Целитель

На период жизни в столице Марина сделалась настоящей моей опорой и помощью.

_________________________

Смерклось. Я вышел из автобуса на остановке «Колос». Миновал оживленный перекресток и направился к дому 8 «а» по проспекту Богенбай батыра, бывшая улица Десятой Пятилетки…

Вот она жёлтая, обшарпанная, видавшая виды пятиэтажка, но для меня – всё равно что памятник детским годам. Первый городской дом, в котором довелось побывать деревенским мальчишкой.

Как меня тогда поразило то, что не надо идти в баню – помыться горячей водой; и не надо идти на улицу для отправления естественных нужд.

Это был первый в жизни приезд в город из целинного поселка. Здесь жили бывшие односельчане – Тумановы: глава семейства одноногий дядя Миша, тетя Лиза и дети – Нина, Толя, Саша, Наташа.

Они водили меня по городу. Я впервые попробовал мороженое и был вполне жизнью доволен.

Особенно мы сдружились с Толиком, потому что были почти одного возраста. Он показывал, именно показывал меня своим «городским» и гордо говорил:

– Они – дворянские…

Я не мог понять, что значит «дворянские». Оказалось, это старое, еще доцелинное, название нашего села.

Бедный мой друг Толя! Ты умрёшь мучительной смертью. И умирать будешь целых два дня под кухонным столом собственной квартиры. Тебя трижды ударит ножом любимая жена, а сама уйдёт к друзьям – отмечать Новый год. И никто тебя не спасет, никто не вызовет «скорую». Ты умрёшь в страшных муках и воспримешь смерть, как избавление от них.

Ах, если бы сразу знать путь свой!

Я призадумался: откуда это? Что такое «знание пути своего»? Не мог я подумать просто так… Не мог.

4

Следующим утром пришёл в редакцию газеты «Вечерняя столица», куда был рекомендован известным писателем Владимиром Гонтаревым.

Приняли хорошо. Сразу же отправили брать интервью у директора полиграфической компании.

Так начались мои столичные трудовые будни.

Они были тем приятнее, что коллектив подобрался слаженный, толковый. Да и оклад мне положили вполне приличный. На эти деньги я вполне мог оплачивать обучение дочери, остальных хватало на уплату долгов по коммунальным услугам за квартиру, в которой ещё оставалась жена. Но мы уже запланировали её скорый переезд в столицу.

Серьёзных расходов не предвиделось, оплату моего житья взяла на себя сестра Марина, давая мне возможность хоть немного «встать на ноги».

Я с удовольствием и радостью окунулся в привычную мне, но несколько забытую жизнь рядового сотрудника средства массовой информации и каждый вечер, возвращаясь с работы, чувствовал приятную тяжесть своих газетных обязанностей. Они кружили, увлекали, давали возможность заглушить тоску о доме.

Я стал сотрудником отдела культуры, который возглавляла моя однокурсница по пединституту Ильмира Гиманова. В мои обязанности входило посещение выставок, концертов, презентаций, вернисажей. В общем, работа интересная и «не пыльная».

Каждый день знакомился с новыми людьми и буквально с утра до вечера находился там, где что-то происходит.

Журналисты столицы приняли меня в целом доброжелательно, но вполне равнодушно. Оказалось, здесь, как и в провинции, они живут по принципу – «сам по себе». Ну и ладно. Меня вполне устраивало. Никто не лезет в душу и не пытается что-то выспрашивать.

Владимир Гонтарев в свое время закончил ВЛК (высшие литературные курсы) при нашем институте и теперь возглавлял крупнейший республиканский журнал «Нива», он и ввел меня в круг местных литераторов.

С Гонтаревым мы знакомы с семьдесят шестого года, именно тогда я поступил на первый курс филологического факультета областного пединститута.

Гонтарев уже тогда был большим поэтом. А его «Деревенька деревянная» звучала повсеместно и стала настоящей народной. Именно он оценивал мои первые поэтические труды. И несмотря на всю их беспомощность и подражательность, всё-таки отозвался одобрительно, дав, таким образом, путевку в жизнь и желание продолжать марать бумагу. На филфаке я стал одним из первых поэтов, после Вадима Штерна, Олега Рябова и Эрика Шмидта. Очень этим окрылился и – прошел творческий конкурс в Литературный институт на… семинар прозы.

Но как мне помогало это сейчас! Заслышав волшебное слово «Литинститут», местные писатели преображались на глазах: для многих он был просто недоступен. С их глаз и позы улетучивались следы зазнайства и высокомерия, которые мне были хорошо знакомы. Сам когда-то грешил…

Вообще, по моему убеждению, самое главное – избежать духовного провинциализма. Кстати говоря, подцепить его вирус можно и в столице. Но, если угодно аллегорию, пожалуйста.

Ты живёшь в небольшом городке и желаешь всех его жителей восхитить своими способностями и талантом. Получается. Все довольны, все смеются. Ты тоже счастлив этим и не желаешь затрачивать каких-то усилий, либо чем-то жертвовать, чтобы донести свои творения до остального мира: проверить на пригодность и значимость. Рискнуть. Ведь здесь ты – первый, а там… Земля – огромная планета и людей на ней предостаточно. Их духовный голод до сих пор не утолен. А может быть, именно твоих строчек-ниток не хватает для наступления всеобщей гармонии? Надо дать возможность человечеству оценить их. Надо хотя бы стремиться к этому.

Но духовный провинциализм, то есть напыщенность и самодовольство, сердечное восприятие своего собственного и категорическое неприятие чужого, такое стремление исключает.

Сначала в «Ниве», потом в других журналах, скорым потоком хлынули публикации моих трудов, написанных в прежнее время.

Я быстро становился известным и даже модным.

Вот тебе и жизнь – живи и радуйся…

Но радость – мимолетная вспышка в сознании.

В вихре писательских и журналистских дел я стал забывать о «черных днях» в городе горняков. Предмет показался далёким, и было маловероятно, что он вновь проявится.

_________________________

Но всё было по-прежнему рядом. И жило не только во мне.

Вначале я кое-что попытался заштриховать в памяти, и это получилось: отдохнуть и набраться сил удалось. Но потом стал понимать, что минувшее – не минувшее, но как раз то, что постоянно находится в нас, живя, волнуя, не давая забыть полностью. И минувшее это гораздо больше похоже на настоящее, с исключительной разницей: ничего нельзя поправить.

И чем чаще стучит оно в голову и сердце, тем быстрее следует ожидать продолжения. Возможно, финала, который неизбежен. Разница заключается во времени. А время – категория вялая или стремительная, в зависимости от настроения человека, потому как им же изобретена.

Стало быть – в масштабах – значения тоже не имеет.

Пережитое, осознанное дало мне право больше не бояться смерти как таковой, ведь от наших желаний ничего не зависит, всё находится в руках тех, кто нас ведёт.

Когда молодые люди рассуждают о смерти, бравируя презрением к ней, они толком не соображают, о чём говорят. В их арсенале только мальчишеская пылкость и полное отсутствие жизненного опыта. Мол, жизнь – ничто.

Жизнь – всё! Но, однако же, есть вещи и подороже…

Противостояние с неведомым врагом реанимировало во мне мужскую, бойцовскую сущность и подстегнуло к обретению уверенности, что жизнь – не самое дорогое, честь дороже. Она и есть – твои убеждения, ответственность, звание человека.