Цепи его души

— Невероятно! — восклицает дама в темном платье. — История падшей женщины на Королевской сцене Лигенбурга!

Лицо ее светлости искажает гримаса отвращения, она подхватывает юбки, чтобы уйти. Ее муж следует за ней, а за ними и все остальные. Но все это уже не имеет значения, потому что свист плети за спиной заставляет меня мысленно содрогнуться.

— Эрик, не надо! — сжавшись, кричу я.

Кричу так, что горло отзывается болью, дергаюсь, и… просыпаюсь.

В комнате действительно холодно, но лишь потому, что камин так и не растопили. Его пасть скалится холодом мрамора и зияющей темнотой, я лежу обнаженная, выпутавшаяся из покрывал. Горло действительно саднит, но скорее потому, что я замерзла, а еще саднит там, внизу. Вспоминаю обо всем, что произошло, заливаюсь краской и откидываюсь на подушки, подтягивая к себе одеяла.

Только сейчас понимаю, что я одна. Эрика рядом нет.

Не на огромной кровати, которая сейчас кажется еще больше из-за своей ледяной пустоты, его нет в спальне. Нет и в ванной, дверь плотно прикрыта, из-под нее не тянется даже крохотная полоска света, которой мне бы сейчас хватило.

Хватило для чего?

Лежу и смотрю в потолок, перебирая ощущения, как бусины на четках. Хотя в связи с тем, что случилось, наверное, такие мысли просто кощунство. По крайней мере, в представлении всех добропорядочных леди, и… Перед глазами вспыхивает картина, как эти добропорядочные леди сидели с выражениями неприятия на лицах, а потом уходили, поскупившись даже на пару хлопков в ладоши, и мне мигом становится на них наплевать. На них, на их мнение.

Но не на то, что произошло.

Что произошло, я пока осознать не могу. Могу принять, но не понять или вместить в себя это странное чувство… Чувство, когда дыхание сбивалось вместе с дыханием Эрика, когда мы становились единым целым.

Когда по венам бежал огонь, а наши пальцы переплетались.

Что из этого было правдой? Почему он ушел?

Переворачиваюсь на другой бок, и тело немедленно отзывается на это простое и такое привычное движение. Странное ощущение: боль сменяется сладким тягучим жаром, стоит мне вспомнить о том, как он в меня входил.

Зарываюсь лицом в подушки, по сравнению с моими щеками они просто ледяные. В комнате темно: небо затянуто плотными тучами, не пропускающими даже частицу лунного света. Может, оно и к лучшему, иначе сейчас я могла бы видеть разбросанные во всей комнате вещи.

Мои.

Эрик так и не разделся.

Почему?

Этого я не знаю, равно как и не знаю, что связывает их с Камиллой. Мысли о ней мгновенно воскрешают в памяти сон. На миг представляю, что все это мне устроил он, но тут же отказываюсь от предположения. Зачем ему играть со мной во сне, когда игрушка в его постели?

Эта мысль отзывается внутри меня странной, обжигающей болью.

Что, если я и впрямь для него всего лишь игрушка, а потом он вернется к Камилле?

«Поздновато об этом думать», — ехидно шепчет внутренний голос, и я с ним соглашаюсь. Действительно поздновато.

А чтобы не думать, нужно просто встать и найти Эрика.

Вот только где? По сути, в этом доме я знаю только два места: спальню, в которой нахожусь, и мастерскую. Поэтому если Эрика нет в мастерской… Хотя, еще странную столовую с иероглифом опасности на потолке, но вряд ли я найду его в столовой в такое время. Остается только мастерская.

Правда, для начала нужно одеться. Представила, как я заворачиваюсь в сто десять одежек без помощи Сюин и мысленно покрылась мурашками от холода. Нет, мне не привыкать одеваться самой, но зачем одеваться в пустом доме?

Раньше сама мысль о таком показалась бы мне невозможной, но сейчас… Сейчас я поднялась, старательно завернулась в простыню, на всякий случай завязав ее узлом на груди. На плечи набросила теплое стеганое покрывало, дополнительно укутавшись им, как накидкой. Правда, крючков и петель на этой накидке не было, поэтому края приходилось держать руками, зато было тепло. Очень.

Если не считать босых ног.

Наверное, если идти быстро, я даже замерзнуть не успею.

Когда я найду его, о чем спрошу?

Почему ты ушел? Или: «Не собираешься ли ты в ближайшее время вернуться к Камилле?»

Стоит ли вообще куда-то идти?

Застыла у двери, но потом отмела все сомнения. В конце концов, бродить по дому одна я точно не буду. Не найду Эрика в мастерской, значит, просто вернусь сюда и лягу спать.

Коридор встретил меня тишиной и неярким светом артефактов. Они вспыхивали и гасли за моей спиной, стоило отойти на несколько футов. Будь я в туфельках, единственным моим спутником было бы эхо шагов, но сейчас только еле слышно шуршали тянущиеся шлейфом покрывало и простыня.

Да, сказал бы мне кто-нибудь, что я буду разгуливать по дому Ормана в таком виде — простоволосая, завернутая в постельное белье, решила бы, что этот кто-то тронулся рассудком. Сейчас у меня такое чувство, что рассудком тронулась я, но почему-то меня это совсем не смущает. Разве что самую малость, и та малость терялась за спиной, как приглушенное сияние светильников.

Лестница уходила наверх множеством ступенек, и я коснулась перил. Мягкий настил под ногами не позволял ступням мерзнуть, хотя в доме было ощутимо холодно. Оно и неудивительно, меня изначально не оставляло чувство, что здесь никто не живет, сейчас же оно только усилилось. Ночью, когда темнота стягивалась в каждом уголке, этот особняк выглядел еще более заброшенным, чем днем.

Зачем такой огромный дом, если ты живешь один?

То есть зачем, в принципе, понять можно, но люди, выбирающие такую роскошь, обычно содержат огромный штат прислуги и устраивают приемы, чтобы покрасоваться перед остальными. Либо же это дань обязательствам перед статусом (как у де Мортена), но Орман никогда не задумывался о статусах. Или я просто плохо его знаю.

По сути, что я вообще о нем знаю?

Мысль эта показалась холодной, как сталь цепей.

Третий этаж и снова тишина. Я хорошо запоминала дорогу именно потому, что всегда обращала внимание на детали, вот и сейчас свет артефактов открывал передо мной воспоминания. От первого визита в мастерскую с Тхай-Лао до последнего, когда мы с Эриком были в ссоре после прогулки в лесу. Вот картина, совершенно не вписывающаяся в мои представления о том, что ему нравится. Яркий пейзаж, рассвет над лесом, в лучах солнца зелень насыщенного изумрудного цвета. Соседствует с ней пустое место, а у рамы сразу за поворотом облупилась позолота.

Диванчики для отдыха у стен, застывшие у дверей мастерской (как почетный караул ее величества) подсвечники. Из-за сияющих настенных артефактов я не могла сказать, горит ли за высокими дверями свет. Помедлив, шагнула вперед и распахнула их.

Эрик действительно оказался в мастерской, сидел у мольберта.

Заметив меня, вскинул голову и нахмурился.

— Почему ты не спишь, Шарлотта?

Эта простая фраза ударила меня навылет. Не то потому, что я столько раз ее слышала, во снах и в воспоминаниях, разве что сейчас он не растягивал мое имя. Не то потому, что хотела услышать что-то другое.

Что именно?

За этой мыслью теряется все остальное, особенно когда он смотрит на меня. Холодно и жестко, пряди волос падают на лицо. Я очень хорошо помню, как они растрепались, возможно, именно это и останавливает меня от того, чтобы выйти за дверь.

— Я пришла к тебе.

Простой ответ, от которого его глаза темнеют еще сильнее. Он поднимается, и дыхание перехватывает.

Наверное, раньше мне не хватило бы на такое смелости, но сейчас я просто иду к нему. Наверное, это могло бы случиться со мной во сне, вот только сейчас я отчетливо понимаю, что это не сон. Потому что мастерская впитывает шаги моих босых ног, а белье стелется за спиной, как мантия королевы.