Цена метафоры или преступление и наказание Синявского и Даниэля

– Он изложил эти неопровержимые?

– Да.

– Ну и что? Ты-то что думаешь?

Мишка отвернулся и уставился в стенку, где пестрела репродукция "Танцовщиц" Дега.

– Мишка, что же ты молчишь? Ты тоже считаешь, что я гад? Мишка, мы же друг друга со школы знаем.

– Слушай, Виктор, - Мишка выпрямился.
– Ты должен пойти к Чернову. Вы должны с ним объясниться. Вы же оба разумные люди. Он ведь должен понять, что лучше молчать, чем обвинять, ошибаясь. Хочешь, мы вместе пойдем?

– Погоди, Миша. Ты-то, ты - что думаешь?

Мишка помолчал.

– Я верю тебе, Виктор, - сказал он медленно, - верю...

– Но... Ты ведь хотел добавить "но"?

Он молчал.

– Мишка!
– заорал я.

– Как будто ты сам не понимаешь, - выговорил он нехотя.

Я поднялся.

– Ну что ж. Спасибо и на этом...

7

"Узбекистан" гудел, как бесплацкартный вагон. Запарившаяся прислуга моталась между столиками, отмахиваясь салфетками от нетерпеливой публики. Пьяная девка за моим столиком все время пыталась говорить со мной по-английски, но кроме "спик ю инглиш" и "ай эм гёрл" ничего выдавить не могла. Ее кавалер, высоколобый зануда с университетским значком, говорил: "Люда, погоди!" Она на какое-то мгновение умолкала, и тогда он, перегибаясь через столик, пачкая рукава салатом, убеждал меня:

– Самая объективная газета у американцев - это "Нью-Йорк геральд трибюн". Читайте "Нью-Йорк геральд". Они всему цену знают...

– Вы что - агент по рекламе?
– спросил я, отпихивая его влажную руку, хватавшую меня за плечо. Но он не давал сбить себя:

– Нет, я - доцент Вашечкин. Семен Алексеевич Вашечкин. А вас как зовут?

– Фра-Дьяволо.

– Ха, вы шутник. Я говорю: читайте...

Он остановился и посмотрел на меня любящими глазами. Девка завопила:

– Спик ю инглиш?

– Люда, погоди! Вот я вам сейчас расскажу: сели мы в покер, и я проиграл восемь рублей, а? Вы играете в покер?

В покер! Сукин ты сын! Встретился бы ты мне на улице, я бы тебе показал покер!

Я перевернул графинчик над стопкой. И полстопки не набралось. Доцент засуетился:

– Разрешите, я налью. Пожалуйста...

– Ай эм герл!

– Люда, погода! Вы мне очень нравитесь, уважаемый - хе!
– Фра-Дьяволо!

– Ладно, лейте. Официантка, еще триста грамм!

Официантка по-матерински поникла надо мной:

– А не хватит ли? Не сердитесь, вы уже много выпили.

– Ничего, ничего, девушка! Вы же видите - я в полном порядке.

Но я не был в полном порядке. Хотя я и чувствовал себя трезвым, зал расплывался, в голове стучало и страшная сухость стягивала рот.

– Слушайте, Вашечкин! Слушайте, доцент! Я хочу вас спросить кой о чем. Только скажите ей, чтоб она не лезла со своим "инглишем", а то я ее по-русски пошлю!
– добавил я раздраженно. Я был уверен, что трезв: я фиксировал свой тон, я позволял себе раздражаться.

– Люда, погоди! Я слушаю вас, дорогой друг. Я - доцент Вашечкин...

– Спик ю...
– пискнула Люда и печально умолкла.

– Слушайте, Вашечкин. Кстати, что за дурацкая фамилия: Вашечкин, Нашечкин... Ладно, не сердитесь. А, принесли. Спасибо, поставьте сюда. Так вот, представьте, что вас обвинили в грязном поступке, в подлости. И вы не можете доказать, что не виноваты, вы беззащитны против клеветы. Вы слушаете меня? Вы слушайте, а то... Что вы будете делать, доцент? Как вы будете жить?

– Я... Спасибо, спасибо. За ваше здоровье! Кха. Да. Если бы меня обвинили в чем, в том... в том, в чем я не виноват, то я был бы спокойным! Спокойненьким!!! Потому что я сам знал бы, что я ни в чем не виноват. А?

– Здорово! Ай да доцент, ай да молодчина! Слушай, сколько лёту от Москвы до Сочи?

– Что? До Сочи? Кажется, часа три, три с половиной.

– Ух, Вашечкин, опять угадал!

В это время Люду замутило. Она встала и посмотрела на нас трагическими и бессмысленными глазами.

Вашечкин вскочил, подхватил ее за талию и повел, оборачиваясь ко мне и вскрикивая:

– Погодите! Не уходите! Договорим!

– Здесь свободно?

Одно место за нашим столиком было не занято, но к нам никто не садился, потому что на стуле лежала Людина сумочка. Вашечкин, уходя, подхватил ее.

– Да, одно место, - сказал я.

– А мне больше не надо. Я не люблю, знаете ли, на двух стульях сидеть. Я всю жизнь на одном стуле просидел. Чего и вам желаю.

Он был совсем пьян, этот человек лет пятидесяти, с осоловелым добродушным лицом, с маленькой лысинкой в белокурых седоватых волосах - я увидал, ее, когда он нагнулся, садясь.

– Ну, что пьем?
– спросил он, потирая руки.
– Девушка, графинчик, салатик, шашлычок по-карски, пару бутылочек минеральной. Вот так. Молодой человек, разрешите воспользоваться пепельницей. Вот так. Спасибо, коллега.

– Какой я вам коллега, - буркнул я.
– Я художник.

– И я художник, - подхватил он.
– Художник в своем роде. Шучу, шучу. А с художниками я был знаком. С художниками я много встречался. Ночи напролет, бывало, беседуем.

– Вы кто же? Искусствовед? Критик? Министр культуры?

– У-у, горяч, горяч. Молодой еще, ничего.

– Вы лучше выпейте. А то пока вам еще принесут...

– Выпью, сынок, выпью. Разочтемся. Будь здоров. Я им говорю: "Что ж вы, говорю, художники? Жалко мне вас, говорю". Та-акой народ! "Присаживайтесь", - говорю. Да, а сейчас я на пенсии. Вот так.

– Что-то я не пойму, какие у вас с художниками дела были?

– Да одни ли художники! Профессора, академики! Химики! Я тут, а они вот они, голубчики мои. Ну, чего ты смотришь, чего глазками моргаешь? Кто я такой? Пожалуйста! Я - майор. Я в органах работал. Двадцать семь лет, как одна копеечка. А теперь на пенсии.

Он вдруг заговорил шепотом:

– Не нужен, говорят, стал. Образования, говорят, мало. Отдохните, говорят. А на мое место - мальчишку, сопляка. Только - тсс, молчок! Я тебе, как своему...

– Что?!

– ...как своему брату говорю, как младшему брату: придут! Придут, позовут, "выручай, скажут, майор!" Ты думаешь, все эти штучки - надолго? Все эти манежи, евтушенки, совнархозы, мать вашу... Молчи, молчи. Зубы стисни, молчи, не тушуйся. Думаешь, я один такой? Думаешь, я сопьюсь на большой-то пенсии? Врешь! Я иду по Кузнецкому, а они навстречу, навстречу. Здороваться не положено в штатском, так они глазами приветствуют! Нет! Шалишь! Без меня не обойдешься! Придут, позовут, а я умоюсь, побреюсь, выйду к ним - и мы такое покажем! Т-с-с! А то, понимаешь, слабаки: "Я, говорит, угрызения совести испытываю, я неправильно сообщил". А какое ты право имеешь рассуждать, что правильно, что неправильно? Ты долг свой исполнил! Перед родиной, перед партией! Перед... впрочем, о Нем молчу. О Нем другие скажут. Вот так. Мало ли, что неправильно, а сообщить надо. Мы разберемся. Ты хороший малый, молодой только, в глазах задумчивость. Ты это брось, не задумывайся. Не тушуйся! И правильно сообщил. То есть, это не ты сообщил, я спутался... Но и ты мог бы. Ты настоящий человек. На каких фронтах воевал? В окружении, в плену был?