Цена свободы

— Я не знаю, — признался старик. — Наверно… для того, чтобы… показать другим, что человеку… нужны страдания. Иначе… зачем ему жить. За свободу быть самим собой надо…. платить.

— И какова она, цена свободы?

— Я не могу… ответить… на этот… вопрос, — старик бледнел на глазах, — Прости…

Старик замолчал навсегда. Закарий понял, что так и не узнал его имя.

Он вышел из дома, прошел барьер защиты и взял Еву за руку.

— Все кончено.

— Я останусь с тобой, — сказала она.

— Тогда пойдем, — Зак показал ей ключ.

Они направились к аэродрому. Спустя несколько минут они стояли перед тем ангаром и Закарий орудовал ключом. Замок щелкнул, автоматический механизм разжал задвижки, и створка медленно поползла вверх. Когда они проникли внутрь, Зак не заметил там никакой техники, ни инструментов, вообще ничего. Лишь у противоположной стены находился аварийный выход. «К стартовой площадке», — прочел Закарий древние иероглифы. Открыл дверь. Вниз вела длинная узкая лестница. Он потянулся к рубильнику у стены и включил питание. Лестница озарилась сигнальными лампами. Подростки переглянулись, и без колебаний двинулись вниз.

Закарий не считал ступени, двигался как сомнамбула. Перед глазами еще стояла бледная маска вместо лица старика, а он еще столько хотел ему сказать, но теперь слова бессмысленны и время упущено навсегда. Важно лишь то, что происходит здесь и сейчас, а потому надо сосредоточиться. Они вышли к небольшой станции метро, у края которой стоял вагончик. Зак и Ева сели в него, и парень нажал всего одну кнопку со знакомой надписью. Вагончик тронулся и они поехали. Тоннель оборвался также внезапно, как и поглотил их до отправки. Выйдя на конечной станции, они поднялись по широкой маршевой лестнице, над которой висела большая надпись «Космодром». Их встретила просторная галерея со смотровыми стеклами по бокам. Галерея убегала на километр или два вдаль. Зак подошел к смотровому стеклу и увидел огромный крытый ангар, погруженный в полумрак. Ева уже колдовала над щитом энергоснабжения, что-то переключила там и вот, с глухим гулом стартовый комплекс начал оживать, там внизу один за другим зажигались вдоль стен прожектора, освещали пустые площадки для стыковки и стартовую полосу со специальными бороздами. Отдельным рядом были выстроены пусковые установки для вертикального взлета. Пространство космодрома было не просто огромным, его размеры не поддавались описанию. И почти весь космодром пустовал. Каждая деталь интерьера говорила о том, что комплекс когда-то использовали. Протертые следы от шин, опаленные края взлетных бункеров, мертвое табло расписания словно еще вчера были свидетелями людского присутствия. Многие предметы были оставлены как бы в спешке, и за ними вот-вот должен был подойти хозяин.

— Смотри, — прошептала Ева.

Закарий обернулся. В паре стыковочных узлов от них стоял на стапелях космический корабль. Слегка приподнятый нос его был нацелен на небо. Ультрамариновый корпус матово поблескивал в свете ламп. Изящный, гладкий, он словно воплощал в себе само движение и, похоже, был готов к немедленному запуску. Они подобрались поближе и теперь смотрели на махину снизу вверх. Время шло, они разглядывали крейсер, не в силах произнести слово.

— Ты понимаешь, что это значит? — Закарий повернулся к подруге.

Она медленно кивнула.

Рядом с ними в воздухе возникла голограмма чернокожего мужчины, разглядывающего корабль, и задумчиво произнесла:

— Когда-то давно, когда человечество находилось на грани гибели, нашлись смельчаки, которые отправились в поисках счастья в космос. Они знали, что такое настоящая свобода, они чувствовали ее вкус. А здесь в городах окапываться остались лишь трусы. Они полагали, что несчастье можно переждать, и настанет новая эра. Свою боязнь нового назвали осторожностью и успокоились. В чем-то они оказались правы — новая эра настала, а человек отвык от открытого пространства настолько, что это въелось ему в кровь. Однако человеческое общество никогда не было однородным, среди храбрецов может оказаться трус, а среди трусов появится тот, кто найдет в себе силы выступить против существующего порядка вещей. На сотню слепцов всегда приходится зрячий. Древние учли это и оставили потомкам такую возможность — обрести свободу. Умейте ею воспользоваться. Вы здесь не первые, но это — последний корабль. Последняя надежда.

Чернокожий архивариус поклонился и исчез.

Закарий улыбнулся спутнице.

— Старик был прав, — сказал он, — Ради этого действительно стоит жить. И умереть. Когда-нибудь…

— Да, — мечтательно произнесла Ева.

Они вместе отправились в обратный путь. Дом у речки нуждался в уходе, а плантации с утра еще никто не поливал.