Целоваться запрещено! (сборник)

27

Дома у Амаранты. На крыльце и на терраске идет «закатка» помидоров и огурцов.

Амаранта тоже участвует – держит над кипящей водой банки. Ее двоюродный брат, флегматичный малый лет двадцати, в тельняшке, послушно и методично обрезает «попки» от огурцов на расстеленной пестрой рекламной газете.

Тетка Амаранты, Николавна, видит из раскрытого окна человека на велосипеде, нагруженном стройматериалами.

– Это кто, не пойму? – спрашивает она у другой родственницы. – Дачник, что ли, какой новый?

– Это этих, – силится припомнить фамилию родственница. – Вон там которые, как их... Где старый дом пустой стоял...

– А, – понимает Николавна и удивляется: – Так его вроде убило где-то, говорили?..

Амаранта замирает от любопытства, но не подает вида.

– Про убило не знаю, а вот заграницу точно уезжал, – поправляет родственница. – Несколько лет валандался...

– Вернулся, значит?

– Ну. Починяет.

– Холостой?

– Вроде. И непьющий. Молоко одно у тебя в магазине берет, и гречу с черняжкой.

– А...

Николавна заметила, что парень в тельняшке перестал отрезать попки от огурцов и жадно глядит в объявления про красавиц по вызову. Николавна деловито дала ему подзатыльник и резюмировала:

– Родина – она на то родина и есть, чтоб домой возвращаться...

28

Человек стучит молотком в доме. Останавливается, чтобы попить воды. Слышит стук в дверь.

– Кто там? Счас я...

Человек спускается. На крыльце – Саня-Лисапед. Обеими руками держит большой надраенный самовар. Протягивает самовар человеку.

– Мне?! – восхищается и словно не верит в свое счастье человек. – Вот это да! Да это же вообще... Мечта просто... Спасибо, родной, спасибо, друг.

Саня-Лисапед абсолютно счастлив, что его подарок понравился. Сам сияет как самовар.

Они жмут друг другу руки.

29

Аня, Амаранта и человек выходят на поиски маяка. В резиновых сапогах, кепках, с рюкзаками. Идут берегом маленькой речки по рыжему песку, потом по траве.

Жарко.

Они купаются. Украдкой девочки поглядывают, какой серьезный шрам у человека на животе.

Искупавшись, переходят шаткий мостик, входят в лес. Бродят по лесу.

Устраивают привал – едят огурцы с солью и пьют воду.

Дальше идут. Амаранта стирает ногу, и человек бережно оборачивает ее пятку подорожником. Углубляются в чащу. Смотрят в глубокий овраг.

На обратной дороге человек несет на руках увесистую Амаранту. Аня прыгает по кочкам, как воробей.

30

Дома у человека девочки переоделись. Пили чай.

– Может, в книгах неправильно написано? – рассуждал человек. – Нет, не может быть... Я в двух книгах читал про этот маяк. В «Истории кораблекрушений» и в «Описании ушедших морей». Этот маяк упомянут. И широта совпадает, и долгота. За «Описаниями» я вообще по всему свету гонялся. В Портленде нашел, да не у букиниста, а у пьянчуги какого-то на блошином рынке... Насилу со старофламандского перевел...

– Не надоело? – спросила Амаранта.

– Переводить? – не понял человек.

– Врать не надоело? То принцы какие-то, то синие птицы, то маяк... Что мы тебе, грудные?

– Да, – сказала Аня. – Ходим, ищем, а его все нет. Его вообще, что ли нет, да?

– Маяк есть, – сказал человек. – Только его найти трудно. Я предупреждал.

– Ага, – кивнула Амаранта. – Стоит, нас ждет.

– Маяк есть, – повторил человек.

– А шпага, которую король подарил? А принц и принцесса?

– Есть, – сказал человек. – Честное слово.

– Спорим, врешь? – Амаранта подмигнула.

– Я дал вам честное слово, – серьезно сказал человек. – Впрочем, если хотите, давайте спорить.

– На что?

– На желание, – серьезно сказал человек. – Если вы проигрываете, то делаете, что я скажу.

– Круто! – согласилась Амаранта.

– Пойдемте наверх, – сказал человек.

31

Он открыл дверь чердака. На чердаке – тесно от старых вещей, тут и сломаное кресло с ручками в виде львиных голов, и мутное зеркало, и настоящий большой ржавый якорь, старинные фонари со свечами, деревянное колесо, несколько непарных весел, сети, бережно обернутые в ткань картины, обломок лодки, амфоры...

В углу – железный кофр с цифровым замком.

Человек открыл замок и бережно вынул из кофра длинный бархатный футляр. Открыл.

Обомлевшие девчонки смотрели на шпагу в ножнах, усыпанных драгоценными камнями.

Человек вынул шпагу из ножен. На клинке – длинная надпись непонятными буквами.

Заперев кофр и чердак, человек мотнул головой в сторону комнаты с письменным столом.

На столе – большой фотографический портрет. В парадном зале с причудливым гербом на стене стоят красиво наряженные негритянские мальчик и девочка в маленьких коронах, с родителями и человеком. Все улыбаются.

Человек пошел по лестнице вниз. Девчонки поплелись за ним.

32

– Ладно, – обиженно сказала Амаранта. – Продули, так продули. Говори свое желание.

– Раздевайтесь, – негромко приказал человек.

– Совсем, что ли? – девчонки захихикали и тут же умолкли испуганно.

– Раздевайтесь и на стол, – велел человек.

– Там же чай с кексом...

– Спор, барышни, дело серьезное, – сказал человек.

– Не буду я! – заартачилась Амаранта.

Человек скучно пожал плечами. Он смотрел, как чужой. Чужими глазами. А потом отвернулся.

Аня полезла на стол. За ней и Амаранта. Аня в бриджах, Амаранта – в тесной мини-юбке. Трудно раздеваться на столе, между чашками. Тишина, чашки звенят. Девочки, раздевающиеся на столе, неясно отражаются в надраенном самоваре. Аня уже испачкала бриджи вареньем. Амаранта с трудом вылезает из юбки.

– Амаранта! – позвал человек, и она вздрогнула. – Я обещал тебе, что бородавки пройдут?