Центурион

– Убирайтесь.

Стриж не торопясь открыл сумку, вынул свернутую газету и бросил ее резким жестом прямо на стол перед оторопевшим профессором.

– Вы были знакомы с Джулией Симониан?

– Допустим.

– Прочтите это.

Милорад нехотя потянулся к листку, взял его, поправил льдисто сверкающие очки.

– Зачем мне все это? – он резко отложил газету. – Да, я знал эту девочку.

– Тогда ответьте мне на пару вопросов.

– Не вижу причин для откровенности. Я уже все сказал полиции.

– Вы сказали, что не знаете ничего.

– Это правда.

– Вся правда?

– Вся.

– Еще раз повторяю – вся?

Птеродактиль напрягся, резко встал, прошелся из угла в угол, рассеяно потер рукой лоб, оставляя на бледной коже болезненные красные пятна.

– Да! Вся!

– Не лгите.

– Кто вы такой, чтобы учить меня правде? Убирайтесь вон. Я охрану позову.

Стриж, не торопясь, встал, убрал газету.

– Что ж, профессор Милорад. Не утруждайтесь. Я сейчас уйду. Не скажу, чтобы приятно было познакомиться. Ваш столь непопулярный в либеральном семействе брат гораздо честнее. Его собаки и решетки, по крайней мере, не содержат в своей сущности лжи.

На самом пороге Дезет оглянулся.

– Я не знаю, что заставляет вас молчать – мелочный страх или нечто повесомее. Но можете не сомневаться – я и без помощи патологического труса найду тех, кто похитил Джулию Симониан. А вам… Ладно. Желаю процветания не вам – вашей совести.

Он шагнул за порог.

– Постойте!

– Прощайте.

– Да стойте же вы, упрямый идиот!

Стриж остановился.

– Вернитесь, сядьте!

Дезет, помедлив, вернулся.

– Ну и?

Птеродактиль снял кристально чистые очки, обнажив усталые, беззащитные, близорукие, в мелких морщинках глаза.

– Вы зря раскричались на меня, молодой человек. В конце концов, почему я должен верить первому встречному? Кто вы такой, наконец? Вы ведь не из полиции?

– Я друг Джулии Симониан.

– Я стар, я не привык верить на слово.

– У меня нет доказательств.

– Ладно, хорошо. Чего вы хотите?

– Хочу знать, что произошло на самом деле.

Профессор Милорад безнадежно махнул рукой.

– Я не солгал вам – я не знаю. Могу лишь догадываться. Кому нужны догадки старого, пропитанного книжной пылью параноика?

– Они нужны мне.

Птеродактиль безнадежно покачал головой.

– Она исчезла в ночь после приема. Пришла туда с тем самым мальчиком, которого…

– Убили?

– Нет. Он жив – пока. Лежит в клинике. Он единственный, кто мог бы пролить свет, но, поверьте, это безнадежно – мальчик стал растением. Больше никто ничего не знает, не помнит, ни видел, с кем она ушла. Разве что…

Стриж навострил уши.

– …наверное, я не должен делать того, что сделаю сейчас. Но… Спросите-ка лучше обо всем Хэри Майера.

– Пси-философа?

Птеродактиль молча кивнул.

– За ним что-то конкретное?

– Конкретное? О нет. Так – слухи, сплетни, его повышенный интерес к общементальной проблеме, широкий и сомнительный круг знакомств. Есть вероятность, и ненулевая, что он и вовсе здесь не причем.

– Адрес?

Милорад, поколебавшись, назвал. Дезет встал.

– Прощайте, профессор. Я искренне желаю вам долгих дней и покоя.

– Прощайте, нахальный незнакомец, я желаю вам удачи.

Стриж осторожно затворил дверь, легко вышел под редкие, неяркие, тревожно мерцающие вечерние звезды.

* * *

Центральная Клиника Параду светилась в наступающей темноте сотнями окон. Дезет улыбнулся серой, как осторожная маленькая мышка, медсестре.

– Вы родственник? – только и сказала она.

– Старый друг, – не моргнув глазом ответил Стриж.

Девушка решительно покачала головой.

– Пациент не в том состоянии…

Стриж умоляюще посмотрел в ее блеклые, чуть покрасневшие в уголках глаза.

– Я ехал издалека, провел в пути двое суток. Этот человек – мой лучший друг. Как знать – вдруг ему станет лучше? Я не прощу себе, если не сделаю для него все… Пожалуйста. Прошу вас.

Он замялся, исчерпав слова. Девушка вздохнула. В ней, пожалуй, было нечто от сострадалистки – слабый ментальный дар?

– Ладно, идите. Только быстро. Я не хочу получить из-за вас нагоняй. Вот, возьмите…

Стриж, нацепив для маскировки куцый халатик, прошел коридорами в просторную тихую палату. Низкая кровать стояла у стены, трубка капельницы как змея оплетала руку лежащего неподвижно человека. Пухлые щеки, бледная кожа лица, начисто выбритая, перевязанная голова.

– О, Разум. Это почти мальчишка.

Юноша не шевелился.

– Диззи, ты меня слышишь?

Стрижу показалось, что веки раненого чуть заметно дрогнули.

– Диззи, я друг Джу. Я прилетел специально, чтобы помочь ей. Мне нужна информация. Ты меня слышишь?

Веки чуть приподнялись и снова опустились. “Да”.

– Ты можешь говорить?

Веки остались неподвижными. “Нет”.

– Ты видел, как похитили Джу в тот самый вечер?

Веки неопределенно затрепетали. “Я неправильно поставил вопрос” – осенило иллирианца. “Он же мог не видеть, но, тем не менее – знать. Откуда? Например, догадался. Она могла сказать ему об опасности.”

– Ты знаешь, кто напал на нее?

На этот раз ответ был однозначным. “Да.”

– Прошу тебя, Диззи, помоги мне. Сейчас я буду назвать имена. Если имя – то самое, дай мне знать.

Стриж называл наугад – имена вымышленные и реальные, в том числе имя профессора Милорада. Веки Диззи оставались сомкнутыми. При имени “Хэри Майер” они заметно приподнялись.

– Значит, Майер.

“Да.”

Стриж посидел еще с минуту, собрался с мыслями. Потом осторожно дотронулся до бессильно лежащей, холодной, почти мертвой руки.

– Спасибо, друг. Чуда не обещаю, но, поверь, я сделаю все, что смогу.

По щеке раненого медленно скатилась длинная прозрачная капля.

Стриж вышел, твердо решив не оборачиваться.

* * *

Ночь оказалась теплой, он провел ее остаток на морском берегу – появляться в отеле было рискованно.

Пахло гниющими водорослями. Стриж сидел на обросшем длинной зеленью валуне, швырял плоские камешки в сонное, темно-зеленое море. Потом спал в кем-то забытом на пляже шезлонге. Тусклое утро бросило на морскую гладь отблеск перламутровой чешуи.