Цепные Псы Россы

Всё это время, сидя на скамейке, вынесенной из кухни, Таня старалась не думать о Никите и папе. Удалось ли гореванам прорваться в резервацию, удалось ли вывести несчастных заключённых из-за колючей проволоки, сколько народу погибло при штурме «Тихой долины», жив ли папа, жив ли Никита. Стоило хоть одной мыслишке просочиться за пределы запрета, как сердце начинало учащёно биться, глаза заволакивали слёзы. Она тут же прогоняла отравляющие мысли. Но самое страшное, это когда она на миг представила, что папа погиб, спасая Никиту, но его не спас. Они оба умерли, и она осталась одна. Одна на проклятой, забытой богом планете Россе. Эта чудовищная мысль чуть было её не убила.

Старый гореван как мог её отвлекал, травил байки из истории гореванов, рассказывал о своей нелёгкой жизни, вспоминал смешные истории, рассказываемые бабушками внукам, отказывающимся спать. Таня слушала его внимательно, ей было интересно. Только так она забывалась и отвлекалась от своих грустных мыслей.

Локет словно почувствовал её нервозность, забрался к ней на колени, свернулся клубочком и заурчал, время от времени пофыркивая.

Таня сама не заметила, как наступил вечер. Здесь в пещере не было разделения на день и ночь. Установленные по периметру фонари, да фосфорицирующий мох освещали пещеру круглые сутки. О вечере сказал ей старый Мухомор и предложил выпить горячего травяного чаю.

Пока он ходил на кухню за чаем, да готовил его, на краю посёлка послышался шум приближающейся техники и разноголосый людской гомон.

Гореваны возвращались с операции. Танька вскочила на ноги, Локет, никем не предупреждённый, шмякнулся на землю и недовольно зашипел. Она не слышала и не видела его, бросилась со двора на улицу, навстречу возвращающимся солдатам.

Усталые грязные лица строй за строем проходили мимо неё. Она с надеждой вглядывалась в них, надеясь увидеть отца, но на неё с равнодушием, иногда с любопытством смотрели чужие глаза. Шаг за шагом, гореван за гореваном проходили они мимо неё.

А Таня боялась пошевелиться. Возле её ног замер Локет.

Наконец показались освобождённые заключенные. Они выглядели оживлёнными и счастливыми. Значит, у них всё получилось. Они взяли резервацию, освободили несчастных. Слёзы просились на глаза, но она запретила себе даже думать об этом.

Колонны солдат перемежались машинами. На них ехали раненные гореваны. Одна из таких машины повернула к ней и остановилась. Ещё издалека Таня увидела гордо сидящего на заднем сидении Магистра, поддерживающего Горца, её Никиту.

Только тут Таня поняла, как сильно она переживала все эти дни с момента разлуки с Никитой. Всё её тело и душа были одной напряжённой струной, звенящей от каждого порыва ветра, малейшая нагрузка и струна порвалась бы. И тут её отпустило, струна чуть ослабла и запела.

Таня бросилась к ним на встречу, Локет не отставал. Она запрыгнула на подножку машины и обняла самых дорогих в ей жизни мужчин. Локет забрался на спинку сидения и довольно зафырчал. Его хозяйка была счастлива, он радовался за неё.

— Потише ты, шальная. Потише. Задушишь же. Всё хорошо. Все живы. Нормально всё, — запричитал Магистр, обнимая одной рукой дочку.

— Ёж, ты чего? — спросил улыбающийся Никита. — Соскучилась что ли?

— Дурак. Какой же ты дурак, — ответила она ему, улыбаясь сквозь слёзы.

— Есть немного, — согласился он.

За радующимися, счастливыми людьми наблюдал стоящий возле входа на кухню старый гореван. Сложив руки на груди крестом, он улыбался и бормотал себе под нос:

— Будь счастлива, дочка. Береги своё счастье.

Глава 9 На задворках чужой войны

Широкая прямая как стрела улица разделяла армию летиан и остатки гореванского сопротивления. Торчащие к верху колесами автомобили, вздыбленные от прямого попадания артиллерийских снарядов куски асфальта, противотанковые ежи, вытащенные откуда-то из древних закромов, кручённая колючая проволока и десятки трупов как с той, так и с другой стороны разделяли летиан и гореван. Никто не мог перейти улицу.

То летиане поднимались в атаку, прикрываемые Цепными Псами, сидящими в безопасных укрытиях, но не доходили и до центра улицы. Их останавливал прицельный слаженный огонь гореванских стрелков. То гореванов одолевала тоска по потерянному городу, и они выбирались из своих убежищ и бросались сломя голову под пули врага. Никто не мог пересечь проклятую улицу, ставшую костью в горле как гореванам, так и летианам.

Дизель остановился за несколько кварталов до пограничной улицы. Дальше ехать было опасно. Летиане заинтересуются что это за самоубийца пытается прорваться к противнику. Уж не дезертир ли предатель с главными секретными планами командования, стрелять его на месте. Гореваны увидят прорывающегося через пограничную улицу человека на вражеском мотоцикле подумают что летиане атакуют, и пристрелят как бешенного пса. Куда не посмотришь, везде гибель выходит.

Поэтому решили до границы идти пешком. А там на месте осмотреться. Майя уверяла, что им нужно идти дальше. Резиденция Прелата находилась в нескольких улицах от пограничной зоны. А вот Поль сомневался, что им удастся пересечь улицу, на которой прочно и надолго обосновалась смерть. Но он хотел увидеть всё своими глазами. Не может быть безвыходного положения. И если лазейка есть, то он её найдёт обязательно.

Дальше они продвигались осторожно. Поль шёл первым, напряженно вглядываясь в улицу, и пряча за спиной Майю. Безмятежная пустая улица таила в себе опасность. За каждым поворотом пряталась смерть. В брошенной разрушенной летианскими сапогами детской беседке мог затаиться монстр, из числе тех с кем уже доводилось сражаться Дизелю. За треснутыми мутными окнами бывшего некогда популярным у гореван кафе мог подстерегать летианский боевик или того хуже Цепной Пёс. Пол ожидал нападения в любую минуту, и старался прикрыть собой Майю. Вновь он почувствовал себя нужным кому-то и это чувство радовало его.

А вот Майя казалось позабыла о том, что с ней приключилось. Она с любопытством ребенка выглядывала у него из-за плеча и всё норовила выбежать вперёд, увидев впереди что-то интересное. То это была обронённая кем-то заколка с блестючими камушками, то разбитая витрина меняльной лавки, где было полно всего интересного раньше, до войны. Поль только и успевал сдерживать её порывы. Ну не втолковывать же ей прописные истины про войну и разгуливающего поблизости врага. Достаточно того, что повсюду грохотали выстрелы и то и дело на улице попадались тела убитых, как напоминание о колеснице войны, прокатившейся здесь недавно.

— Ты не соскучился по дому? — неожиданно спросила Майя.

— Я? — удивился Поль и задумался.

Если признаться честно, скучать то ему было некогда. На Россе жизнь его в такой крутой оборот взяла, что на свободные мысли и времени не оставалось. Да и если вдуматься что для него дом? Вечное перекати-поле, странник звёздных дорог, выкормыш космических трасс, он уже и помнить забыл, как выглядел отчий кров, где он родился и прожил первые годы своей жизни. Лица отца и матери давно истёрлись из памяти, осталась только память рук и запахи. Он помнил прикосновение теплых губ отца ко лбу и как это было щекотно. Папа носил жесткую густую бороду, и она колола его каждый раз, когда отец целовал его. Он помнил мамины нежные руки, гладившие его по голове каждый раз когда она была довольна им, и грубые подзатыльники, когда он её злил. Как давно это было. У него ничего не осталось из той эпохи, все давно кануло в лету. Только где-то в Древе Независимости жил его родной брат, Николай Кальянов, только вот где он? И стоило ли его считать своей семьей? Что их сейчас роднит? Общие гены и одна фамилия. Разве этого достаточно?