Цена любви

— Пойми, — делился он, как обычно, с сестрой своими планами. — Мыться люди будут всегда, это как с едой, понимаешь? Вечная необходимость!

— Но ведь теперь у всех почти ванны… — робко возразила та.

— Мы говорим о разных вещах, — снисходительно улыбнулся Димитриус. И больше эту тему не затрагивал. Как выяснилось позже, он с умом распорядился накопленной отцом с риском для свободы валютой.

Елена искренне считала, что ее брат вообще был умнее всех, с кем ей доводилось сталкиваться в жизни. И возможно, была права — если судить по результату: и по сей день бани Костаниди были самыми популярными и соответственно престижными в столице и ее окрестностях среди людей бизнеса. Чего это стоило ее Димитриусу, особенно в бандитские девяностые, она старалась не вспоминать. К тому моменту, как Костаниди заболел, казалось, что все плохое наконец-то позади, а впереди только спокойная, благостная, очень обеспеченная, а главное, долгая старость…

…Сидя в тот день в коридоре перед дверью доктора в клинике Хабарова, Елена с отчаянием и ужасом ожидала, когда ее туда позовут, чтобы сказать о непоправимом, неизбежном, о том, чего не должно было и не могло быть. Это было, с ее точки зрения, не просто несправедливо, это было… Она не нашла нужного слова и прерывисто всхлипнула. Женщина до сих пор не могла поверить в поставленный диагноз, она сама настояла на том, чтобы привозить сюда Димитриуса каждую неделю, несмотря на то что брат слабел и таял на глазах, в надежде, что наступит такой день, когда после очередного визита врачи обнаружат свою ошибку… Особенно стала надеяться после того, как прежний доктор по каким-то причинам сменился докторшей. В прошлый раз новая врач ей ничего определенного не сказала, только все время отводила глаза… Может, сегодня? Да, сегодня Елена твердо решила с ней поговорить.

Дверь в кабинет приоткрылась, женщина вздрогнула, но очень красивая и тоже новая медсестра выскользнула оттуда одна, видимо, осмотр брата еще не был закончен. Девушка явно собиралась идти куда-то по своим делам, но тут взгляд ее случайно упал на Елену, и она словно споткнулась. Некоторое время сочувственно смотрела на ее зареванное лицо и вдруг неожиданно присела рядом…

— Ну что вы уж так-то переживаете? — ласково произнесла красавица.

Елена от неожиданности охнула и тут же разревелась всерьез, сквозь слезы бормоча один и тот же вопрос насчет проклятого диагноза… Девушка слушала ее очень сочувственно, морщась, словно от боли, как будто страдания Елены отзывались в ней собственными страданиями. Потом, оглянувшись и убедившись, что в коридоре никого нет, придвинулась к той совсем близко:

— Нет, к несчастью, никакой ошибки нет, но отчаиваться не нужно… Может быть, вашему брату еще не поздно помочь, только…

Она замялась и снова покосилась в конец коридора.

— Только что? — тоже почему-то шепотом спросила Елена.

— Видите ли, вообще-то я не имею права вам это предлагать, но… вы так переживаете, что смотреть страшно…

— Помогите, пожалуйста, помогите… — Из глаз женщины хлынул новый поток слез.

— Ну хорошо. Только, если можно, перестаньте плакать и слушайте меня внимательно.

По тому вниманию, с каким Елена Костаниди выслушала Любовь Андреевну Галкину, с ней мог состязаться разве что Филя Агеев, пристроившийся в ближайшем к собеседницам служебном туалете. Этот разговор, кроме всего прочего, был ценен и важен для него тем, что с той минуты, как он завершился, перед Агеевым отчетливо замаячил финал его деятельности в качестве санитара…

…Куда менее продуктивно развивались события в самой «Глории». Несколькими минутами ранее Александр Борисович Турецкий был не на шутку удивлен тем, что после робкого стука в дверь его кабинета на пороге возникла вовсе не Наташа, которую он только что попросил сделать ему кофе, а объемистая фигура Макса.

Все, включая Турецкого, знали: для того, чтобы вынудить лохматого гения по собственной инициативе покинуть темное царство, необходимы чрезвычайные обстоятельства. Что же стряслось на сей раз? Вид у Макса к тому же был смущенный, хотя и подобной склонности за ним тоже вроде бы не водилось.

Александр Борисович вопросительно уставился на внушительную фигуру «бродяги» в ожидании, когда тот прекратит топтаться на пороге и пояснит свой выдающийся поступок. Наконец спустя не менее чем полминуты это произошло.

— Сведения по ней только на девяносто третий, — буркнул Макс.

Турецкий немного подумал, но ни до чего не додумался и поинтересовался:

— По кому — по ней?

Макс, тяжело засопев, протопал к его столу и положил бумажку, на которой красовался длинный номер с дробью посередине. Александр Борисович прищурился, разглядывая цифры, и наконец его осенило:

— А-а-а! Ты имеешь в виду «ящик», в котором работает старший Паляницкий?

Его собеседник молча кивнул.

— А почему тогда «она»? — терпеливо продолжил Турецкий выяснять причину волнения компьютерного гения.

— Это лаборатория. Биохимическая. Военка… Все. — Он тяжело вздохнул и умолк, как понял его шеф, насовсем. Остальное предстояло допетрить самому.

— Биохимическая, значит, — произнес Александр Борисович. — Если военка, скорее всего, занималась биологическим оружием… Возможно, и сейчас продолжают…

Макс тут же мотнул головой, отметая подобный расклад.

— Ликвидирована, — буркнул он.

— Как это — ликвидирована, если наш клиент там работает?!

Компьютерщик уныло пожал плечами и уставился в сторону, замерев на месте. А Турецкий наконец понял причину его столь поразительного поведения: впервые на его памяти Максу не удалось отыскать и раздобыть требуемую информацию! То есть удалось, но жалкие крохи! Что само по себе являлось для него наверняка истинной трагедией: Александр Борисович только сейчас сообразил, что не видел Макса с того момента, как его обременили этим заданием, больше суток, за которые тому, если учесть его налитые кровью глаза, удалось поспать дай-то бог несколько часов…

— Послушай, — начал было он, но тут Макс неожиданно вновь заговорил, причем более связно.

— Ликвидировали. Помещение и оборудование продано фармацевтической фирме «Дробыш и K°» в девяносто восьмом… Никакой информации о фирме после этого не было и нет.

— Солнце ты мое! — поневоле подпрыгнул Александр Борисович на своем стуле. — Нет и не надо! Этого и так более чем достаточно! Спасибо тебе, ты нас просто спас… Иди, отдыхай, лопай свои чипсы. И не смотри на меня так: если в твоем Интернете нет сведений о какой-нибудь конторе, означать это может одно из двух: либо упомянутая информация ввиду секретности в электронном виде вообще не хранится, либо не выпускается в Интернет по той же причине… Ну не имеет с Паутиной связи, на манер компа какой-нибудь домохозяйки!

Какое-то время Макс молча хмурился на Турецкого: очевидно, представить, что в наше время кто-то, пусть и из соображений секретности, может жить вне Паутины, компьютерному гению было почти невозможно… Однако с задачей он в конце концов справился, если судить по тому, что взгляд Макса постепенно просветлел, и, молча кивнув, он развернулся и неторопливо покинул кабинет Александра Борисовича.

Улыбка на лице Турецкого между тем, после того как за Максом закрылась дверь, погасла почти сразу. Что именно означала информация, которую раздобывший ее компьютерщик не сумел правильно оценить, Александру Борисовичу совсем не понравилось. Да и нечему тут было нравиться, если говорить начистоту…

Некоторое время Александр Борисович молча размышлял, неподвижно сидя за столом. Наташа, которая принесла кофе, глянув на Турецкого, не решилась с ним заговорить — настолько отсутствующий у того был вид. Молча поставив на журнальный столик поднос, девушка поспешила покинуть кабинет.

Наконец Турецкий, придя к определенному решению, вздохнул и, достав свой мобильный, набрал номер Меркулова. Если не на совещании каком-нибудь — должен откликнуться сразу…

— Саня? — На совещании он явно не был.