Цена сомнений

Еще несколько толчков, и он резко выходит из меня и, быстро скользя ладонью по члену, изливается на мой живот. Я не открываю глаза, потому что не могу смотреть на это. Слишком стыдно. Но мне нравится ощущение, когда теплая жидкость брызгает на мою остуженную потом кожу.

Тяжело дыша, Леша падает сбоку от меня. Открыв глаза, смотрю на него и улыбаюсь. Как хорошо, что сейчас день, и я могу рассмотреть все его черты. Светлые волосы, русые ресницы, пара веснушек возле носа и красивая родинка под глазом. Мужественная челюсть и самые красивые серо-голубые глаза в мире!

Потянувшись к стулу возле кровати, Леша снимает со спинки полотенце и, повернувшись ко мне, вытирает мой живот. Бросив махровую ткань возле кровати, ложится на бок и обнимает меня. Целует в висок.

– Моя красавица и умница, – хвалит он, а я улыбаюсь. – Я для тебя все сделаю. Вот увидишь, одену тебя в шелка и золото. Куплю тебе норковую шубу и такую же шапку. Видела бы ты, что носят столичные девчонки. Я хочу, чтобы и ты так одевалась. Будешь красивее всех.

– Леш, да где же деньги взять на все это?

– Верь в меня, Люба. Посмотришь, я буду одевать тебя как королеву. Обеспечу всем. Ты у меня в хоромах будешь жить.

– Скажешь тоже, – фыркаю я. – В хоромах. С милым рай и в шалаше, – блаженно выдыхаю я.

– Если милый атташе, – со смехом добавляет он, а я легонько шлепаю его по плечу. – А вообще я тебе слово даю, Любань. Будем жить с тобой в шоколаде. Ты только верь в меня.

– Я верю. А ты не связывайся с теми подозрительными типами из соседнего района. Не нравятся они мне.

– Они просто работают вместе со мной, ничего такого. Мы не друзья. Не переживай, у меня все под контролем.

– Ладно, – выдыхаю я.

– Мамка придет через час. Повторим? – спрашивает он и наваливается на меня.

Глава 3

– М-м-м, вкусно, – прервав поцелуй, облизывается Леша, а потом снова целует. – Вкусная.

– Леш, тише, нас услышат, – шепчу, а сама чуть не визжу от радости.

– Не услышат.

– Услышат-услышат! – раздается голос дяди Вовы со второго этажа.

Мы с Лешей задираем головы и видим, как в темноте мелькает красный кончик сигареты, когда сосед затягивается.

– Блин, – пищу тихонько и опускаю голову, чувствуя, как лицо пылает.

– Идем на детскую площадку, – Леша тянет меня за руку, и я подскакиваю со скамейки у подъезда, на которой мы милуемся последние полчаса.

Мы приходим на площадку. Леша садится на карусель и сразу же тянет меня к себе на колени. Она медленно, с тихим скрипом кружится, пока мы неистово целуемся. И голова моя тоже кружится. Сознание плывет, когда Лешина ладонь ныряет мне под подол платья и гладит бедро высоко-высоко, у самой кромки трусиков.

– Моя мама завтра будет на рынке с утра и до четырех, – бормочу ему в губы. – Может, придешь ко мне?

– Завтра я уеду, Любань.

Отрываюсь от него и пытаюсь в темноте рассмотреть любимые глаза.

– Куда?

– В столицу. Я всего на два дня. Надо поработать сверхурочно. Вернусь с подарками, – он приглаживает мои волосы, заправляя выбившиеся из косы локоны за уши. Потом кладет ладонь на мою шею сбоку. – Ну чего так разволновалась?

– Да нет, – пожимаю плечами. – Просто… я буду скучать.

– И я, Любаш, – отвечает он и снова целует сладко-сладко. И голова опять кружится вместе с каруселью.

А на следующий день Леша уезжает. Только вот не на два дня, а почти на неделю.

Однажды утром, спустя пять дней после его отъезда, я просыпаюсь. Сажусь на кровати и чувствую, как подступает тошнота. Сначала легкая, а потом она усиливается. Накатывает волнами, раздирая горло. Я вскакиваю с кровати и несусь в туалет. Едва успеваю откинуть крышку и склониться над унитазом, как меня тошнит. Только позывы прекращаются, тут же повторяются. Еще и еще, пока через некоторое время наконец не стихают. Но меня все еще мутит. Все тело дрожит и голова немного кружится. Встав на ноги, хватаюсь за раковину, накрывая ладонью небольшой скол на ней, и смотрю в зеркало. Бледная. Может, съела что-то не то? Мама вчера с рынка принесла пирожки с квашеной капустой. Неужели они?

Приведя себя в порядок, иду на кухню. Мама жарит оладушки, которые я так сильно люблю уплетать со сгущенкой. Но сегодня от запаха разогретого домашнего подсолнечного масла мутит. Я сглатываю ставший в горле ком и, схватив стакан, набираю воду и жадно пью. Выпиваю целый стакан, и мой взгляд падает на стоящую на столе ряженку. Беру картонный пакет с ней, отрезаю кончик и пью прямо из него.

– Это еще что за вандализм? – хмурится мама.

– Ох, вкусно, – выдыхаю я, возвращая пакет на стол. – Мам, а тебя не тошнит после вчерашних пирожков?

– Меня вообще не тошнит, – отвечает мама, переворачивая партию оладий, и снова смотрит на меня.

– Блин, кислого чего-то хочется.

– А тебя что, стошнило? – спрашивает она, прищурившись.

– Ага. Наверное, пирожки были все же не совсем свежие. Или масло подгоревшее.

– Люба, – медленно произносит мама.

– М? – поднимаю на нее взгляд, которым перед этим шарила по столу в поисках чего-нибудь кисленького.

– Люб, а ты со своим этим… не согрешила?

– В каком смысле? – бормочу, краснея.

– Ты спала с этим своим хулиганом? – строже спрашивает она.

Я тяжело сглатываю.

– Мам… – произношу тихо и пячусь к двери.

Она выключает печку и, бросив на стол лопатку, идет на меня. Разворачиваюсь и бегу в свою комнату, которой служит зал. Забегаю, а мама – следом за мной.

– Люба! – рявкает она так, что я, как в детстве, поджимаю задницу, чтобы по ней не прилетело тяжелой маминой рукой. Отступаю за диван, создавая между нами преграду. – Ну? Спишь с этим непутевым?

– Чего это он непутевый? Он и джинсы мне вон купил, и шубу обещал.

– Обещал он! – ругается она. – Мне тоже много кто чего обещал. Так спишь?

– Было пару раз, – бубню, опуская взгляд.

– Ну что за дура? – всплескивает мама руками. Срывает с плеча кухонное полотенце и пытается ударить меня им по заднице, но я вовремя отскакиваю. – Где твои мозги? Весь двор будет называть тебя потаскухой! А если в подоле принесешь? Что люди скажут? Как я им в глаза смотреть буду?

– Мам, да все так делают! Сейчас другое время!