Целый осколок

— У меня пока нет лейтенантского патента, поэтому предлагаю временный найм как охране. Срок найма — пока месяц. Плата за это время будет как две трети от платы линейному стрелку первой линии. Перезаключим договор на лейтенанство, добавится доля в добыче. Согласны?

Переглянулись, молча переговорили взглядами. Мелькнули быстро стираемыми улыбками — глупый этот ваш милость, ровных и правильных цен за «кровь и плоть» не знает. Какая может быть плата на испытании? Да почти никакая, испытание же! А его милость денег кладет как отконттраченному «гусю».

— Да, ваша милость. Мы — гнусавое перечисление имен с прозвищами и без него — отдаем нашу кровь и плоть в руки господина баронета Дарт Серенус с правом выкупа отданного и возврата отданного по концу срока.

Все, формула «присяги» произнесена.

— Заря, займись составлением с ними контрактов на испытание. Пока без моего имени.

— Слушаюсь, господин барон. Контракты как длинные открытые составлять с местом под изменения или короткие испытательные?

— Длинные.

Опять улыбаются, отблески насмешек над уже очень-очень глупым бароном почти не прячутся в темных уголках их век. Смейтесь, смейтесь, мои будущие звери. Что у нас насчет смеющегося последним, стреляющего первым? Заря тоже искриться смехом, отблескивает лакированной гладью ямочек на румянящихся щечках, вспархивает ресницами и сверкает жемчугом зубов. Она не читает мысли Владыки, но тут и не нужно их читать, достаточно чувствовать веселое настроение Повелителя, разглядывающего этих низших. Владыка бесконечно мудр и сети его никогда не рвутся. Ее господин не погрешим, ее господин велик.

Улыбались и Бруно, и Себастьян. Как улыбается сержант-сверхсрочник, добро так, по-отечески, когда смотрит на стриженных тонкошеих призывников с оттопыренными ушами и трепетными взглядами. И даже младшие звери тоже улыбались.

А Жану Лоддо, Пьеру Ломакко, Прескотту Фитц и Фрицу Безносому без второго имени, вдруг стало не уютно и очень захотелось поежиться под этими лучами счастья. Такими добрыми и теплыми.

Дижон самый образцовый город империи. Его можно как эталон выставлять в Палату мер и весов, накрыв стеклянным колпаком и привинтив табличку с надписью6 «Эталон».

Стандартные городские стены, стандартно обветшали, как и в других городах обленившейся и зажиревшей империи. Они уже давно прикрыты от разглядывания толстыми каменными стенами домов Застенного квартала и их высокими черепичными крышами. И тонкими, из всякого мусора — обзол, дранка, кривые жерди, побеленными и снаружи почти приличными, домов Внешнего пояса. Ратуша как ратуша, соборы как соборы. Ах, да, площадь! Дижонская городская площадь не стандартна — это длинный-длинный эллипс с памятником графу Гутто Артур Мария Шэгрро де ла Пинно Корсунскому по прозвищу Длинный. Что именно у графа было длинным или длинным он был сам, неведомо, но памятника он удостоился по праву. За долгие годы его правления Дижон богател, ширился и разрастался. А в году Небесного цветения, граф много имен, даровал городу самоуправление и вскоре скончался, ввергая в искреннею скорбь добрых горожан. А в остальном, более никаких достопримечательностей. Улицы как у всех носят названия простые и конкретные — Рыцарская, Булочников, Ратушная, Королевская миля и так далее. Сами улочки кривые, в центре мощенные, на окраинах грязью навощенные.

В общем это город, в городе дома, в домах живут люди. И достаточно о городе Дижоне. А если хочется большего, то наймите мальчишку за полпенни, и он вам расскажет, кто и с кем спит, кто что печет, тачает, клепает. Где и как поймали стражники неуловимого Дейнека Кровавая Шея — мошенника, вора и многократного осквернителя святого места дочки бургомистра. Сколько ступеней в лестнице до дворца Наместника, камней в фундаменте собора святого Маслотара, сурового изгонятеля злых духов из прихожан и прихожанок очень страшным способом!

«Еще полпенни благородный сэр, месье, герр, лэр и я вам такое про святого расскажу!».

И он вам расскажет, неимоверно привирая и постоянно шмыгая сопливым носом, такое же и прочее, неистребимо местечковое и невероятно скучное.

Он, Заря и Себастьян — Бруно остался на «хозяйстве, и двое младших зверей, не нанимали мальчишку-проводника и не расспрашивали прохожих. Он чувствовал где его другие «младшие», которым он приказал сопровождать и охранять Сюззи и Паккету. А если приложить еще немного усилий, то и ощутить в каком состоянии «младшие» — спят или бодрствуют, по насыщенности оттенка свечения их «искры». И «младшие» чувствовали приближение своего Владыки.

Узкие, если вносить что-то крупнее корзины с продуктами, то придется поворачиваться боком, двери двухэтажного, вытянутого в высоту дома, открылись, когда он был от них в пяти шагах. «Младшие», выскользнув из темноты дома, встали на одно колено, низко склонили голову.

— Вам есть что мне сказать?

— Нет, Владыка. Ваша драгоценность в безопасности. Никаких повреждений, Владыка.

Драгоценность? Повреждения? А, ну да, сразу вспомнилось: «Беречь как драгоценность, оберегать от всего и всех. Варианты выполнения моего приказа — любые». Но почему все же драгоценность? Неудачно подобранное определение? Или ситх что-то вкладывал в это слово?

— Где драгоценность?

— В доме, Владыка. Второй этаж, комната налево. Ведется обучение высокому готику преподавателем нанятым госпожой Паккетой.

— Чудно.

Он вошел в дом, задев ножнами шпаги косяк, брякая шпорами и отзанивания на каждом шаге стальными подковками по плиткам пола. Немного раздражало — ненужный и глупый шум, но положение обязывало шуметь, греметь, бряцать этими признаками статуса. Огляделся — чистенько, просторно, виден не выпячиваемый, но крепкий достаток. Ну да, денег он тогда дал им прилично. И обезличенный вексель на тысячу флоринов. Десять кило золота. Состояние.

При его появлении в низком поклоне склонилась выглянувшая из-за двери на шум сухая вобла в глухом сером платье и с непривычно большим святым Кругом на плоской груди. За ее спиной полез толстым телом в дверной проем бородатый мужик. Да, мужик, не мужчина. Он поднял бровь в немом вопросе:

— Я духовная сестра Елина, владетельный. Я бегинка. Я помогаю по дому и наперсница госпожи Паккеты. Это Клаус, слуга госпожи Паккеты.

Ни разу не добавила господин. В атаке она что ли, на тропе войны чутье потеряла? Спина склонена в поклоне, но пряма, словно стоит на плацу. Нагла не в меру, не очень умна и полностью обделена чутьем. Или тупа и непробиваема в своей броне веры.

— Более тут ваши услуги не нужны. Покиньте дом.

— Так расчет надо бы свести, владетельный господин.

Голос у мужика сволочной, звучит как холодец, дребезжит как надраенная под вид дорогого металла латунь.

— Заря, займись.

— Я исполню, господин.

Женщина же вновь низко поклонилась и исчезла за беззвучно притворенной дверью, напоследок полоснув взглядом как ножом. Пиявка-бессребреница. Явиться в свой Gotteshauser, Божий дом, и перемоет ему все кости, растворив их в кислоте своей слюны. Тем более прочь и более никаких «духовных» надсмотрщиков. Паккета почувствовала себя госпожой и окружила себя свитой? Выходит так. Ну и какая госпожа, такая и свита.

Ох, женщины, женщины… Любопытны как кошки, наглы как вороны, шумны как сороки. В меру умны и подобны дельфинам — красивые, вечно улыбающиеся, ничего не говорящие, не создающие, не изобретающие, ни открывающие, но милашки и вторая разумная раса. Дрессуре поддаются, приручаемы, но постоянно косятся в сторону открытого океана. Правильно их японцы ловят и жрут. Гордых самураев не проведешь, расовое чутье не подводит — только притворяются друзьями человека, касатки карликовые.

Он прислушался, со второго этажа глуховато и плохо слышимо донеслось: «Аcc. Аccusativus являются sc. Casus, то есть винительный падеж. А dat, dativus sc. Casus и есть тот самый дательный падеж, что вы никак не хотите запомнить, юная госпожа!».