Цепея неморалис

Привет. К четвергу буду в ваших краях. Надо разрулить пару проблем с петербургской выставкой. Если получится, посидим где-нибудь, не получится — поговорим прямо в аэропорту. Позвоню ближе к делу.

Когда я прибыл, наконец, к Стелле, женщина-детектив читала книгу в яркой бело-красной обложке с заглавием: «Как подменили Сталина» авторства какого-то Николая Ежова.

— Что, действительно вот так взяли и подменили? — смеясь, спросил я.

— Да! — с энтузиазмом откликнулась подруга. — Подменили, да еще как!

— Ну-ка, расскажи, — опрометчиво попросил я.

— Ты не поверишь, но сохранились записи, сделанные в Отделении по охранению общественной безопасности и порядка Министерства внутренних дел Российской империи. В просторечии — Охранки. В тех записях, произведенных при аресте самого Иосифа Джугашвили еще в марте девятьсот тринадцатого года, имеются антропологические замеры, сделанные в тюрьме. Был такой обязательный порядок. Согласно официальной биографии, в детстве маленького Сосо сбил фаэтон, и мальчик получил сильную травму руки и ноги, вследствие чего на всю жизнь левая рука осталась короче правой, в локте плохо сгибалась. Этот дефект действительно хорошо виден на фотографиях, документальных кинокадрах и отмечен всеми лично видевшими Сталина впоследствии. Но что интересно, ни о какой короткой руке в записях Охранки ни слова не сказано, а ведь это особая примета, еще какая! Вдобавок там четко указан рост — сто семьдесят четыре сантиметра. А сейчас пишут, что он был всего сто пятьдесят четыре! Кроме того, до семнадцатого года, если судить по воспоминаниям старых революционеров, у Сталина вовсе даже не проявились такие качества, как угрюмость, параноидальность и склонность к насилию, которые будут отличать его в послереволюционные годы. Он тогда был очень веселым, общительным, открытым человеком, весело смеялся, много шутил, любил петь грузинские песни. Про короткую руку тоже не упоминают. Молодой Джугашвили внешне мало похож на Сталина после революции. Подменили его. Ты не смейся, не смейся, прочитай сначала. Так в воспоминаниях академика Збарского, отец которого бальзамировал Ленина, прямо сказано, что Сталин был маленького роста. Не мог человек уменьшиться на двадцать сантиметров. А подменил его в Курейке, в Туруханском крае, Свердлов, с которым Сталин там отбывал ссылку. Кстати, Свердлова именно поэтому ликвидировали в девятнадцатом году, чтобы не взболтнул лишнего.

— Ну, знаешь! Мало ли всякой ерунды последнее время пишут. Где-то читал, например, что Сталина подменили на какого-то актера в сорок седьмом году, и последующие годы правил уже его двойник. Берия подменил. Так что всяких баек гуляет предостаточно. А что это за Николай Ежов такой? Однофамилец того самого палача? Полный тезка? Или псевдоним у кого-то?

— Он самый и есть. Настоящий. Он возглавлял НКВД, поэтому знал множество кремлевских тайн, за что потом и поплатился.

— Его шлепнули в сороковом… или в тридцать девятом?

— В сороковом. И что с того? Там есть предисловие современного историка. Ты почитай, почитай. Сохранились документы, написанные лично Ежовым. Несмотря на официально незаконченное начальное образование, он умел грамотно и литературно писать, практически не допуская ошибок. Много читал. После ареста в его квартире и на даче обнаружили богатую библиотеку, с книгами, в частности, на иностранных языках… Ежов знал два европейских языка, а по некоторым данным, три. Когда Ежова арестовали, то почти год пытали в тюрьме, а потом тайно приговорили и на другой день расстреляли. Теперь ясно, почему так долго валандались, хотели узнать, как получить написанную им книгу о Сталине. Но тут просчитались, Ежов так все организовал, что сам потом не знал, где хранилась его рукопись. Уже находясь в Сухановской тюрьме в ожидании скорого суда и расстрела, Ежов вдруг отказался от всех своих показаний и потребовал личной встречи с кем-нибудь из политбюро. Видимо, собирался при помощи компромата сохранить себе жизнь. Но пришел Берия и пригрозил, что если Ежов будет упорствовать, то пострадают его близкие, в первую очередь его приемная семилетняя дочь, к которой «железный нарком» был искренне привязан. Тогда Ежов и пообещал ничего не говорить о переправленных в Германию материалах. Жена Ежова отравилась незадолго до его ареста, а его первая жена прожила долгую жизнь и умерла своей смертью уже в наше время. В отношении других родственников Ежова Берия так и не выполнил свои обещания: племянники были репрессированы, а приемная дочь четы Ежовых — Наталья была помещена в специальный детский дом для детей врагов народа, по сути — детскую тюрьму. В годы перестройки она безуспешно добивалась реабилитации своего приемного отца, но во всех инстанциях ей отказали.

— Ай-яй-яй… Беда-то какая. И правильно сделали. Редкостная гнида был этот Ежов.

— Да не особо, кстати. Обычный сатрап. Это был маленький не очень умный человечек, фанатичный коммунист, безоговорочно верный Сталину. Что хозяин велел, то он и делал. Даже больше, чем нужно. До поры до времени хозяину это было полезно, но потом он узнал о собираемом компромате на него самого и распорядился этого не в меру старательного наркома убрать. Тем более, что Ежов завершил свое дело — почти всех знавших Сталина до революции ликвидировал. Ежов вообще-то был по-собачьи предан хозяину, тому хозяину, что правил страной. Посади хозяин на его место кого другого, тот творил бы то же самое. Но на Сталина Ежов компромат все-таки собирал и регулярно пополнял, периодически отсылая в Германию, дабы себя обезопасить. Последнюю партию документов он даже переправить не успел: при аресте у него в сейфе нашли компрометирующие Сталина бумаги, в частности записку одного старого большевика, в которой приводились доказательства связи хозяина с царской охранкой, и проскальзывала мысль, что Сталин был тогда совсем другим человеком. Этого большевика Ежов, конечно, расстрелял, но показания его сохранил и в досье на хозяина поместил. Там еще много чего на Сталина имелось, в этом досье. Позже ту папку Сталин самолично сжег, и если бы не мемуары Поскребышева, его фактического многолетнего секретаря, никто бы об этом не узнал. Свою книгу о дореволюционной замене Сталина Ежов переслал еще раньше, ведь он в Германии лечился от туберкулеза, там же завел полезные контакты. Лечение, судя по всему, было вполне успешным. Видимо, Ежов рассчитывал, что этот материал станет ему надежной гарантией неприкосновенности и личной безопасности. Просчитался, однако.

— История напоминает какой-нибудь рассказ в стиле «альтернативной реальности».

— Ты слушай дальше. После того, как текст был написан, по своим тайным каналам с помощью доверенного человека Ежов переправил книгу в Германию, где рукопись хранилась в клубе гомосексуалистов «Силуэт» в тайном сейфе рейхсминистра Эрнста Рема, который заказал перевод и лично написал предисловие для немцев. Рукопись была фактически готова к изданию, но тогда так и не вышла: Рема расстреляли по приказу Гитлера еще раньше, чем самого Ежова по указанию Сталина.

— Рем написал предисловие? Он умел что-то писать?

— Умел. Этот Рем был постоянным посетителем клуба «Силуэт», где даже имел собственную комнату с сейфом. Он являлся главарем штурмовиков, что помогало ему регулярно иметь соответствующих молоденьких мальчиков. В тридцать четвертом году Гитлер обвинил Рема в заговоре и принял личное участие в аресте. Одновременно с Ремом была арестована и тут же расстреляна большая группа его «мальчиков». Через день в камеру к Рему вошли два эсэсовца и без особых церемоний пристрелили его. После разгрома клуба «Силуэт», рукопись попала сначала к Гейдриху — начальнику Гестапо, который внес исправления и дополнения в написанное Ремом предисловие. После убийства Гейдриха агентами Сопротивления, книга попала к начальнику военной разведки адмиралу Канарису, который анонимно написал дополнительные комментарии и сноски для немцев, а также распорядился подготовить книгу к изданию в Германии. Не успел. Уже в самом конце войны, после того, как Канариса казнили, рукопись досталась ведомству генерала Гелена, что занимался армейской оперативной разведкой на восточном фронте. Сразу после капитуляции Рейха, когда Гелен, как специалист по России, был привлечен к работе американскими спецслужбами, эту рукопись затребовали американцы и переправили в Гуверовский институт. И вот совсем недавно, уже в двухтысячных, книгу выпустило издательство «Либерти-Сити» в Нью-Йорке. Напечатали хорошим тиражом и сразу в двух вариантах — на английском и русском языках. Обложку красивую сделали, оформили хорошо…

— Надо же, какая увлекательная история! — усмехнулся я. — Фредерик Форсайт отдыхает! Но, по-моему, эта книжка — полная лажа. Фейк, как сейчас говорят. Кстати, данное издательство часто этим грешит.

— Нет, ты сначала прочитай, а уж потом мнение свое высказывай. В этом издательстве книгу перевели на английский, снабдили предисловием, сносками и пояснениями, чтобы было понятно уже современному американскому читателю. Написали историю рукописи, которую сейчас кратко тебе пересказала. Книга хорошо иллюстрирована документальными фотоматериалами, снабжена соответствующим справочным аппаратом, комментариями специалистов, то есть это однозначно научное издание. Технический перевод осуществлял беглый сотрудник Российской госбезопасности, известный правозащитник — Андрей Фисенко…

— Погоди, это какой такой Фисенко? Тот самый, который отравился солями плутония?

— Он и есть. Так что все не так просто. После ссылки Сталина в Туруханский край, где он отбывал вместе со Свердловым, в Петроград вернулся уже другой человек.

— Кто ж тогда его подменил-то по-твоему? Не сам же Свердлов по личной инициативе?

— Нет, конечно, не по личной, а по прямому распоряжению Тайного мирового правительства.

— Так, все. Я уже устал, — заявил я, растягиваясь на диване. Терпеть не могу разговоров о мировых правительствах, секретных протоколах каких-нибудь мудрецов, всемирных заговорах, подводных инопланетянах, летающих тарелках в тайных ангарах и прочих штучках в стиле бредовых передач телеканала Рентиви. — Давай-ка сменим тему.

— Сменим, так сменим, — почему-то удивительно легко согласилась моя подруга. Обычно сдвинуть ее с начатой темы разговора значительно труднее. — Так вот, это — книга убийца!

— Чего? — рассмеялся я. Очень меня рассмешил серьезный вид девушки. — Ты хочешь сказать, что она убивает своих читателей?

— Нет, писателей! Вот смотри. Автора расстреляли после окончания книги…

— Еще не доказано, что он автор книги, — перебил я.

— Доказано. Дальше. После того, как было написано предисловие к немецкому переводу, автора этого предисловия тоже расстреляли… Кстати, и переводчика застрелили, за два дня до самого Рема. Идем далее. Как только книгу собрались издать в Германии и снабдили комментариями и системой ссылок, автор этих комментариев — адмирал Канарис — был обвинен в причастности к покушению на фюрера и арестован, а позднее, перед самым окончанием войны, повешен в железном ошейнике, чтобы подольше мучился. Потом книгу никто особо не трогал, только перевозили с места на место, и уже практически в наше время осуществили перевод на английский язык, написали современный развернутый комментарий и сделали свежую редакцию. Так вот, авторы перевода, предисловия и комментария неожиданно погибли, редактор тоже. Первый отравлен солями плутония и вследствие этого скоро умер в Кливлендской клинике от нарушения сердечной деятельности. Второй погиб в автокатастрофе на шоссе у города Санта-Кларита, к северу от Лос-Анджелеса, куда поехал для сбора средств Международному фонду помощи жертвам информационного насилия. Наконец третий убит какой-то негритянской бандой из криминального района. Как и зачем этот респектабельный господин оказался в таком опасном месте, осталось не выясненным. Короче, это, — Стелла потрясла в воздухе книжкой, — самая настоящая книга-убийца.

Я оказался в растрепанных чувствах. Стелла, на ясный аналитический ум которой очень рассчитывал, меня озадачила. Куда делся прежний скептицизм и реалистичный взгляд на окружающую действительность? Ее серьезное увлечение какой-то фейковой книжонкой вызывало нешуточное беспокойство с моей стороны.

— Ладно, убийца так убийца, — примирительно сказал я, как психиатр душевнобольной пациентке. — А теперь лучше расскажи дальше. Мы остановились на самом интересном месте, где ты закончила разговор с куратором, он показал голограмму бриллианта и ткнул пальцем в того фигуранта, с которого следовало начать…