Церковь
Шрифт:
(Письмо группы верующих)
Париж, 1980. Пер. с фр. Татьяна Майданович.
С тех пор, как наша Церковь вступила в экуменическое движение, в нашем языке стали появляться выражения, часто вызывающие недоумение у верующих. И это тем более, что выражения эти настолько вошли в обиход, что их можно встретить и в высказываниях наших православных епископов, смысл же их остается неясным.
Недоумение, чтобы не сказать соблазн, вызывает очень распространенное выражение «неразделенная Церковь» или «древняя неразделенная Церковь». Ведь, повторяя Символ веры, мы знаем, что Церковь есть Тело Христово, неотделимое от своего Главы, и что она прежде всего ЕДИНА. Мы вспоминаем – «разве разделился Христос?» 2 Кор. 1, 13.)
Действительно,
Но каково бы ни было число отпавших и какова бы ни была причина их отпадения, никогда не говорилось о разделении Церкви. Она продолжала сознавать и исповедовать себя прежде всего Церковью ЕДИНОЙ. «Без единства Тела Христова, – пишет В.Н. Лосский [2], – которое не может быть делимо, и другие свойства Церкви – ее святость, соборность и апостоличность – не могли бы существовать» (О третьем свойстве Церкви» //Вестник Русского Западно-Европейского Экзархата. Париж, 1950, № 2-3, по-французски).
Если признать в настоящее время Церковь «разделенной», то значит ли это, что она разделялась при всяком отпадении от нее и, таким образом, была разделена всегда?
В чем же разница между теперешним положением и предыдущим? Почему мы говорим о Древней Церкви как о «неразделенной», с очевидностью показывая, что в наше время она «разделена»?
Все мы отвергаем так называемую «теорию ветвей» [3]. Но если мы представляем Церковь нашего времени как «разделенную», то не признаем ли мы тем самым эту теорию справедливой? Ведь не так уж важно, сколько именно ветвей – две или двадцать. Важно недвусмысленное исповедание Церкви ЕДИНОЙ, как ее Глава. РАЗМЫШЛЕНИЯ МИТРОПОЛИТА АНТОНИЯ:
С глубоким сочувствием, но также и с тревогой я прочитал заметку под названием «Недоумения верующих».
С сочувствием, которое, без сомнения, разделяет большинство православных людей, когда им приходится читать примирительные заявления различных экуменических комитетов; заявления обманчивые, ибо они говорят о единстве веры между нами и неправославными – единстве, которого не существует; заявления, вводящие в заблуждение, ибо они поддерживают у других христиан иллюзию, что до единства, о котором мечтают экуменисты, – уже рукой подать, тогда как оно должно основываться на полной бескомпромиссности, на подвижнической верности Истине.
Читал и с тревогой, ибо «недоумения» авторов заметки, как мне кажется, в большой мере основаны на суженном, ущербном видении церковной реальности.
Более сорока лет назад, когда никто еще не говорил об экуменизме и когда члены Патриаршей Церкви в Париже не принимали ничего, что не было бы учением безупречной чистоты (Я не принес мир, но меч: Мф. 10, 34 – тот меч обоюдоострый, который, согласно апостолу Павлу, проникает в самые наши глубины, разделяя кости от мозгов, душу и дух: Евр. 4, 12-13), появилась статья, обращавшая наше внимание на ту ответственность, которая лежит на нас, на нашей эпохе. Соборы первых веков, говорилось в статье, определили с разительной ясностью и законченностью нашу веру в Бога, Господа нашего, в Матерь Божию; они определили, в чем заключается наше спасение и последние Божии обетования; но изложив, в чем состоит глубинная природа Церкви, они не определили ее границ. В XIX веке митрополит Платон Киевский мог сказать, что мы знаем, где Церковь есть, но мы не можем сказать, где ее нет; «наши земные перегородки не достигают до небес», заключил он [4]. И отец Георгий Флоровский, человек, который для многих из нас был самим голосом Православия, в обширной статье о Церкви показывает, что ни одна из христианских конфессий не определила с окончательностью границ
Церкви. И нашему столетию надлежит, со смирением, строгостью и , глубоко продумать и уразуметь ту историческую реальность, которую представляет собой сегодня христианский мир.Ни один православный не поставит под сомнение тот факт, что Церковь не только едина, но что она является самим единством: той тайной, тем местом и тем способом, где и которым Бог спасает Свою тварь и соединяется с нею – Тело Христово, Храм Святого Духа, Царство Божие уже пришедшее в силе; чудо, делающее из нас детей Божиих (единородный сын в Единородном Сыне) и дающее нам стать причастниками Божественной природы.
И ни один православный не усомнится, что именно Православная Церковь единственным, неповторимым образом есть эта Тайна, это Место, это Царство.
Тем не менее остается проблемой, как богословской, так и нравственной: какое место мы отводим тем, кто, будь то по выбору, будь то потому, что они родились в таких условиях, которые никаким образом не дали им соприкоснуться с Православием, не принадлежит к Православию?
Самое простое решение вопроса – исключить их из тайны Церкви; сказать, что они не могут более иметь связи с ней; заявить, что можно быть либо в Церкви, либо вне ее; что, поскольку Церковь – само Единство, всякая трещина предполагает исключение из нее, отсечение от нее – самопроизвольное или хирургическое. Это было богословской позицией митрополита Елевферия [5], для которого всякое отклонение от православной веры предполагало полное отчуждение и самые радикальные его последствия: ни благодать, ни таинства, ни священство не могут существовать не только у еретиков, но и в схизматических общинах. Можно ли принять такое решение? Мне представляется, что история Церкви, ее богословие несовместимы с таким решением, простым и… успокаивающим, ибо оно упраздняет всякое колебание, всякую проблему, требующую решения, которое было бы достойно Бога.
Самые понятия ереси и раскола предполагают какое-то отношение к вере и к Церкви и продолжающуюся связь, как бы мучительна она ни была, между нею и отделившимися от нее. Мы ведь не говорим, что мусульмане или буддисты – еретики или раскольники: они нам просто чужды; для того, чтобы быть еретиком или раскольником, нужно быть христианином!
Тут кто-нибудь может возразить, что находящихся в заблуждении можно, в крайнем случае, считать христианами, но не членами Церкви.
Но возможно ли это? Можно ли быть христианином вне Церкви? Можно ли исповедовать Христа – Господом иначе, как Духом Святым? (Не об этом ли учат и апостол Иоанн и апостол Павел? I Ин.4, 2-3; I Кор.12,3). Мыслимо ли и возможно ли на деле быть наученным Духом Святым, быть местом Его присутствия – и оставаться чуждым Церкви? Не убеждает ли нас в противном обращение Корнилия в Книге Деяний (гл. 10) ? Можно ли жить по вдохновению Духа Святого – и оставаться чуждым Христу? или: быть во Христе – и вне Церкви, тогда как вне Церкви нет спасения?
Или что сказать, что делать с теми, которые, примкнув к ошибочной вере, приняв ущербное богословие, живут ради Христа и умирают за Него? Свидетели Его – мученики за веру в Господа, католики, протестанты и другие, которые жили лишь ради того, чтобы передать веру в Спасителя тем, кто Его не знал, прожили подвижническую жизнь, приняли мученическую смерть. Неужели они могут быть признаны только Христом, в вечности, и должны быть отвергнуты Его учениками на земле? В Евангелии мы читаем, что, вернувшись однажды ко Христу, апостолы рассказали Ему, что встретили человека, творящего чудеса Его именем, и запретили ему. Христос ответил: Не запрещайте ему, ибо никто, сотворивший чудо именем Моим, не может вскоре злословить Меня (Мк. 9, 39).
Чему же нас учит о ересях история Церкви? В статье, появившейся по крайней мере за двадцать лет до зарождения экуменизма, митрополит Антоний Храповицкий [6], которого, не оскорбляя его памяти, можно назвать интегристом, задает вопрос: почему отношение Церкви к ересям в течение веков изменялось, от акривии перейдя к икономии? [7] Наиболее простым, наиболее циничным ответом было бы признать, с грустью и чувством стыда, что догматическое сознание верующих ослабело, и они больше не были в состоянии с ясностью распознавать истинное от ложного, ложное их больше не возмущало, и они все с большей легкостью примирялись с ошибочным, которое, по мере того, как их собственное чувство Бога и Истины притуплялось, становилось в их глазах все более относительным… Согласиться с таким взглядом на вещи значило бы отрицать присутствие и постоянное действие Духа Божия в Церкви, – значило бы отрицать Церковь.