Цепная реакция
Шрифт:
Чиун внимательно вгляделся в лицо девушки и понял, что она уже другая, что в ее сердце поселились новые чувства.
— Входи и закрой дверь, — сказал он. — Нам надо доварить рис.
Ему пришло в голову, что он нашел способ получить нового стажера для Дома Синанджу. Такого, которого уже никто не собьет с пути.
— Здравствуйте! — Руби шагнула в комнату.
— Животные! — произнес Чиун. — Похотливые животные. Что черные, что белые. Никакого ума, один только секс. Я по глазам вижу, что вам не терпится заняться любовью.
Римо и гостья молчали.
— Наверное, я должен сказать вам спасибо, что вы не повалились сразу на ковер и не начали совокупляться, —
— Пять тысяч, — сказала Руби.
— Три, — набавил Чиун.
— Стойте! — вмешался Римо. — А я, по-вашему, здесь ни при чем?
— Конечно! — отрезал Чиун. — Кто будет считаться с мнением телезвезды?
— Никто не будет, — сказала Руби.
Глава шестая
Люшену Джексону Гонзалесу было недосуг вытереть пот со лба. Он стоял у ленты конвейера с самого рассвета и тем не менее отставал с выполнением нормы — на целых сто штук. От страха его тело сводили судороги.
— Пустите конвейер побыстрее, — попросил он.
Стоявший на металлической платформе надсмотрщик топнул ногой в подбитом жестью ботинке.
— Молчать! — раздался его грубый окрик.
Люшен не знал надсмотрщика в лицо, ему некогда было смотреть вверх.
— Да, сэр! — только и сказал Люшен, моля Бога, чтобы конвейер пошел быстрее и он смог наверстать упущенное.
Прошла лишь неделя с тех пор, как его вытащили из постели в то недоброе утро, но он лишь смутно помнил счастливое и беззаботное прошлое. Теперь он знал только одно: мимо плывет конвейер, на нем лежат деревянные шесты, каждый из которых он должен плотно обтянуть листовой сталью. К концу дня задача усложняется, так как дерево деформируется и металл держится на нем хуже.
То ли дело утром: стальная манжетка садится в канавку плотно, никто не придерется. Этим занимаются семеро. А в конце конвейера шестеро других рабочих с помощью специальных инструментов сдирают металл, причем бортики канавок стираются. Сама манжетка тоже к вечеру требует осторожного обращения: если нажать на нее посильнее, она может лопнуть. Металл устает за день, как и человек.
Правая рука Люшена кровоточила. Он пытался остановить кровь — не дай Бог попадет на стопки. Уже были случаи, когда с конвейера сходила испачканная кровью продукция, и надсмотрщик искал виновного. Люшен не хотел, чтобы это случилось с ним. Он продолжал работать и молиться.
У него не было времени приспособиться к столь напряженной и утомительной работе. Он спал у себя дома, когда его схватили чьи-то руки. Сначала он подумал, что это полиция, но потом усомнился. Полицейские действуют иначе. Они обязаны предъявить ордер на арест и воздержаться от грубого насилия. Чтобы полицейский имел право до тебя дотронуться, надо, по меньшей мере, ранить его.
Сообразив, что это не полиция, Люшен потянулся за бритвой: когда имеешь дело с кем-то из своих парней, то лучше бить первым. Но он не успел достать бритву. Потом Люшен увидел, что это белые.
Он уже сочинял заявление в суд по делу о нарушении своих гражданских прав, когда почувствовал укол в плечо, после чего голова стала тяжелой и в глазах потемнело. Ему показалось, что он падает. Потом он почувствовал, что не может шевельнуть ни рукой, ни ногой и что в рот засунут пластмассовый кляп. У него мелькнула мысль, что его ослепили, так как вокруг было очень темно. Потом снизу пробилась полоса яркого света, и он увидел
другие связанные тела. Язык пересох, но он не мог закрыть рот, чтобы сглотнуть. Жажда становилась нестерпимой, тело начало неметь. Правое плечо, на котором лежала его голова, уже ничего не чувствовало. Он понимал, что их куда-то везут, так как был слышен звук мотора и ощущалась дорожная тряска.Потом мотор заглох, и Люшен понял, что его вытаскивают на свет, который резал глаза. Чьи-то руки надавили ему на веки, и глазные яблоки обожгло как огнем.
— С этим все в порядке, — сказал чей-то голос.
Пластмассовый кляп, удерживающий его рот открытым, удалили, и благословенная прохладная влага полилась ему в рот. Люшен жадно глотал ее, пока не напился досыта. Веревки на коленях и запястьях развязали, цепи сняли. В онемевшей правой руке появилась острая боль.
Он был слишком напуган, чтобы говорить. Оглядевшись вокруг, он увидел широко раскрытые глаза знакомых парней со своей улицы, лежавших на земле или стоявших на коленях. Рядом валялись нейлоновые цепи. В стороне стояли два больших автобуса с открытыми багажниками.
Люшен помотал головой, чтобы стряхнуть дурноту. Он стоял на зеленой лужайке перед большим домом. Позади — до самого горизонта — раскинулся океан. У пристани виднелся небольшой катер. В нескольких шагах выстроились белые люди с кнутами и винтовками. Они были одеты в белые костюмы и соломенные шляпы.
Все молчали.
Среди захваченных Люшен узнал приятеля по имени Биг Ред. Это был отъявленный негодяй, занимавшийся сутенерством. Даже полиция побаивалась с ним связываться. Люшен приободрился, увидев его здесь. Биг Ред был новообращенный мусульманин, сменивший свое имя на Ибрагим-аль-Шабаз-Малик-Мухаммед-Бин. Люшен тоже собирался сменить имя, но, как оказалось, это требовало слишком много хлопот и волокиты, и он ограничился тем, что неофициально отбросил последнюю часть имени и стал зваться Люшеном Джексоном.
Он попытался улыбнуться Биг Реду. Как здорово, что он тоже здесь! Пусть только попробуют тронуть мусульманина! Уж он-то поставит на место этих белых палачей.
Один из чернокожих закричал:
— Эй, вы, идиоты, это вам так с рук не сойдет!
Из машины молча вышел высокий худощавый человек с копной рыжих волос и чуть заметной улыбкой на губах. Такие, как он, способны отобрать у бедняка последние гроши где-нибудь в глухом переулке. В руках у него был меч. Он взмахнул им и вмиг отсек бунтовщику голову. Люшен видел, как голова откатилась в сторону. Потом он увидел, как Ибрагим-аль-Шабаз-Малик-Мухаммед-Бин вдруг бросился на колени и уткнулся лбом в землю. Послышались звуки молитвы — Биг Ред снова возлюбил Господа своего Иисуса Христа. Произошло чудо: в одно мгновение коварный и жестокий мусульманин, гроза Норфолка, вернулся в лоно христианства.
После этого протестов больше не было. Тем, кто уцелел — Люшену и еще двенадцати неграм, — казалось, что они работали на этом конвейере всю свою жизнь. Семеро ставили металлические чехлы на стойки, шестеро — снимали их. Люшен не задумывался над целесообразностью такой работы: он был готов делать все, что прикажут. Дважды в день им разогревали овсяную похлебку, и Люшен принимал ее с благодарностью, как щедрый дар. Однажды кто-то из охраны бросил в похлебку кусок свинины, и Люшен тог самый Люшен, который дома ел мясо только высшего сорта и орал на сестру, если та покупала мясо с костями, а не вырезку, — чуть не заплакал от радости. Когда им давали настоящий хлеб и настоящий горох, Люшен готов был целовать руки своим благодетелям.