Цена счастья

Барнаби засмеялся:

— Дорогая, я обожаю, когда ты совсем по-детски злишься. Но сегодня утром тебе придется потерпеть. Все вы, очаровательницы, одинаковы: вам бы только отвлечь мужчину от серьезного дела.

Дождь прекратился, и, хотя небо было затянуто тучами, в такую погоду дети отправились погулять. Эмма смотрела, как они выходят из дома, в плащах, шлепая резиновыми сапогами, болтавшимися на длинных, тонких ножках. За ними едва поспевала хрупкая, исполненная чувства ответственности мисс Пиннер; она семенила, перекинув через плечо парусиновый мешок. Он предназначался для еще оставшихся цветов, опавших листьев — гувернантка увлекалась составлением гербариев.

Впервые за последние два дня Эмма ощутила душевный покой. Ей захотелось поделиться своими впечатлениями и мыслями с родной тетей Деб, и она принялась за письмо. Эмма подробно излагала все события последних дней; оставшись одна в спальне, созерцая сквозь высокое окно серенький деревенский пейзаж, она вспомнила афоризм мудрой пожилой леди: «Люби его, но не доверяй ему».

«Я все еще доверяю ему, — исповедовалась Эмма, — несмотря на то, что у Барнаби оказалось две дочери, свободолюбивых, как дикие лани, а также разведенная с ним демоническая красавица жена, образ ее — я со стыдом вынуждена это признать — преследует меня и днем и ночью; еще досаждает мне изваянный в мраморе прадедушка, который словно наблюдает за каждым моим шагом. Не говоря уже о призраке хорошенькой Сильвии, гувернантки, исчезнувшей в прошлом году в ночь под Рождество…»

Через два часа, когда Эмма спустилась вниз, Барнаби разговаривал по телефону, а дети возвращались с прогулки; за ними чинно следовали Луиза и Дадли, поглощенные беседой, которую они вели, не обращая внимания на вновь заморосивший дождь.

— Хорошо, дорогая, напиши мне сразу, — говорил Барнаби, когда и комнату вбежали девочки с порозовевшими щеками.

— Теперь уж это точно мама! Дай нам поговорить с ней, пожалуйста!

Барнаби повесил трубку и с нескрываемой болью спросил детей:

— Почему каждый раз, когда звонит телефон, думаете, что это ваша мать? У меня полно знакомых, которых…

— Которых ты называешь «дорогая», — вмешалась Эмма; она расстроилась, увидев разочарованные мордашки девочек.

Барнаби ответил, отчетливо выговаривая каждое слово:

— Это была секретарша Марка, которую, если ты хочешь знать, я всегда называю «дорогая». Такая уж у меня старомодная манера обращаться к подчиненным, особенно хорошеньким женщинам.

Руперт, оторвавшись от газеты, похвалил брата за твердость характера:

— Так держать, старина!

Мисс Пиннер вошла в комнату, самодовольно посмеиваясь. Ее спутник — Дадли — выглядел смущенным. Он торжественно нес парусиновый мешок Луизы. Увидев, что на него все смотрят, Дадли незаметно отбросил свою ношу в темный угол, объяснив, что случайно встретился с детьми и гувернанткой.

— Барнаби! — обратилась к мужу Эмма, заметив, что у Дины подрагивает нижняя губа. — Неужели нет никакой возможности связаться с Жозефиной?

— Я уже говорил тебе, — Барнаби еле сдерживал раздражение, — что если бы я мог, то давно бы связался с ней. — Но он тут же смягчился и улыбнулся детям; в его глазах светилась грусть и доброта. — Будьте терпеливыми, не горюйте. Может, завтра придет письмо.

Дина робко кивнула кудрявой головкой и сдержала слезы. Но Мегги, привыкшая выражать свое разочарование более ярко, скорее — агрессивно, вовлекла сестру в головокружительную беготню по холлу, с дикими воплями, от которых задрожали картины на стенах; затем девочки вприпрыжку понеслись по лестнице и стали, громко топая, бегать по коридору второго этажа. Мисс Пиннер, едва не плача от бессилия справиться с буянившими разбойницами, устремилась за ними.

— Дети! — молила она. — Дети, немедленно остановитесь!

Мегги, издав оглушительный боевой клич, скатилась вниз по перилам, но через мгновение она снова оказалась наверху, продолжая летать по коридору вместе с сестрой, словно ведьмы на помеле.

— Дети! — продолжала умолять мисс Пиннер. — Мегги! Ты дрянная зловредная девчонка. Мне придется тебя строго наказать.

Барнаби, не зная, злиться ему или потешаться, молча пожал плечами.

— Боже милостивый, она бессильна. Голос вопиющего в пустыне.

— Я говорила тебе, что эта хилая особа — жалкий осколок прошлого, — напомнила мужу Эмма, даже не пытаясь скрыть смех. Дурацкая экскурсия на природу, нелепый парусиновый мешок для экспонатов, горячее стремление подышать утренним деревенским воздухом — и вот теперь беспомощные попытки обуздать диких птиц, которых, как ей казалось, она уже приручила.

— Что же нам делать? — вопрошал жену тоже растерявшийся Барнаби.

— Повторяю — дай ей шанс! — Это был разгневанный голос Дадли. — Чего ты ожидал? Кто виноват, что дети неуправляемы? Ты и твоя бездушная эгоистка первая жена. Вы не дали близнецам должного воспитания, позволили им одичать и попасть в сети болезненных комплексов — и теперь ты без зазрения совести полагаешь, что достойная интеллигентная девушка сразу обуздает норовистых лошадок?!

Возмущенный Дадли воззрился на брата; его голубые глаза сверкали, щеки стали багровыми. Но затем, словно подавленный обрушившейся на него яростью, он опустил веки. Его одутловатое лицо приняло обычное робкое выражение, и он взмолился:

— Простите меня за эту непристойную вспышку! Но вы же знаете, что я прав.

— То, что ты сказал, бесспорно, — смиренно ответил Барнаби. — Я не собираюсь этого отрицать и признаю долю своей вины.

Дадли с чувством похлопал брата по плечу.

— Твоя вина, старина, состоит только в том, что в жены выбрал не ту женщину. Но может быть, сейчас ты сделал правильный выбор. — Его взгляд застенчиво скользнул по стройной фигуре Эммы. — Судьба подарила тебе Эмму и… Луизу. Мисс Пиннер попросила, чтобы я ее так называл. — Теперь Дадли покраснел до корней волос. — На бедную девушку навалилось все сразу. На твоем месте я дал бы ей время, и вот попомни мое слово — она еще проявит себя!

— Хорошо, — согласился Барнаби. — Но пока приводить в чувство расходившихся детей выпало на мою долю.

И он смело направился в самый центр бури. Дадли, словно извиняясь, сказал Эмме:

— Знаете, у нее есть собачка. Все, что у нее есть, — это маленькая собачка.

Глава 9

Впереди был долгий вечер. Эмма, осматривая утром дом, обнаружила, что второй пролет лестницы ведет на чердак с низкими потолками, состоящий из двух отсеков, наполненных ненужным хламом; тут были детские игрушки, например старый конь-качалка, деревянная колыбель, многочисленные сундуки и коробки со всякой всячиной. Эмма подумала: почему бы девочкам не поиграть на чердаке? Снова зарядил дождь, который опутал плотной сетью поля и деревья и принес с собой ранние сумерки. Глаза Луизы до сих пор были на мокром месте, она то и дело ощущала себя несправедливо униженной; дети, приведенные в чувство неумолимым отцом, глядели на всех исподлобья.

Однако любопытные девчонки с воодушевлением откликались на заманчивое предложение Эммы поиграть на чердаке; они взбежали по лестнице и принялись исследовать полутемные пыльные закоулки.

— До сих пор никто не разрешал нам сюда подниматься, — сказала Мегги. — Во что будем играть, Дина? Смотри, конь! Давай играть в войну?

— Нет, — отказалась Дина. — Я хочу поиграть с той старой колыбелью. Видишь, она деревянная. И качается. Только она закрыта. Может, там внутри спрятан ребенок?