Пролог

Ника

Мама говорила ей: «всё будет хорошо». Не будет. Не после того вечера, когда ей было девятнадцать. Наверное, уже никогда.

Ника тушит свет – вместо свечей на праздничном торте и морщится, когда Светка гремит в своей комнате игрушками. Ей не хочется смотреть на её лицо. Ни утром, ни днём, ни вечером. В ней она видит его отражение: в голубых ярких глазах, носе картошкой и в мелких тёмных кудряшках.

Ей тяжело касаться дочери.

Доктор говорит, что это нормально, что это пройдёт.

Не проходит уже почти пять лет.

Нике исполнилось двадцать четыре сегодня. Тринадцатое сентября. Что может быть веселее, чем день рождения в пятницу тринадцатого. И провела она его на работе, стоя у кассы в магазине разливных напитков, под хохот весёлых ребят, недавно вылетевших из родительского гнезда, и разговоры пьяных работяг, стремящихся заглушить взрослые проблемы литром – другим «светлого нефильтрованного». Ох, если бы всё топилось в алкоголе. К сожалению, градус вопросы не решает, лишь усугубляет, отправляя здравый смысл на дно пластиковой тары до следующего рассвета, убитого очередным похмельем.

Мама говорила: «какой аборт, мы справимся, возьми академ». И она её послушалась, хотя черта с два они справлялись.

Валентине Ивановне стукнуло пятьдесят шесть, у неё проблемы с сердцем. Едва ли она способна помочь дочери с маленьким ребёнком. Едва ли может оплачивать визиты к психотерапевту дважды в неделю. Ника пропускает их уже четвёртый месяц.

Свистит старый чайник из нержавейки, она морщится, поднимаясь со стула, идёт выключать. Плита вычищена и блестит – мама заходила с утра остаться с внучкой, пока дочь впахивает на работе. Скоро и на это нельзя будет рассчитывать. Врачи говорят: всё сложно. На той неделе Ника выложила восемь тысяч за обследования. Результаты не утешали.

Скрипит дверь, Светка проходит тихонько в гостиную, точно это и не её дом вовсе. Ника скользит по ней равнодушным взглядом, наливает себе чёрный сладкий чай.

– Мам, завтра бабушка ведёт в сад? – спрашивает осторожно она, помня о переменчивости материнского настроения. Ника ведёт плечом и прикрывает веки.

– Ага, иди спать.

– Мам, – шепчет Светка, теребя край короткой облинявшей футболки, когда-то имевшей яркий зелёный цвет.

– Чего? – раздраженно говорит Ника, сожалея, что не закрылась сразу в комнате.

– С днём рождения.

Шуршит бумага, девочка тянет тетрадный лист с ярким рисунком. А ей пусто. Так пусто, что выть бы лютым волком. Внутри неё нет той любви, о которой пишут стихи. Она выгорела, выцвела до чёрно-белого альбома со старыми фото из девяностых. И таблетки не помогают.

– Иди спать, – выдыхает она устало, принимая подарок. Светка неловко улыбается, убегает, видимо, обрадовавшись даже такой малости.

Если подумать, раньше было куда хуже: Ника срывалась, не контролируя себя, могла днями не подходить к детской кроватке, не брать её на руки. Сейчас… сейчас есть лишь равнодушие. Может, она неправильная. Может, эмоциональный инвалид. Чёрт его знает.

Мама смотрит с осуждением, разговаривает, повторяя, как мантру: «всё будет хорошо».

Не будет. Мамочка, не будет ничего хорошо.

Есть кредит в банке на их однушку, пока живут у мамы и сдают ту за гроши, бешеные проценты и хреновая работа. Есть Андрей, который так и не сел. Суд решил, что он невиновен. Что она сама согласилась. Смешно. Ей хотелось хохотать от постановления. До икоты и сорванной в истерике глотки. Это потом она узнала, что папа – её папочка взял его деньги. Взял и не постеснялся поддержать лживую версию произошедшего, ей рот заткнуть. Мама с ним тогда и разошлась, не стерпев. Наконец-то. Тридцать лет терпела. Но решилась как-то поздно.

Ника потёрла воспалённые веки и глотнула горячий чай. Ничего не почувствовала. Совсем как вчера, дав согласие на предложение Дениса. Не руки и сердца, к счастью. С таким, как он, лучше не иметь близких отношений. Вообще никаких отношений не иметь.

Они появились по всему миру с года два назад, и существующий порядок изменился. Люди даже не поняли, когда такие, как он, заняли руководящие посты везде, куда смогли дотянуться. Кто-то называл их вампирами, кто-то заражёнными. Неважно, какого название, суть не меняется. Они опасны. Смертельно опасны.

– Ты хорошо подумала? – улыбается он, растянув пухлые губы.

Она прячет глаза, глянув на носки изношенных туфель, кивает.

– Знаешь, он не сядет, – говорит Ден, лениво растягивая слова. Ей в нос ударяет терпкий запах табачного дыма.

Ника поднимает на него безжизненный взгляд, оглядывает рубашку без складок и чёрные брюки, волосы, аккуратно уложенные, задерживается на тёмной радужке. Казалось, прямо поверх неё выскоблена стоимость его услуг. Как будто бы есть что-то, что она не смогла бы отдать за крах жизни Смирнова. Ей в самом деле насрать, какой будет цена. Хоть душа. Пусть забирает, она ей не нужна. Не после того, как измазалась в ртути, что уже течёт по венам вместо алой крови.

– Знаю.

Ден щурится, стучит подушечками пальцев по барной стойке.

– Подпиши здесь, – не просит, приказывает он коротко, великодушно придвигая к ней контракт, а другой рукой тушит сигарету.

Ника подписывает, вероятно, последний договор в своей жизни.

– Умница.

Она сглатывает ставшую густой слюну, что кислит на языке привкусом безысходности, и отворачивается, выходя за дверь. Та закрывается с хлопком, отрезая «прошлое» от «настоящего», озвучивая итог принятого решения.

Андрея Смирнова находят следующим утром в его же чёрненьком «Audi». Автомобильная авария, передоз, мгновенная смерть. Так говорит симпатичная ведущая на новостном канале.

Лучше бы он мучился. Ника бы посмотрела.

Мама охает, скосив на неё взгляд, а она не может сдержать улыбки.

Тем же вечером пишет Ден. Он хочет получить то, что причитается. И она идёт. Одевает дочь, закалывает светлые волосы в строгий пучок, надевает единственное в гардеробе приличное платье и идёт.

Домофон открывается быстро после короткого гудка. В квартире на двенадцатом прибрано и просторно. Обставлено помещение в старинной манере, будто выставка дорогого антиквариата, а не трёшка в центре. Ника игнорирует незнакомых людей, пробираясь вглубь гостиной. Он сидит в кресле у балкона, облокотившись на подлокотник, и выглядит как обычный мужчина, расслабленный бокалом – вторым виски со льдом. Но ей известно, что случится. Всегда случается: так или иначе.

– Ден, познакомься, Света, – представляет их она, ощущая волнение. Ей чудилось: она готова. Она сможет.

Но что-то идёт не так: когда мужская ладонь ложится на макушку ребёнка, когда его глаза наливаются багряным, когда Светка оборачивается на неё, смотря с непониманием.

Может быть, «что-то не так» случилось куда раньше. Когда она повстречала его. Или, когда решила, что сможет избавиться от пустоты после смерти Смирнова. Или, когда посчитала, что в её сердце нет места для дочери.