Цепная реакция

Ивар сообразил, что это и есть старый Кудис, бывший плиенский лесник, от которого наследовал должность в лесничестве его сын, отец Маруты. Вилис знал про старика гораздо больше. Ему уже далеко за восемьдесят, он многие годы сидит вот так, на одном и том же месте, и мурлычет под нос непонятные песни. Интересно, сам-то он знает, что поёт? Уж во всяком случае на модные эстрадные песенки совсем не похоже.

Вопрос этот, разумеется, так и остался невысказанным. Сейчас Вилиса занимало совсем другое.

— Добрый вечер!

Неизвестно почему, но Вилис всегда, когда ему приходилось говорить со старыми людьми, начинал чуть ли не кричать, словно заранее предполагал, что все они глухие.

Бессловесная песня прервалась, и дед пробормотал что-то наподобие «гм-м!». При желании это можно было принять за ответ на приветствие.

Вилис приступил к главному.

— Будьте добры, скажите, пожалуйста, я могу увидеть Маруту?

Выцветшие глаза деда уставились на Ивара.

— То весь день никого, то сразу две букашки-таракашки, — прошамкал он.

— Что вы сказали? — Вилис на миг смешался, но тут же вспомнил, что перед ним старый Кудис, с которым даже взрослые иной раз не знают, как говорить. — Мне хотелось бы увидеть Маруту! — ещё громче повторил он.

— На всякое хотение должно быть терпение. — Дед так и не отводил цепкого взгляда от Ивара, и малыш неловко переминался с ноги на ногу, чувствуя себя как рыбка на крючке. — А это кто? — Дед мотнул головой, указывая на него.

— Ивар. Мой двоюродный брат.

— А-а, тот самый, из Риги.

Дед оторвал взгляд от Ивара и опять негромко загнусавил свою песню.

— Марута дома? — спросил Вилис в третий раз.

Песня прекратилась.

— Зачем тебе?

— Есть одно спешное дело.

— Спешка нужна только при ловле блох.

Но Вилис не отступал:

— Где мне её найти?

Ответ последовал после недолгой паузы. Мудрёный, как и вся речь старого Кудиса:

— Что ищешь на чердаке, найдёшь в подвале.

— Так она дома?

Вилис начинал злиться. Но и дед тоже. Красные прожилки на носу обозначились чётче, голос зазвучал резче.

— Дитё есть дитё: вынь ему да положь!.. Сказано ведь ясно: нет Мары.

— Как нет? Где же она?

— Куда ушла, там и есть.

— А куда ушла?

— Вот пристал, как репей!.. Ну уехала она, уехала! На тарахтелке на этой. В район.

Вилис на миг оцепенел. «На тарахтелке»— значит, на «Запорожце». Выходит, Марута уехала с отцом…

— Что же теперь делать! — воскликнул он растерянно.

Старик посмотрел на него сквозь кустистые брови, уголки тонких губ под длинным носом поползли в стороны.

— Сердце небось здоровое, уж как-нибудь переживёшь.

— Мне её непременно надо увидеть.

Кудис, по своему обыкновению, выдержал долгую паузу, затем пожал плечами:

— Если не можется, как хочется, пусть хочется, как можется.

— Нужно ей передать обобщение из школы, понимаете?

— Ночь пройдёт, настанет утро. А наступит утро, будет новый день.

— Да нет же! Маруте надо немедленно бежать в Зунды… Когда она вернётся?

— К ночи приедут. Само собой, если тарахтелка где-нибудь в лесу не застрянет.

— Но в Зунды надо сейчас же.

— Поспешишь — людей насмешишь, — ответил старый Кудис.

— С ума сойти! — Вилис совсем растерялся. — Придётся самому, — неожиданно сделал он неприятное открытие.

— Правильно! — поддержал странный старик. — Впрягся, так тяни!

— До самых Зундов! Ничего себе пустячок!

Губы деда снова растянулись в подобие улыбки.

— А ножки зачем? Они ведь что человеку, что зайцу для одного и того же дадены…

Вилис уже больше не слушал. Постоял, прикинул в уме все «за» и «против». Двинулся было от клети, но вовремя вспомнил о старом Кудисе и бросил через плечо:

— Спасибо! До свидания!

— Одним спасибом сыт не будешь, — пробормотал лесник в отставке, и опять раздалось его монотонное пение, похожее на гудение шмеля.

20.23

Рита свернула на тропинку и стала спускаться к реке по крутому, заросшему кустарником склону. Девочка совсем запыхалась — от Межерманов она неслась во весь опор по залитой дождём лесной дороге, переходила на шаг только тогда, когда чувствовала, что больше не может, нужно передохнуть. Но уже через минуту-другую в её ушах раздавался сердитый голос матери, и ноги опять переходили на бег.

По тропинке она вышла к самому пешеходному мосту, который нависал в этом месте над Клеверкой. Основой зыбкого сооружения служили толстые ржавые тросы; их концы были намертво закреплены на стволах вековых елей по обе стороны реки. Два верхних троса представляли собой некое подобие перил. Поперёк же нижних были уложены метровые доски, между ними оставались щели шириной с ладонь. Доски прикручены к тросам проволокой и лежат не двигаясь. Каждый из нижних тросов для большей устойчивости переплетён в нескольких местах с верхним, тоже проволокой, только потолще.

Весь этот очень ненадёжный с виду мост напоминал старинную детскую колыбельку на двух жердинах.

Только Рита ступила на первую доску — и мостки заходили, заскрипели, застонали. Каждый следующий шаг раскачивал их всё сильнее. Рита ощущала, как пружинят под ногами нижние тросы. Они то расслаблялись, то снова напрягались и подталкивали её вверх, словно стремились сбросить с мостков.

На середине пришлось остановиться — уж очень сильно раскачался мост. Рита глянула вниз. Под ней текла Клеверка. Вода поднялась небывало высоко. Здесь, на середине реки, мост провисал, и она доставала чуть ли не до самых досок. Быстрое течение, однообразное и вместе с тем какое-то угрожающее бормотание воды, в тон которому звучали отдалённые раскаты грома, вызывали смутную, непонятную тревогу… Рита невольно отпрянула от перил, у неё слегка закружилась голова.

Странно — гроза ушла на север, а гром как будто опять доносится с юга. Неужели всё начнётся сызнова? Впрочем, Рита не была в этом уверена. Здесь, посреди реки, зажатой лесистыми — холмами, не так-то легко определить, откуда идёт звук.

После ливня заметно похолодало, да и от воды тянуло сыростью. Риту, разгорячённую бегом, вдруг пронизала зыбкая дрожь. Сумрак сгустился настолько, что кустарники на берегу воспринимались как тёмная плотная масса. Снизу она словно двигалась, странно подёргиваясь, — быстрая река перебирала оказавшиеся в воде нижние ветки кустов.