Цепь грифона

– Я и сам иногда удивляюсь, почему жив до сих пор, – совершенно искренне ответил Сергей Георгиевич. – Больше того скажу… Уверенности в том, что меня завтра не шлёпнут – у меня тоже нет. И опять же у кого она сейчас в России есть? Беда в том, что другой страны у меня нет.

Суровцев встал, давая понять, что разговор окончен.

– Подожди, – не хотел расставаться на такой тревожной ноте Новотроицын. – Подожди.

– Нет, Николай. Не по-до-жду, – по слогам произнёс генерал. – Ничего путного ты у меня не спросишь. И что бы я тебе ни сказал – вряд ли это тебя утешит. А пока мне надо подумать, как твою дальнейшую судьбу устраивать. Никогда бы не подумал, что придётся заниматься и таким непростым делом. Но, как ты помнишь, и ты меня в схожей ситуации в двадцатом году выручил. Пиши. Напиши и о той части своего задания, которое выходит за рамки чисто разведывательной работы. Такое задание у тебя, сдаётся мне, есть. Готовься к встрече с радистом. Пока всё.

Сам характер Новотроицына противился такому повороту событий. С юнкерских усов склонный к нарушению дисциплины, он и до звания полковника белой армии дослужился через целую череду разжалований. Суровцев был уже полковником, когда Новотроицын в который раз ходил в поручиках. Да и отношения с Суровцевым у него были не простые. Несколько раз дело едва не доходило до дуэли. А уж юнкерских потасовок невозможно было и сосчитать.

И что особенно было обидно Николаю Павловичу Новотроицыну, что менее сильный, но более ловкий в драке Суровцев в юности постоянно его побивал. Вот с другом его, силачом Анатолем Пепеляевым, он справлялся, а с Суровцевым справиться не мог. Прямо беда какая-то. Вот и сейчас Мирк-Суровцев по всем показателям опять его побил. Контрразведчики во время предыдущих допросов даже отдалённо не могли приблизиться к вопросу о его перевербовке. Этот даже не допрашивал. И не перевербовывал. Сказал: будешь делать то-то и то-то. И возразить ему нечего. Но почему-то и чувства горечи у Новотроицына в этот раз не было. Получилось, что Мирк-Суровцев показал ему единственно возможный в его положении вариант действий.

Войдя в кабинет Судоплатова, Суровцев замер у дверей. Точно дал присутствующим возможность себя рассмотреть. В отличие от Судоплатова ни Фитин, ни Федотов не видели его в генеральской форме. К тому же с новеньким орденом на груди. Он точно дал им возможность привыкнуть к себе другому.

Странное дело: будучи генералом колчаковской армии он считался генералом молодым. Сейчас, произведённый в генералы Красной армии самим Сталиным, он опять воспринимался окружающими молодым генералом. Вот и бывший сокурсник по военному дореволюционному училищу только что упрекнул его за отсутствие седины. Она была – седина. Просто седеть он стал с бороды. Она у него, при русой голове, росла чёрной. Теперь была бы седой, отрасти он бороду. Как сказал однажды комполка Первой конной Гриценко: «Седэю, як кобель. С морды».

– Здравия желаю! – поздоровался Сергей Георгиевич.

– Проходите, – жестом пригласил Судоплатов.

Суровцев подошёл к столу, поочерёдно поздоровался с Фитиным и Федотовым. Последний сразу спросил:

– Что, действительно старый знакомый?

Фитин с интересом смотрел на Суровцева. И тоже ждал, что ответит бывший заключённый, а теперь самим Сталиным реабилитированный белогвардеец.

– Можете себе представить, действительно оказался давно знакомым, – ответил Суровцев. – Ещё по царскому Павловскому военному училищу однокашники.

– И чем разговор закончился? – не скрывая любопытства, продолжал интересоваться Федотов.

– С завтрашнего дня работает на нас, – обыденно сообщил Сергей Георгиевич.

– Это как вы его так быстро перевербовали? – поинтересовался Фитин.

– Так случилось, – скромно признался генерал. – Завтра у него эфир.

– Да вам, Сергей Георгиевич, впору семинары для контрразведчиков вести, – то ли пошутил, то ли серьёзно сказал Судоплатов.

– Что-то радости в голосе у вас, товарищ генерал-лейтенант, не слышно, – заметил проницательный Федотов.

– Это так, – согласился Суровцев. – А причина грусти того же порядка, что и те, из-за которых мы сюда собрались. Операция «Монастырь» быстро развивается. И появление в Москве Новотроицына – факт значимый. Я не стал в разговоре с ним погонять лошадей, но для меня очевидно, что он здесь с задачами не совсем разведывательными.

– Поясните, – заинтересовался Федотов.

Суровцев встал из-за стола. Собираясь с мыслями, прошёлся вдоль ряда стульев под пристальными взглядами присутствующих чекистов. Резко обернувшись, начал говорить, точно размышлять вслух:

– Таких людей, как Новотроицын, близко к разведке подпускать нельзя из-за недисциплинированности и природной несдержанности. Но при этом хорошая память, отличная, быстрая реакция, виртуозное владение холодным оружием, хорошие физические данные. Да что говорить! В прошлом он – один из лучших фехтовальщиков Павловского военного училища. Но опять же офицерскую военно-фехтовальную школу он не закончил. По причине дурного нрава и задиристого характера.

– А что, были такие школы? – спросил Федотов.

– Были ещё и офицерские гимнастические и фехтовальные курсы, – доложил Суровцев. – Но не в этом дело. Новотроицын был всегда крайне дерзок с начальством. Из недостатков я бы ещё отметил, что он не усидчив. Я бы сказал, нахрапист. Получив в чём-то отпор – часто отступает. Хотя через минуту может снова вернуться к прежним своим действиям. Я убеждён, что он скорее диверсант, чем разведчик. И потом, проходя обучение в диверсионной школе, он, вероятнее всего, был бы там оставлен инструктором по рукопашному бою, чем выпущен обычным диверсантом. Возраст опять же у него не курсантский. В то, что немцам некого больше к нам забрасывать, мне лично не верится. Что-то во всей этой истории не так…

Суровцев мог бы многое ещё рассказать про Новотроицына. Он часто и очень болезненно вспоминал, как во время Кубанского ледяного похода, ещё под командой Корнилова, в станице Ново-Дмитриевской Новотроицын нарушил его приказ охранять пленных красноармейцев. Как вместе с молодёжью из юнкеров, недавно произведённых в офицеры, переколол штыками полтора десятка красных. Перед этим ещё и поиздевался над комиссаром. Мог бы рассказать о последних встречах в Крыму осенью 1920 года. Впрочем, в Севастополе Новотроицын неожиданно явил ему образец истинного благородства. Но никому он этого не расскажет. Кому вообще теперь интересны переживания и дела бывших белых офицеров?

Два начальника главных управлений НКВД и начальник отдела разведки, диверсий и террора в тылу противника некоторое время молчали, размышляя над словами Сергея Георгиевича.

– В принципе мы должны были готовиться к появлению здесь инспекции, – задумчиво произнёс контрразведчик Федотов.

– Всё логично, – согласился разведчик Фитин. – Пора и нам серьёзно начинать поставлять свои кадры для немецких диверсионных школ, – добавил он уже как начальник именно разведывательного управления.

– Собственно говоря, по первому вопросу нашего совещания мы единодушны, – попытался подвести первые итоги встречи Судоплатов. – Все всё поняли. Сейчас Эйтингон привезёт Гейне. Покажем и ему фотографию этого Новотроицына. А вас пора познакомить с человеком, который передаёт немцам подготовленные вами материалы, – сказал он, обращаясь к Суровцеву.

– Послушай, дорогой, – вдруг с грузинским акцентом сказал Фитин. – Угощать гостей надо? Да?

Присутствующие невольно вздрогнули. Шутить с грузинским акцентом, когда с этим акцентом говорят два таких человека, как Сталин и Берия, было более чем опрометчиво.