Целитель

— Все не так было, Вячеслав Артурович, мы понятия не имели, что он полицейский. При нем не было документов и пистолет под мышкой. Откуда мы могли знать, что он полицейский и операций здесь никто не делал. Мы действовали по правилам, — оправдывался начальник смены.

— Ну и сволочь же ты и гнида порядочная, — резко произнесла Сибирцева, глядя на начальника смены, — удостоверение полицейского у тебя во внутреннем кармане пиджака. Человек до сих пор находится без сознания. Вам этого мало для доказательств, Званцев?

— Удостоверение? — резко произнес начальник ЧОП.

— Да врет все профессорша, Вячеслав Артурович. Нет у меня ничего.

— Задержать, наручники и обыскать, — приказал Званцев.

Из кармана начальника смены достали удостоверение и пистолет полицейского. Сибирцева подошла к лежащему на полу Бугрову, наклонилась над ним и погладила по щеке, потом поводила рукой над плечевым суставом.

— Очнитесь, Федор, — тихо произнесла она.

Он открыл глаза.

— Снова вы надо мной, — Бугров улыбнулся, — меня опять ранили?

— Нет, все в порядке, пойдемте, я напою вас чаем, — предложила Сибирцева.

Капитан встал, сразу почувствовав, что в кобуре нет пистолета, сунул руку в карман — удостоверение отсутствовало. Званцев протянул ему документ.

— Оружие получите при выходе. Извините, таковы наши правила, — пояснил он.

— Правила? — с усмешкой бросил Бугров, — что-то я не припомню правил, позволяющих нападать на полицейского, обыскивать и изымать у него табельное оружие. Это не правила, а факт совершенного преступления сотрудниками ЧОП. Верните пистолет, а когда я выйду обратно, то надеюсь, что не увижу больше здесь ваших сотрудников никогда. Я не стану задерживать их, сами разберетесь. Но если я снова увижу ваших бандитов, то они сядут по полной программе, это я вам гарантирую. Оружие, — повысил он голос.

Званцев посмотрел на Сибирцеву, она кивнула головой, и он отдал пистолет. Надежда провела Бугрова в свой кабинет, попросила Аню принести им два чая.

— Вы, Федор Иванович…

— Просто Федор, Надежда Егоровна, — перебил он ее, — не называйте меня по отчеству. Прошу вас.

— Хорошо, Федор, тогда и вы называйте меня по имени. Мы еще молодые, зачем нам старить себя отчествами, тем более, что вы у меня в гостях, а не на приеме.

— Не знаю — смогу ли, но все равно спасибо, Надежда Егоровна… Надя… спасибо вам еще раз.

Аня принесла в кабинет чай и печенье.

— Спасибо, Аня, — поблагодарила ее Сибирцева, — не беспокойся. Я знаю, что пора начинать прием. Пусть подождут еще немного.

Она кивнула головой и вышла.

— Надежда Егоровна, Надя, я понимаю, что это прозвучит ветрено, но если я не попрошу, то буду казнить себя всю оставшуюся жизнь. Не могли бы мы встретиться после работы, сходить в ресторан или театр?

— В ресторан или театр? — переспросила она, — нет, давайте лучше побродим по набережной, я так давно не гуляла нигде.

— Отлично, к которому часу прибыть? — радостно спросил Федор.

— Я заканчиваю в восемнадцать часов, подходите. Я предупрежу охрану, вас не станут обыскивать и задерживать.

Весь день Бугров не находил себе места, вспоминая, как открыл глаза на операционном столе и увидел ее. Сердце защемило сразу, но не от боли. Он был готов кинуться и целовать ею всю, хотя даже не знал имени. Может быть от того, что она коснулась его сердца своими руками, может быть от другого — он не знал от чего. Сегодня открыл глаза в клинике и снова она. Он влюбился мгновенно и безвозвратно, но как сказать ей об этом? Она посчитает его ветреным ловеласом. Как убедить ее в своей любви? Время, на это необходимо время, но как с ним справиться, если вся душа пылает любовью? Он бы сам посчитал любого мужчину легкомысленным в признании мгновенной любви. Но это случилось и не с кем-то, а с ним самим. Что делать, как быть, гулять с ней и разговаривать о каких-то вещах, когда хочется носить на руках, танцевать, прыгать и любить всю до последней клеточки? К тому же он опер «убойного» отдела… Какая тут личная жизнь, если поднимают по тревоге в выходные и ночью? Практически все его коллеги разведены и перебиваются случайными связями. Но находятся женщины, живут год-два и уходят — никому не нужен муж, пропадающий постоянно на работе за копейки. Наденька, его милая Наденька… Если согласиться быть с ним, то придется уйти в адвокаты. Федор вздохнул… в адвокаты, которых он терпеть не мог, как и журналистов. И что делать, рассказать все прямо, чтобы посчитали придурком и выгнали сразу? Лучше уж сразу пережить боль, окунуться в работу и забыть все. Федор уже имел опыт развода. Жена любила его, но все же ушла, не смогла перенести вечного страха за жизнь и постоянного отсутствия дома. Хорошо еще, что не завели детей. Уходя, жена бросила ехидное напоследок: «У тебя даже не хватило времени на заведение детей или ты считаешь, что они должны быть соседскими? Извини, Федор, я женщина, а не приложение к квартире. Дивану все равно, когда ты приходишь домой, ночуешь ли, а мне нет. Тебе нельзя жениться, ты уже женат на работе. Извини, дорогой, но я ухожу».

Надежда закончила работу за полчаса до шести. Села в кресло в раздумьях. Федор нравился ей и ее тянуло к нему. Не так, как к Виктору раньше. Она поняла, что влюбилась впервые, а раньше было другое чувство, они вместе играли в любовь, не ощущая ее по-настоящему.

Вошел отец.

— Задумалась, Наденька… Он хороший парень и по-настоящему тебя любит, я это чувствую, и ты сама знаешь. Не играй с ним, он не посчитает тебя ветреной и легкомысленной. Погуляете и приводи его к нам, живите и будьте счастливы. Ты не станешь его ревновать к работе, я знаю, что в сутках будет мало минуток для совместного счастья. Но жизнь не заканчивается одним днем или годом. Когда подрастут дети и потребуется настоящее отцовское внимание, он уже будет не простым опером и станет проводить ночи и выходные дома.

— Спасибо, папа, ты настоящий отец и друг.

Она встала с кресла, подошла, обняла отца.

— Так я пойду?

— Иди, доченька. Он наверняка тебя уже ждет внизу.

Сибирцева вышла на улицу, капитан уже ждал ее с новым букетом цветов.

— Спасибо, Федор, — поблагодарила она, — мне приятно, но такой букет стоит очень дорого. Сегодня хороший вечер и не очень жарко, пройдемся пешком или поедем на машине на набережную?

— Я пока еще не купил себе машину, не накопил, но все впереди, — ответил он.

— Извини, Федор, я имела ввиду свою машину.

— Тогда, конечно, поедем — не бросать же автомобиль здесь.

— Хорошо, поедем, — улыбнулась она и махнула рукой.

К ним подкатил Мерседес и за ним еще два джипа. Охранники открыли дверцу седана. Федор удивленно смотрел на нее.

— Это моя личная охрана, я никогда не хожу одна и не езжу. Это не моя прихоть, Федор, так решило наше правительство. Когда я была маленькой девочкой, то меня с братом уже похищала американская разведка, но ничего, все обошлось.

— Американская разведка? — удивился Бугров, — причем здесь врач и разведка, тем более, что вы были еще маленькая девочка?

— Это был один из способов влияния на отца, врачи, Федя, тоже могут работать на оборонку.

— Извините, Надя, я не знал. Так в клинике были не чоповцы, а ФСБ?

— В клинике были чоповцы из ФСБ, а личная охрана — действующие сотрудники. Но пусть это вас не волнует. Я вначале тоже кочевряжилась, но потом привыкла.

На набережной они сели на лавочку у воды, от которой веяло прохладой, своеобразным запахом и воодушевлением. Федор не решался заговорить. Хотелось сказать многое, а Надежда внезапно оказалась не простым врачом, профессором, а личностью, которую охраняло ФСБ. В голове все перемешалось — почему простой врач… она богиня от медицины.

— Федор, — он вздрогнул, возвращаясь от мыслей к реальности, — я чувствую, что вы хотите мне сказать что-то важное и не решаетесь. Профессор, охрана ФСБ… не обращайте внимания. Я такой же простой человек, как и вы. Со своими чувствами, мыслями, желаниями, как и у всех людей.

— Да, Надя, я согласен с вами. Я полицейский, работаю в отделе по раскрытию убийств. Ночами и в выходные чаще на работе, чем дома. Из-за этого со мной развелась жена. Просто ушла, а потом, позже, вышла замуж. Теперь я не знаю, что делать…