ветром пустыни и сладковато-тягучими восточными благовониями.
Кухонный интерьер умилял своей типичностью — маленький пузатый холодильничек в углу, столик, стулья, буфет да настенные шкафчики. Зато дух стоял весьма экзотический — пучки неведомых трав сохли под заботливо наброшенными марлевками.
— «Ведьминские штучки»? — ухмыльнулся я.
— Ага! — жизнерадостно согласилась Наташа. — Всё хочу купить в букинистическом словарь Даля на букву «П» — старый, еще с «ятями». Главное, он огромный и тяжелый, как талмуд. Положу на холодильник — будет изображать инкунабулу с заклинаниями!
Я расплылся в улыбке — девушка и без того колдовала и ворожила, бормоча про себя:
— Четыре ложки арабики, не сильно прожаренной — зерна должны быть темно-оливковые, а не бурые… Одна ложка робусты темно-бордовой прожарки — это обязательно, иначе горчить будет… И шесть капель моего зелья… Нет, лучше прямо в джезву.
— Так ты нашла, что искала? — нетерпеливо вопросил я.
— Да! Да! — резво обернулась Наташа, из-за чего груди колыхнулись под блузкой. — Текст Исхода, который был мне нужен, нашелся среди пергаментных свитков времен… Ну, их писали еще до походов Александра Македонского!
— О, как… И что там было? — съехидничал я, чувствуя, что давняя сладкая боль не отпускает меня, становясь всё менее и менее контролируемой. — Указание, где зарыт Ковчег Завета?
Наташины глаза из лавандовых сделались густо-синими, и снова посветлели.
— Прикалываешься? — сощурилась девушка, и насмешливо фыркнула: — Нет, всего лишь заначка с сокровищами царя Соломона! — она помолчала, медленно перемешивая зерна. — Там нашлось самое старое из известных изложений книги Экклезиаста, причем сильно отличное от канонического текста. По мне, так гораздо большая ценность, чем деревянный ящик с двумя каменюками, надписи на которых остались неизменны последние пять тысяч лет!