Центральная Азия: От века империй до наших дней
Шрифт:
В XI веке Махмуд аль-Кашгари заявил, что «все тюрки… ведут свое происхождение от Тюрка, сына Иафета, сына Ноя» {10} , и эта версия стала аксиомой во всех мусульманских обществах Центральной Азии. Согласно исламским верованиям, Адам и Ной были первыми из большого числа посланников, которых Бог отправлял к людям, чтобы передать им свои указания. Они стали частью череды событий, знаменующих божественное вмешательство в людскую жизнь, кульминацией которого стало явление Мухаммеда, «печати пророков». Из этого следует, что дети Иафета были мусульманами изначально, но сошли с пути истинного и утратили ислам. А их обращение, к которому приложили руку праведники, лишь возвращение к прежней вере. В других мифах Али, зять пророка Мухаммеда, обитал в Мазари-Шарифе (в современном Афганистане) или в Шахимардане в Ферганской долине. Горная вершина недалеко от Шахимардана называется Троном Соломона и считается местом, где Соломон впервые обратился к Богу. Эти священные места как бы растворяли время и пространство и соединяли Центральную Азию с самой сутью исламской традиции.
10
Mahmud al-Kas? ari, Compendium of the Turkic Dialects (Diwan Lu?at at-Turk), ed. And trans. Robert Dankoff (Cambridge, MA: Harvard University Printing Office, 1982), 1:82.
Важно помнить, что в ту эпоху мусульманство подразумевало принадлежность к общине, которая была мусульманской изначально, так что речь не шла об индивидуальной вере. Значение ислама в общественной жизни
Цель этого в высшей степени пунктирного очерка истории Центральной Азии до XVIII века – познакомить читателя с некоторыми ключевыми чертами наследия, с которым жители Центральной Азии пришли к началу современности. Множество разных наследий сосуществовали параллельно: древние города в оазисах, степные кочевники, ислам и империя Чингизидов. Жители Центральной Азии определяли свои общества в зависимости от выбора в различных «либо/либо»: тюрки или таджики, кочевнический или оседлый образ жизни, степь или пахотные земли. Эти противопоставления играли важную роль в культурном воображении Центральной Азии, но не следует путать их с социальной реальностью, которая всегда оказывалась сложнее. В Мавераннахре кочевники и земледельцы не просто находились в непосредственном соседстве, многие кочевники сами занимались сельским хозяйством. Лингвистическая ситуация была столь же неоднозначной. Персидский язык стал языком высокой культуры к XI веку, а чагатайский тюркский – к XV веку. Оба эти языка сильно расходились в письменной и разговорной речи, которая, в свою очередь, делилась на разные диалекты. Письмо было особым видом деятельности. Письменные тексты предназначались как для демонстрации мастерства и владения культурными кодами, так и для передачи смысла. В персидском и чагатайском языках прослеживается ряд общих культурных моделей, общая вселенная значений и символизма, а также общая лексика. Более плодотворно было бы рассуждать о центральноазиатской культуре раннего Нового времени как о тюрко-персидской. Персидский язык имел гораздо меньшее значение для казахов, а к XVIII веку его стали реже использовать также в Хорезме и Алтышаре. Многие люди – особенно в Мавераннахре – говорили на обоих языках, однако именно ряд общих культурных ориентиров и практик, соединяющих края языковой пропасти, сделал культуру тюрко-персидской.
Империя
В один холодный февральский день 1881 года министр иностранных дел России Николай Гирс пожал руку цинскому дипломату Цзэн Цзицзэ, подписав с ним договор, положивший конец так называемому Илийскому кризису. Кризис затрагивал Илийский край в Центральной Азии – территорию, на которую претендовал Китай и которую оккупировала Россия в 1870 году во время восстания, свергшего правление Цинов в Центральной Азии. Петербургский договор официально закрепил условия возвращения региона Китаю. Этот кризис помнят по сей день главным образом потому, что это единственный случай в XIX веке, когда испытывавшая трудности империя Цин одержала верх в дипломатической схватке с европейской державой. Как бы там ни было, этот договор стал важной вехой в истории Центральной Азии. Четко проведя между двумя государствами границу, охраняемую теперь международным правом, договор официально закрепил разделение Центральной Азии между двумя империями. Степь оказалась замкнута со всех сторон.
Раздел Центральной Азии на российскую и китайскую зоны окажется весьма устойчивым. Граница, которую обозначили тогда в Санкт-Петербурге, в той или иной мере существует и по сей день, хотя ни Российской, ни Цинской империи давно уже нет. Однако процесс, который привел к этому разделению, был долгим и сложным, и начать стоит как раз с его осмысления, а потом уже изучать его последствия для Центральной Азии. Мы окажемся в мире, где империи были нормальной формой политической жизни – в мире со своей собственной логикой, которой нам придется следовать на ее же условиях. Мы увидим, что появление этих двух империй в Центральной Азии едва ли можно было предсказать. В том, какую именно форму обрела Центральная Азия в эпоху империй, непредвиденные обстоятельства и случайности сыграли весьма важную роль.
Глава 2
Маньчжурское завоевание Восточного Туркестана
В 1755–1759 годах армии Маньчжурской империи захватили Джунгарию и Алтышар – и мусульмане Восточного Туркестана вошли в орбиту китайского политического порядка. Маньчжуры завоевали Китай в первой половине XVII века и основали династию Цин. Примерно в то же время западные монголы Джунгарской степи создали последнюю степную империю. Эти империи целое столетие боролись за власть в регионе, а затем Цин, располагавшая за счет китайской земледельческой экономики гораздо большими ресурсами, уничтожила джунгар в ходе серии молниеносных побед в 1750-х годах. На тот момент джунгары правили Алтышаром уже несколько десятков лет, однако теперь он стал частью империи Цин. Таким образом, в ходе конфликта между двумя империями Внутренней Азии Синьцзян стал частью Китая.
Ожесточенное соперничество между мусульманскими элитами Алтышара привело к тому, что регион оказался под властью джунгар. К середине XVII века правление Чингизидов оспаривали уже несколько разных сил. Суфийские ордена, возникшие после периода нестабильности, связанного с монгольским завоеванием, обрели значительное богатство и влияние. Суфийские учителя выполняли функции духовных наставников правителей, что поднимало их еще на один уровень выше к власти. В обмен на свои проповеди учителя получали земельные наделы и доходы. Наиболее важными суфийскими фигурами в Алтышаре были потомки учителя Накшбанди Ахмада Касани, известного как Махдум-и Азам («Величайший учитель»), который прибыл в Алтышар из Мавераннахра в 1580-х годах и обрел большое влияние при дворе Чагатаидов в Яркенде. Два клана наставников, происходящие от разных сыновей Махдум-и Азама, вскоре начали бороться за влияние и последователей. В 1670-х годах Афак Ходжа, глава одноименной ветви суфийского братства Афакия, потерял расположение чагатайского правителя Яркенда и был вынужден отправиться в изгнание. Десять лет он проповедовал в Кашмире, Тибете и Ганьсу. Предполагается, что во время своих путешествий он лично встречался с Нгавангом Лобсангом Гьяцо, пятым Далай-ламой. Из гораздо более позднего агиографического повествования мы узнаем, что ходжа и лама устроили соревнование чудес, в котором, что неудивительно, Афак Ходжа легко победил. Далай-лама был поражен и спросил Афак Ходжу, кто тот таков и откуда родом. «Я ученый и ходжа из мусульманского племени, – ответил он. – Жители Кашгара и Яркенда – мои ученики и последователи. Недавно явился некто, лишивший меня этих городов и изгнавший меня. Прошу вас повелеть кому следует, чтобы мне возвратили мою родину». Далай-лама был сильным правителем, объединившим большую часть Тибета в реформистском течении буддизма, духовное влияние которого распространялось на Западную Монголию. Он ответил Афак Ходже, что, хотя армии и трудно добраться до Алтышара из Тибета, он с радостью позовет на помощь своих монгольских учеников. Далай-лама написал письмо Галдан-хану, правителю джунгар, с просьбой вернуть два города Афак Ходже {11} .
11
Muh ammad S adiq Kashghari, In Remembrance of the Saints: Muhammad Sadiq Kashghari's Tazkira-i ?Azizan, trans. David Brophy (New York: Columbia University Press, 2020), 34.
Джунгары –
это свободная конфедерация западных монгольских племен, которые объединил Батур-хунтайджи в 1635 году. Они пришли на земли к северу от гор Тянь-Шаня, чтобы контролировать длинные торговые пути между Россией, Мавераннахром и Китаем. За счет этой торговли новое государство наслаждалось процветанием. На протяжении следующих нескольких десятилетий джунгары строили города, окружали их стенами, развивали сельское хозяйство и торговлю и сумели накопить достаточно ресурсов, чтобы вооружить свои армии пушками и порохом, причем большая часть оружия производилась местными умельцами. Джунгары приняли тибетский буддизм и создали письменный язык. Как и все степные империи, Джунгарское государство вело экспансионистскую политику. Галдан подчинялся Далай-ламе и изгнал Исмаил-хана, последнего правителя Яркенда из Чагатаидов. Он посадил на трон Афак Ходжу и предоставил его самому себе в обмен на ежегодную дань. Поздний источник восточнотуркестанского происхождения утверждает, что с Кашгара ежегодно взималась дань в размере 48 000 тенге (унций серебра), которую собирали джунгарские послы, приезжавшие сюда в сезон сбора урожая. Похоже, постоянного гарнизона в Алтышаре не было {12} . Таким образом, суфийский деятель обрел в Алтышаре беспрецедентную светскую власть благодаря покровительству кочевников-буддистов.12
James A. Millward, Beyond the Pass: Economy, Ethnicity, and Empire in Qing Central Asia, 1759–1864 (Stanford, CA: Stanford University Press,1998), 92; Henry G. Schwartz, "The Khwajas of Eastern Turkestan," Central Asiatic Journal 20 (1976): 266–296.
Живучий стереотип, будто в исламе религия и политика тесно переплетаются, исторически несостоятелен. На протяжении большей части исламской истории религиозная и политическая власть принадлежала разным группам, и отношения между исламом и властью довольно часто менялись. Религиозная власть принадлежала людям, выделявшимся своим образованием и происхождением, и это наделяло их определенной харизмой. К XVII веку прежние разногласия между учеными-юристами (улемами) и суфиями удалось в значительной степени преодолеть благодаря возникновению суфийских орденов вроде Накшбандии, которые полагали, что верный путь к Богу – взаимодействие с миром, а не отречение от него. Однако у правителей тоже была своя аура. Само пребывание на престоле как таковое часто служило оправданием любых поступков, особенно в постмонгольскую эпоху, когда основным критерием законности служила принадлежность к роду Чингизидов. Улемы были готовы признавать любых правителей, которые соблюдали законы шариата. Однако ситуация постоянно менялась. Ходжи из Алтышара обрели богатство и влияние, консультируя правителей-Чингизидов, но вскоре их амбиции стали расти. Таким образом, Афак Ходжа представляет собой ту часть спектра, в которой суфийский ишан (наставник) стал правителем. Суфийские ритуалы стали частью общественной жизни, а в суфийских святилищах и ложах сосредоточилась верхушка политической власти – и всё это под покровительством джунгар {13} . Однако после смерти Афак Ходжи в 1694 году конструкция довольно быстро рассыпалась, потому что двое его сыновей от разных браков стали бороться за власть. Чагатаиды попытались вернуть контроль над территорией, однако верх взяли ишак-ходжи, давние соперники Афакии. Джунгары посадили на трон своего лидера Данияла Ходжу и депортировали представителей рода Афак Ходжи в джунгарскую столицу в Кульдже, где держали их в заложниках. Для джунгар главное было – получать доход от Алтышара, и это единственное, что их интересовало. Если для Алтышара бремя джунгарской власти и было легким, то сами джунгары стремились развивать сельское хозяйство непосредственно в сердце своего государства, чтобы обеспечить постоянный источник зерна. Они перевезли группу крестьян из Алтышара на север в Джунгарию, где те строили ирригационные каналы и обрабатывали землю. Эта община получила название таранчи («земледельцы»), когда ее члены поселились на севере, который по большей части был кочевническим, и ислам там не приживался. И вот как раз они-то и стали первыми тюркоязычными мусульманами в степных землях Джунгарии.
13
Alexandre Papas, Soufisme et politique entre Chine, Tibet et Turkestan: Etude sur les Khwajas naqshbandis du Turkestan oriental (Paris: Librairie d'Amerique et d'Orient, 2005).
Экспансия джунгар привела их к конфликту с династией Цин. Маньчжурские воины основали эту династию, когда свергли династию Мин и завоевали Китай – примерно в то же время, когда джунгары строили свое государство. Маньчжуров объединяли со степными народами многие традиции Внутренней Азии. На ранних этапах своих завоевательных походов они покорили восточные монгольские племена и включили их в состав империи в качестве военной элиты. Нурхаци, основатель династии Цин, женился на дочери монгольского вождя, и браки между императорской семьей и монгольской знатью стали обычным явлением. Династия Цин интересным образом соединила политическую идеологию Внутренней Азии и китайские методы организации и с помощью этой комбинации управляла самой густонаселенной империей того времени. Цин была династической империей, ею правила коалиция маньчжурских и монгольских воинов, которые считали, что отличаются от всех покоренных ими народов. Их отношения начались довольно мирно, когда в 1653 году джунгары отправили дипломатическую миссию в Пекин, но затем достаточно быстро ухудшились. Династия Цин ожидала, что джунгары станут вести себя как их вассалы, однако у Галдана (1677–1697 гг.), завоевателя Алтышара, были менее скромные амбиции. Обстановка накалялась, и в 1687 году началась первая из многих войн китайской державы против джунгар. У империи Цин было преимущество огромного земледельческого государства, однако значительные расстояния и размеры территории играли на руку джунгарам, обладавшим большой скоростью и мобильностью, и они раз за разом отражали нападения армии Цин. Джунгары оставались для Цин постоянной угрозой, однако последние осознавали опасность вторжения джунгар в империю и потратили несколько десятков лет на строительство оборонительных сооружений и военных путей на западе. Обретя новую силу, Цин распространили свое влияние на Восточный Туркестан. Мусульманские беки Кумула и Турфана стали вассалами и частью системы военного правительства.
Смерть джунгарского правителя Галдана-Цэрэна в 1745 году положила начало борьбе за престолонаследие, давшей шанс династии Цин. Когда Амурсана, один из претендентов на трон, обратился к империи за помощью в 1755 году, император Цяньлун был только рад услужить – и цинские армии разгромили Давачи, соперника Амурсаны. Однако Амурсана не удовлетворился положением вассала империи и поднял восстание. Тогда у Цяньлуна, похоже, закончилось терпение. Он объявил о полномасштабном вторжении в земли джунгар, намереваясь решить проблему раз и навсегда. «Никакого милосердия к мятежникам, – командовал он. – Пощадить лишь слабых и стариков. Мы воевали слишком мягко. Если так продолжится и дальше, наши войска отступят и не миновать новых трудностей» {14} . Это была грандиозная по своим масштабам кампания, длинные пути снабжения проходили по враждебной территории, однако войска справились с задачей. За следующие два года сражений имперская армия уничтожила джунгарский народ. Погибла пятая часть мужского населения Джунгарии, а женщин и детей распределяли в качестве слуг к военным командирам. Еще две пятых населения джунгар умерли от оспы, а остальные бежали на запад. Джунгария почти обезлюдела, и ее присоединили к империи Цин. «С такой политикой, – пишет Питер Пердью, ведущий специалист по истории той эпохи, – династии Цин удалось раз и навсегда силой добиться "окончательного решения" проблемы северо-западной границы Китая» {15} .
14
Peter C. Perdue, China Marches West: The Qing Conquest of Central Eurasia (Cambridge, MA: Belknap Press of Harvard University Press, 2005), 283.
15
Там же, 285.