Целитель

Прежде чем ответить, Ласси посмотрел в окно.

— Кто-то когда-то сказал, что тот, кто не был идеалистом в юности, не жил, а тот, кто не стал консерватором к старости, ничему не научился в жизни. Я мог бы добавить к этому, что консерватизм означает реалистичный взгляд на вещи, примирение с реальностью. Ваша информация правильна, в том смысле, что я был молодым идеалистом. Что касается всего остального, я настоятельно рекомендую вам отправиться к чертовой матери.

Я кивнул и мягко спросил:

— А молодой идеалист Таркиайнен тоже стал таким же циничным дерьмом, как и вы?

На лице Ласси снова появилась улыбка превосходства.

— Паси Таркиайнен умер несколько лет назад. И умер ли он идеалистом или циничным дерьмом, я не знаю и не хочу знать. К тому же какое он имеет отношение к нашему делу?

— Возможно, большее, чем вы воображаете. И вы снова лжете. Как давно вы знаете, что Таркиайнен не умер?

Ласси сдержанно ухмыльнулся. Потом потер пальцем переносицу. Похоже, он все-таки немного нервничал.

— Это провокационный вопрос?

— Нет, — ответил я. — Это прямой вопрос, и он имеет отношение к Йоханне. Он имеет отношение и к вашему нежеланию организовать ее поиски, а также неожиданно пропавшему у вас интересу к публикации статьи, которая почти наверняка принесла бы вам новых читателей. Только подумайте: целые семьи были жестоко умерщвлены, честолюбивый репортер пропал, полиция бессильна что-либо сделать. Хрестоматийный случай привлечения внимания публики к прессе. Таркиайнен шантажировал вас?

Ласси рассмеялся, но было видно, что это вымученный смех. Он ничего не отвечал и не смотрел мне в глаза.

— И последний вопрос, — закончил я. — Давайте начнем все сначала. Почему вы не смогли встретиться со мной в своем офисе?

12

Когда мы познакомились с Йоханной, она выполняла поручение редакции. Моя будущая жена работала над статьей о закрытии библиотек, и так уж случилось, что одним из тех, у кого она взяла интервью, был я.

— Вы часто сюда приходите? — обратилась она ко мне, когда мы стояли в фойе библиотеки Каллио, которой оставалось работать всего неделю.

Я был поражен тем, как девушка произнесла этот вопрос.

Я решил воспользоваться ситуацией и в свою очередь спросил:

— Мы нигде не встречались прежде?

Йоханна покраснела так, как получалось только у нее: лишь мимолетная тень розового. Она записала мои ответы в блокнот, поблагодарила меня, развернулась и собралась уходить, когда я спросил ее, как часто она сама посещает библиотеку.

Девушка слегка улыбнулась и снова повернулась ко мне лицом.

— Пару раз в неделю, — ответила она.

И только тогда я по-настоящему разглядел ее глаза. Казалось, они собрали все солнечные лучи, что проникали через высокие многостворчатые окна библиотеки. В глазах молодой журналистки как будто пылали все огни нашего становящегося все более мрачным мира.

— А что вам нравится читать? — продолжал спрашивать я.

Она задумалась на минуту.

— В основном это не художественная литература, — сказала Йоханна, глядя так, будто действительно думала обо мне. — Вещи, связанные с моей работой. Прямо или косвенно.

— А как насчет истории?

— Иногда.

— Романы?

— Иногда.

— Поэзия?

— Никогда.

— Почему же?

— Она меня раздражает. В особенности современные поэты. Хорошо обдуманная намеренная мрачность и непонятность. «Сердце стучало, как молоток, что бил в вечную полночь, а мягкое танцующее покрывало прикрывает ее лакричные виски». Разве можно это читать, да еще и притворяться, будто что-то извлекаешь из этого чтива.

— Допустим, — сказал я, — но вы не могли бы вспомнить имена каких-нибудь поэтов или названия книг стихов, которые прочитали?

Йоханна посмотрела на меня своими прекрасными глазами, назвала пару названий сборников поэзии, потом покачала головой. Я согласился с тем, что стихи, которые она читала, действительно непонятны. Но заметил, что есть и хорошие стихи, что я знаю названия сборников, которые помогут ей изменить мнение о поэзии или, по крайней мере, понять, что в отвергнутом ею целом литературном жанре бывают и исключения.

— А вы такие читали? — несколько недоверчиво поинтересовалась она.

— Да, я такие читал, — сделав ударение на слове «такие», подтвердил я.

Некоторое время мы смеялись друг над другом, потом что-то заплясало в ее глазах.

— Думаю, что вы сможете порекомендовать такую книгу, которая поможет мне изменить прежнюю точку зрения.

— Возможно, — не стал отрицать я.

Девушка проследовала за мной в библиотеку, в отдел поэзии. Я чувствовал ее взгляд на своей шее. И это чувство не было мне неприятно. Я думал о сине-зеленых огнях, что сияют в глазах этой женщины; они напоминали мне цвета радуги ярким солнечным днем.

Мы подошли к полкам со стихами, я вынул несколько книжек финских поэтов и начал цитировать их стихи; на самое дно стопки я положил свой сборник. Йоханна подошла, встала рядом со мной и стала слушать если не с явным интересом, то, по крайней мере, изо всех сил пытаясь продемонстрировать его мне, особенно когда я рассказывал о художественных особенностях каждого поэта, а потом читал по одному стихотворению, чтобы показать, как ясен и понятен их язык.

Йоханна была одета в широкие джинсы, черный свитер с высоким горлом; на ногах было что-то среднее между туфлями и ботинками. И пока мы стояли рядом, я не мог отказать себе в удовольствии вдыхать аромат ее волос, чувствовать тепло ее тела и притяжение этих замечательных, излучающих свет сине-зеленых глаз.

Я взял последнюю книгу, раскрыл ее и прочитал стихотворение. Закончив, я посмотрел на нее. Девушка не была так впечатлена, как мне хотелось бы.

— Я не знаю, — проговорила она.

— Прочитать что-нибудь еще?

— Да, пожалуйста.

Я прочитал еще стихотворение.

— Похоже, вы знаете его наизусть, — заметила девушка. — Вы читаете не заглядывая в книгу.

Она взяла книгу из моих рук, раскрыла ее и, увидев мое фото на титульном листе, подняла на меня взгляд.

— Очень умно, — проговорила она с улыбкой.

13

Я постоял некоторое время в переулке, глядя, как задние огни машины Хамида тают в тумане.